Перегнувшись через стойку, он поманил к себе красавчика в расшитом галуном мундире, который, покинув свой пост у дверей, поспешил к стойке. Портье кивком указал ему на Тирена, который сразу же приступил к делу:

— В понедельник некто передал вам письмо, которое следовало вручить постояльцу из пятьсот тринадцатого номера. Вы запомнили этого человека?

Пока он размышлял, Тирен уголком глаза заметил, что к стойке приблизились мужчина и женщина в шляпе с густой вуалью, намереваясь, как видно, сдать портье ключ от номера. Как раз в этот момент швейцар заговорил.

— Да, вспомнил,— сказал он.— Это был мужчина. Он подъехал на такси и, открыв стекло, поманил меня к себе. Как он выглядел, я не заметил, однако говорил он по-английски. Он попросил меня передать конверт постояльцу из пятьсот тринадцатого номера, снова поднял стекло, и такси уехало по направлению к Елисейским полям.

Мужчина, поравнявшийся в этот момент с Тиреном, бросил ключ на стойку и сказал по-французски, однако с заметным акцентом:

— Что ж, еще раз большое вам спасибо.

С этими словами он, придерживая свою спутницу под локоть, направился с ней к дверям; портье в это время взял ключ и сунул его в соответствующую ячейку. Тирен вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха и кровь застыла в жилах. Человек, только что прошедший у него за спиной, жил на том же этаже, что и шведы, только немного дальше по коридору и с другой его стороны,— а значит, имел прекрасную возможность наблюдать за ними. Портье положил его ключ в 530-ю ячейку, Тирен хорошо помнил, что буквально несколько минут назад он проходил мимо этой комнаты. Во всем этом не было бы ничего необычного, если бы в тот момент, когда мужчина бросил ключ на стойку, Тирен не обратил бы внимания на его руку,— на ней чуть повыше запястья красовалось розовое, лунообразной формы пятно от ожога.

Прежде чем Тирен опомнился, мужчина и дама вышли на улицу. Как мог быстро, стараясь, однако, не привлекать к себе внимания, он последовал за ними. К дверям он подошел как раз в тот момент, когда мужчина садился на заднее сиденье большой белой машины. Спутница его, по-видимому, уже сидела внутри: силуэт ее мелькнул рядом с фигурой мужчины. Машина мягко и беззвучно тронулась с места, и наступившие сумерки, а также оживленный разноцветный поток автомобилей сразу же поглотили ее.

Первые рассветные лучи осветили ясное парижское небо; уже через несколько часов чистый утренний воздух города начал понемногу вытесняться дрожащей теплой дымкой влажных асфальтовых испарений и выхлопных газов. Тирен привычно кружил в запутанном лабиринте улочек. Он любил этот напряженный транспортный поток; водителю не приходилось рассчитывать тут на какую-либо брешь в нем или на нерешительность кого-то из таких же, как он, сидящих за рулем,— нет, здесь нужно было отважно бросать свою машину прямо наперерез мчащимся из боковых улиц или выезжающим со стоянок автомобилям. Он втайне гордился, что даже после двух лет езды в этом мнимом хаосе на его «вольво» не было ни вмятин, ни царапин, которые обычно украшают большинство автомобилей в крупных городах. Сегодня, как и всегда, он постарался выехать из дома пораньше, чтобы никто не успел занять его привычное место стоянки за два квартала от посольства. Он обычно оставлял машину прямо на мостовой у кромки тротуара между двумя въездами в ворота; для его автомобиля места здесь было вполне достаточно с точки зрения соблюдения всех правил. Как-то раз он даже доказал это женщине-инспектору, которая считала, что место выбрано неправильно, измерив вместе с ней шагами расстояние от машины до ворот. Убедившись в своей ошибке, она была порядком раздосадована, однако с тех пор перестала к нему придираться. Иногда он видел, как она проходит мимо, избегая даже глядеть в его сторону,— по-видимому, она не теряла надежды в один прекрасный день подстеречь какую-нибудь другую машину больших размеров, а значит, с ее точки зрения, и более для нее интересную.

Парадный вход в посольство был еще заперт, и ему пришлось открывать дверь самому. Одна из секретарш, вероятно, такая же ранняя пташка, как и он сам, уже сидела в приемной. Увидев Тирена, она, стараясь привлечь его внимание, замахала над головой несколькими бланками телексов. Поднимаясь к себе, он быстро просмотрел их. К делу Вульфа они не имели никакого отношения. Перед тем как усесться за стол, он подошел к окнам и распахнул их настежь; кабинет сразу же наполнился утренним ароматом зелени и роз из сада. После этого он взялся за телефон и набрал номер вице-консула. Ее еще не было на месте. Тогда он позвонил в приемную и попросил передать Анне-Белле, чтобы она, как только придет, сразу же связалась с ним.

Десять минут спустя она зашла к нему сама. Тирен отметил про себя, что и сегодня она прекрасно выглядит. «Как всегда элегантна, деловита, свежа, энергична, уверена в себе»,— подумалось ему. Действительно, загорелая, в хорошо сидящей и идущей ей фисташкового цвета блузке, она выглядела весьма привлекательно. Чувствовалось, что энергия в ней бьет ключом.

— Та пленка, что ты мне оставила,— начал он,— и правда оказалась весьма интересной. Больше того, должен признаться сразу, она привела нас к довольно-таки интересным результатам.

— Ты поговорил с теми шведами?

— Да, хотя и наспех — они решили улететь раньше. Если бы мне об этом не сообщили, я бы их так и упустил. Мне пришлось бросить все важные дела, кинуться ловить такси и лететь в гостиницу. Застал я их уже в вестибюле — буквально за хвост поймал.

— И все это ради меня,— сказала она, игриво подмигнула, достала сигареты, закурила и потребовала: — Выкладывай!

Он продолжил рассказ. Анна-Белла внимательно слушала; когда что-либо казалось ей особенно интересным, на лице ее появлялась легкая довольная усмешка. Когда он подошел к концу, она рывком поднялась, потушила окурок в пепельнице и торжествующим тоном воскликнула:

— Ну вот, теперь они просто обязаны снова открыть дело. Тогда в полиции они, вероятно, приняли меня за какую-то истеричку-ясновидицу; еще бы, ведь у меня не было никаких фактов — одни только досужие домыслы. Теперь у нас есть кое-что вполне осязаемое. Это уже не иголка в стогу сена.

Тирен кивнул, соглашаясь.

— Хотя вовсе не обязательно, что это нас куда-нибудь приведет. На пленке ты говорила, что комисcap Бувин считает невозможным продолжение дела, поскольку отсутствуют неопровержимые доказательства преступления. И в этом он прав. То, что мы имеем сейчас, лишь доказывает, что действительно существует какой-то человек со следом ожога на руке и что он ездит в белой машине.

— Нет,— возразила Анна-Белла и прикурила новую сигарету,— у нас есть еще кое-что. Не доказательства, конечно, однако косвенные улики, на основании которых можно заключить, что дело обстояло именно таким образом, как о том, по словам легионера, рассказывал свидетель. Давай прокрутим все еще раз.

— Но, Анна-Белла,— чувствовалось, что терпенье его на исходе,— все это — чисто твое дело. Теперь, когда ты знаешь столько же, сколько и я, мне кажется, тебе следовало бы снова пойти в полицию и выложить им все эти, как ты их называешь, косвенные улики. А дальше — пусть решает комиссар Бувин.

— Джон,— в тоне ее зазвучали просящие нотки. Он устало вздохнул.

— Ты что, думаешь, у меня не достаточно забот с делом Вульфа? И ведь здесь речь идет об одном из нас. А Петер Лунд — в общем-то, не наше дело, все это целиком и полностью в ведении полиции.

— Джон…

— Если хочешь, я могу даже подтвердить им твои слова. Это, вероятно, поможет, я имею в виду, может иметь какое-то дополнительное значение, чтобы снова поднять дело, однако…— Но, встретившись с ее спокойным взглядом, он внезапно смирился.— Ну, ладно,— вздохнул он.— Давай прокрутим все еще раз. Начинай ты — во всем надо придерживаться системы.

— Спасибо, Джон.— Она хотела стряхнуть пепел в пепельницу, промахнулась, сдула его со стола и снова уселась в кресло.— Давай начнем с этого человека.— Она немного подумала и продолжала: — Бувин говорит, что одна из трудностей — вероятно, самая основная — найти его.