Жан-Поль страховал его тогда, у посольства.
— Пока ты не проверишь, все ли там чисто, я не пойду.
— Да, но каким образом я дам тебе знать, черт возьми?
Взгляд Улофа скользнул по комнате и остановился на черном портфеле, стоявшем в углу.
— Есть идея,— сказал он.
Они договорились, что Жан-Поль подойдет к зданию посольства задолго до Улофа и, прогуливаясь, дождется его там. Если все спокойно — нет ни патрульных полицейских, ни шпиков в штатском,— он будет держать портфель под мышкой, если же что-то покажется ему подозрительным, он возьмет его в руку. Так он будет прохаживаться все то время, пока Улоф не соберется выходить из посольства; тогда сквозь стеклянные двери он сможет удостовериться, что дорога свободна и его не ждут никакие неприятные неожиданности. Если же что-то произойдет, он просто останется в посольстве. При виде Жан-Поля, все в той же позе с нежностью прижимающего к себе портфель, Улоф почувствовал искреннее облегчение, беспрепятственно миновал ворота посольства, вышел на улицу и направился к станции метро «Сен Франсуа Ксавьер». Жан-Поль также тем временем покинул свой пост у фонарного столба, пошел в противоположном направлении и вскоре скрылся за углом.
Оба спешили как можно быстрее добраться в десятый округ на Рю де Фобур Сен Дени, где в доме №81 под самой крышей примостилась скромная квартирка Жан-Поля, состоявшая из одной довольно большой комнаты и тесной, плохонькой, выложенной кафелем кухни. Здесь они радостно приветствовали друг друга и в честь одержанной только что победы откупорили бутылку вина. Подняв стакан и обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы, Жан-Поль воскликнул:
— Вот тебе и вторая моя ответная услуга, приятель.
Первая заключалась в том, что Жан-Поль предоставил ему жилье и постель. Улоф снова взглянул на спящих. Что ж, оказалось, что Жан-Поль нисколько не лицемерил, когда говорил, что присутствие здесь Улофа вовсе не помешает ему жить так, как он привык: исчезать на несколько часов, когда подвернется какая-нибудь халтура, есть то, что ему нравится и когда удобнее, таскаться по улицам, где заблагорассудится, и водить к себе девок, когда захочется. Не похоже было, чтобы присутствие товарища как-то его стесняло.
— Жратву себе будешь добывать сам, готовить можно в кухне на плите, если у тебя нет бабок на газ, скажи — подкину.
— Есть бабки,— ответил Улоф и хлопнул себя по заднему карману джинсов. Однако, честно говоря, франки уже были на исходе…
Это случилось около года назад, за несколько недель до того, как истек срок контракта солдата Иностранного легиона Жан-Поля Меру. Молодой, жаждущий приключений, только что записавшийся в легионеры швед Улоф Свенссон спас ему жизнь. Улоф помнил тот случай так хорошо, как будто все было только вчера. Дело происходило вечером в одном вонючем городишке в Чаде, где стоял тогда Легион. Часть легионеров — старики, к которым принадлежал и Жан-Поль,— была тогда при-: ведена в полную боевую готовность, для других — новичков — здесь было что-то вроде учебного лагеря. Излюбленным местом отдыха легионеров был бар с дешевой выпивкой и такими же дешевыми шлюхами. Бар представлял собой шаткий бамбуковый навес с крышей из пальмовых листьев и без стен — лишь позади стойки, где у выстроившихся рядами бутылок суетились черные бармены, с крыши свисал длинный полог. С наступлением сумерек и до полуночи, с этого времени по правилам внутреннего распорядка Легиона вплоть до подъема должна была соблюдаться абсолютная тишина, здесь орал старенький транзистор.
Когда Жан-Поль пришел, Улоф уже был здесь. Тогда они еще не знали друг друга. Улоф видел, как француз опорожнял стакан за стаканом. Внезапно рядом с ним оказалась черная девица и что-то прошептала ему на ухо. Жан-Поль привлек ее к себе и поцеловал в плечо, но она вырвалась и отбежала из освещенного пространства в темноту, так что ее фигуру едва можно было различить. Жан-Поль поднялся со стула и последовал за ней. У Улофа возникло какое-то неприятное предчувствие. Смутно сознавая, что со стороны он выглядит глупо и что виной всему его проклятая неопытность, он все же пошел следом за ними. В слабом свете луны они казались ему двумя неясными тенями.
Вдруг девица резко толкнула Жан-Поля и подставила ему ножку. Он упал навзничь, и тотчас же из кустов выскочили несколько человек и потащили его в заросли. Улоф рванулся вперед. Он увидел двух молодых негров в темных рубашках и джинсах, стоящих на коленях перед распростертым телом француза. Один прижимал его руки к земле, а другой методично обшаривал карманы, лишь время от времени отвлекаясь для того, чтобы успокоить ударом в живот пытающуюся высвободиться жертву. Улоф почувствовал, как в нем закипает ярость, и бросился на выручку. Один из грабителей, тот, что шарил в карманах, оставил свое занятие, выпрямился и вынул нож. Улоф пришел в бешенство, издал боевой клич и ударом каратэ в пах уложил его. Другой выпустил француза и попытался сбежать, однако Улоф, продолжая кричать, как разъяренный зверь набросился на него и сильным ударом ребром ладони по шее сбил с ног и его. Лишь тогда злоба начала понемногу утихать; он опустил руки и обернулся. Жан-Поль уже успел подняться и стоял теперь лицом к лицу с ним.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Улоф Свенссон. Только вот по-французски я не особо…
— Зато сам ты парень — что надо,— сказал Жан-Поль. Он, казалось, совсем протрезвел.— Сволочи, пытались отобрать все деньги, что я заработал за эти треклятые пять лет в аду. Наверняка они знали, что я сегодня получил расчет. Гады!
Он подошел к стонущим, корчащимся на земле грабителям и плюнул каждому в лицо. Черные лица сливались с черной африканской ночью. В кустах трещали цикады, невдалеке надрывался транзистор. Взяв Улофа под руку, француз повел его обратно в бар. Там он вынул из нагрудного кармана ручку, блокнот, что-то написал и, вырвав листок, протянул его Улофу.
— Здесь я записал свое полное имя и адрес, где меня можно будет найти, когда я вернусь обратно в Париж. И черт меня побери, если я не поступлю так же, как та золотая рыбка, которую отпустили обратно в море. Если подвернется удобный случай, клянусь, что исполню любые три твоих желания.— Тут он весело рассмеялся.— Если, конечно, смогу и это не будет стоить слишком много бабок.
Именно этот листок и навел Улофа Свенссона на мысль попытать счастья и попробовать дезертировать из Иностранного легиона. Год нещадной муштры закалил его до такой степени, о какой прежде он не смел и мечтать, а также вселил в него непоколебимую уверенность в собственных физических возможностях. Однако, с другой стороны, эта жуткая в психологическом отношении обстановка постепенно уничтожила в нем все те чувства, мысли, побуждения, наличие которых могло бы помочь ему после пребывания в Легионе снова влиться в нормальную человеческую жизнь. Именно сознание этого и заставило его в конце концов решиться на побег. Удобный случай представился во время очередной стычки с ливийцами. Лежа в укрытии за невысокой стеной, он ждал приказа об атаке или отходе. Прошло несколько часов, а приказ все не поступал. Никого из товарищей не было видно; кругом ползали одни лишь ливийские танки. Он остался совсем один.
За две недели он умудрился добраться до Парижа. Денег хватило только на рейс Алжир — Дакар — Лиссабон; дальше, пешком и на попутных машинах, он двинулся через Пиренеи. Он ехал в «лэндровере», на сельском автобусе, трясся под брезентом груженной бананами тележки, запряженной осликом, плыл зайцем на грузовой барже, несся по скоростной трассе в роскошном «мерседесе», за рулем которого сидела дочка миллионера, и наконец оказался в компании с двумя рысаками в кузове грузовика, который шел в местечко Мейсон-Лаффит неподалеку от Парижа, где должно было состояться дерби.
Жан-Поль принял его хорошо. Правда, сперва он никак не мог понять, кто это, однако потом удивление сменилось самым сердечным радушием. Слушая Улофа, он время от времени улыбался, кивал и наконец с шутливой торжественностью воскликнул:
