— Благодарю.— В голосе его чувствовалась ирония.— Но сейчас речь не обо мне.— Он снова стал серьезен.— В Сене нашли утонувшего шведа. Вы ведь уже в курсе? — Он сделал на вопросе ударение. От предчувствия очередной неприятной новости у нее засосало под ложечкой.
— Да, в курсе.
— А знаете вы, что его убили?
От неожиданности у нее даже перехватило дыхание; вероятно, он это заметил.
— Значит, не знаете,— сказал он с неприятно поразившим ее негромким смешком.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты что, сам имеешь к этому какое-то отношение?
— Не совсем. Однако, по чистой случайности, у меня есть кое-какие, по-видимому важные для вас, сведения.
— Откуда они у тебя?
Она попыталась придать своему тону как можно больше официальности. На том конце провода довольно долго молчали. Наконец он сказал:
— Я не хочу говорить об этом по телефону. Вы сейчас можете приехать сюда?
Мысли Анны-Беллы Сторм лихорадочно работали. Что это? Ловушка? Что ему нужно? «Приехать сюда». Куда? Неужели он хочет выманить ее из посольства и захватить в качестве заложницы, чтобы получить возможность выбраться из Франции? Она почувствовала, как внутри у нее все похолодело.
— Куда «сюда»?
— Я в маленьком кафе на Рю д'Абевиль. Обстановка здесь, конечно, не слишком роскошная, но вы не пугайтесь… Я буду сидеть в угловой нише — у противоположной от входа стены. Надеюсь, вы меня узнаете. Главное, здесь тихо и нам никто не помешает.
— Да, конечно, узнаю. Однако, Улоф,— она все же захотела уточнить,— что значит «убили»? О ком ты говоришь?
— О Петере Лунде.
В голове мелькали обрывки мыслей. Как ей все же обезопасить себя? Сообщить в полицию? Или, быть может, отказаться ехать и настоять на том, чтобы он сам пришел в посольство? Она выбрала последнее:
— Улоф, ты должен приехать сюда, и я тебя выслушаю. То, о чем ты говоришь, несомненно, очень важно, но тебе все же придется приехать сюда.
Он усмехнулся:
— Нет, к вам мне нельзя. В той части города я могу здорово влипнуть. Если они где и ищут меня, то наверняка поблизости от шведского посольства.— Он помолчал; по-видимому, решение его было окончательно.— Если вы действительно хотите услышать, что я знаю о Петере Лунде, придется вам приехать сюда. Решайтесь. Даю вам десять секунд — потом бросаю трубку.
Что и говорить, ситуация была не из легких. Она чувствовала себя как человек, попавший в трясину,— любой шаг мог оказаться роковым. Времени на размышления не было, и, еще толком не осознав, что делает, она сказала:
— Хорошо, я выхожу через пять минут. Не знаю, сколько времени мне добираться до этого кафе, однако я постараюсь взять такси.
— Отлично,— обрадовался он,— номер дома — двадцать три. Только никого с собой не берите и, черт возьми, постарайтесь, чтобы полиция не села вам на хвост. Поверьте, Анна-Белла,— когда он назвал ее по имени, она вздрогнула,— у меня действительно есть что вам сообщить, и мне вовсе не хотелось бы, чтобы эта информация пропала.
С этими словами он повесил трубку. Она машинально последовала его примеру и несколько минут сидела неподвижно, размышляя. Потом снова взялась за телефон и набрала номер Джона Тирена. Он ответил сразу же.
— Джон,— сказала она,— я сейчас беру такси и еду в кафе на Рю д'Абевиль. Там у меня назначена встреча с одним человеком, который, по его словам, готов нам сообщить нечто о шведе, утонувшем в Сене вчера или позавчера ночью. Пока что это все, что я могу тебе сказать,— я и сама еще толком ничего не знаю, однако надеюсь выяснить. Но знаешь, мне как-то не по себе. Я постараюсь дать о себе знать… как можно быстрее… если же нет — тогда придется действовать уже тебе.
Затем с напускным спокойствием она спустилась в вестибюль, бодро улыбаясь, прошла мимо секретарш, приветливо помахав им на ходу, вышла на улицу и, к собственному удивлению, практически тут же поймала проезжающее мимо пустое такси.
Шофер пересчитал деньги и отметил про себя, что чаевые более чем щедрые. Два обстоятельства смущали его всю дорогу: во-первых, почему мадам не спросила, сколько будет стоить поездка, и во-вторых, что могло понадобиться такой даме в этом районе Парижа.
Последнее было действительно не лишено смысла. Когда она, слегка поколебавшись, наконец приблизилась к кафе, открыла дверь и вошла внутрь, пивные кружки и стаканы с вином как по команде опустились на столы, и она почувствовала, что взгляды всех присутствующих устремились на нее. Вполне возможно, это место могло быть удобным укрытием для того, кто не хотел привлечь к себе внимание,— однако лишь при условии, что сам он ничем не выделяется из окружающей публики. Но Анна-Белла прекрасно понимала, что как раз она-то и выделяется здесь, как одинокий мак на заросшем васильками поле. Как только она появилась на пороге, к ней сразу же устремился официант, стремясь проводить к лучшему столику у окна; по дороге он как бы ненароком сдернул с него скатерть, решив, по-видимому, заменить ее на свежую. Но Анна-Белла отрицательно покачала головой. Взгляд ее скользнул по залу; наконец она увидела легионера, наполовину скрытого нишей, в которой он устроился.
Мгновение она раздумывала, стоит ли ей подходить к нему. Ведь если она так привлекает всеобщее внимание, то и он вызовет у посетителей не меньший интерес, если она сядет за его столик. Однако самого его это, казалось, нимало не тревожило. Он поднялся и помахал ей рукой, приглашая присоединиться к нему. Она отметила, что он ничем не выделяется на фоне других молодых парней, расхаживающих по пышущим жаром улицам Парижа, быть может, лишь волосы слишком коротко, не по моде, острижены. На этот раз на нем не было ни толстой мешковатой куртки, скрывающей легионерский китель, ни тяжелых солдатских башмаков. Обычная майка, кажущаяся белоснежной по сравнению с бурыми от загара шеей и руками. На груди красовался блеклый, сведенный откуда-то портрет Бетховена с неестественно черными волосами. Испачканные краской, застиранные джинсы без ремня снизу были подрезаны и едва доставали до грязных, разбитых кроссовок. На шее висела тонкая золотая цепочка с маленьким медальоном. Он оказался здоровенным верзилой — широкие плечи, сильные, мускулистые руки; в прошлый раз она этого даже не заметила.
Увидев, куда она направляется, официант опередил ее, мигом собрал со стола грязную посуду и приборы и почтительно застыл в ожидании заказа. Она попросила принести графинчик фирменного вина и два стакана, уселась напротив Улофа Свенссона, достала сигареты и зажигалку и положила сумочку на край ниши.
— Ну, вот я и пришла,— сказала она, прикуривая и выпуская длинную струю дыма.— Так что ты хотел мне сообщить? — Она говорила по-шведски; на лице Улофа отразился испуг.
— Говорите по-французски,— торопливо зашептал он.— Вы разве не видите, все сразу поймут, что мы иностранцы, и будут обращать на нас внимание…
Сперва она даже опешила, однако потом вынуждена была согласиться с замечанием, хотя и не могла не отметить про себя, что он поступает не слишком логично. Тем не менее, осмотревшись по сторонам, она увидела, что никто, похоже, больше не обращает на них особого внимания. Это ее немного успокоило.
— Так, значит, вы не знали, что Петер Лунд был убит? — неторопливо начал он.
— Для того, чтобы подозревать это, у нас нет никаких причин,— ответила она.
— Думаю, что есть,— отрезал он.— Я встретил свидетеля — правда, не самого уби…— Он внезапно умолк — у стола опять появился официант с графином вина и двумя стаканами, которые он еще раз протер салфеткой, поставил на стол перед Анной-Беллой и Улофом и наполнил до половины, после чего снова скрылся за стойкой бара. Улоф продолжал: — Его сбросили в Сену, это абсолютно точно. Быть может, перед этим еще и оглушили, да и кроме того, он был пьян в стельку.
— На теле не нашли никаких следов насилия.
— Ладно, тогда слушайте,— сказал он.
Тихо и сосредоточенно он начал пересказывать то, что сообщила Женни. При этом он старался не опустить ни одной детали, даже те немногие реплики, которыми они обменялись с Петером Лундом, он попытался воспроизвести практически дословно. Анна-Белла напряженно слушала, и если раньше она склонна была относиться к тому, что Улоф собирался сообщить, с известной долей скептицизма, то теперь ей стало предельно ясно, какой серьезный оборот приобретает дело Петера Лунда. Жадно затянувшись, она, прежде чем погасить окурок в пепельнице, прикурила от него новую сигарету. Закончив свой рассказ, Улоф взял стакан, сделал большой глоток, в упор посмотрел на нее через стол и сказал:
