— Я старалась, — возразила Мойра, — Но знаешь, это даже забавно, как быстро все они теряли ко мне интерес, узнав, что мой отец Сол Фредерикс, всемогущий человек в гостиничном бизнесе. Должно быть, в наше время в обществе есть какие-то предрассудки в отношении гостиничного бизнеса.

Он покраснел, но сдержался.

— Зачем ты это делаешь, бэби? — В этот момент Большой Сол стал обыкновенным страдающим отцом, и мне даже сделалось жаль его.

— Чего ты хочешь добиться? — настаивал он, — Посмотри на себя! И это моя дочь, которую я старался вырастить как леди! Стоит передо мной в таком виде, как будто спала, не снимая одежды.

— Так и было! — крикнула Мойра в лицо отцу, — С ним. Дважды!

Сейчас и Мартелл и я как бы исчезли. Они остались вдвоем, обмениваясь выпадами остро заточенных шпаг и причиняя друг другу боль, как в настоящем бою. Мойра не смотрела на меня, бросая свой вызов, и он, услышав ее слова, — тоже. Мой черед придет позже.

— Зачем, бэби? — в который раз воззвал он к дочери.

— Потому что только у него хватило на это мужества. Только он не испугался тебя!

— Это мы еще увидим! — бросил Фредерикс. — А теперь отправляйся домой, умойся и…

— Ты не тронешь его! — прервала отца Мойра. — И пальцем не дотронешься!

Он скомандовал:

— Фенн, отвези ее домой.

Я старался не смотреть на Мартелла, который слегка заколебался.

— Мистер Фредерикс, не думаю, что мне следует сейчас уходить отсюда…

— Какого черта, ты… О, ты о нем? Брось. С этим долговязым Казановой я и сам справлюсь. Ты же видел…

— Да, видел, — согласился Мартелл. Я понимал, что в душе он извивается, как червяк на приманке. Ему никак нельзя было уходить. Ему следовало проследить за моей дальнейшей судьбой. Но теперь наступил его черед выдерживать свою роль. Тем не менее он сделал еще одну попытку:

— Советую… 

Лицо Фредерикса налилось кровью.

— Кто, черт возьми, спрашивает твоих советов, болван?! И еще, Фенн…

Голос Мартелла был сух и мягок:

— Да, мистер Фредерикс?

— Не заходи к ней в дом. Я о тебе наслышался еще до того, как ты оказался здесь.

— Да, мистер Фредерикс.

Мартелл с каменным лицом пошел к выходу. Мойра вдруг словно очнулась, ненависть в ее глазах погасла. След пощечины все еще алел на ее щеке, но глаза потеплели и с раскаянием обратились ко мне. Она использовала мое присутствие, чтобы побольнее задеть отца, и теперь до нее дошло, как она меня подставила, или думала, что подставила: конечный результат не зависел от нескольких сердитых фраз. Фредерикс велел привести меня к нему не для того, чтобы приветствовать как члена семьи.

Я сказал:

— Беги домой, девочка.

— Я не уйду…

— Иди-иди, — уговаривал я ее, желая, чтобы она побыстрее увела отсюда Мартелла. Пока он был тут, мне угрожала серьезная опасность.

— Прости меня, — вздохнула Мойра. — Я не хотела… Я просто сорвалась, наверное…

— А как же. Но теперь — скорее домой.

Девушка хотела что-то сказать, но сдержалась. Мартелл ждал у дверей. Она подошла к нему, и они вместе вышли. За открывшейся на пару секунд дверью я увидел стоящего на пороге субъекта, который привел меня к Фредериксу. Это было, конечно, ни к чему, но не так важно, если только Мартелл уйдет. Фредериксы встречались мне и раньше, но в присутствии Мартелла у меня не оставалось никаких шансов. Я узнал все, что можно было узнать, и, как говорят в армии, следовало приступить к маневру разъединения сил.

Большой Сол уставился на меня, сидя у стола.

— Итак, у тебя, оказывается, есть мужество? Что ж, посмотрим.

Глядя, как он обходит стол и приближается ко мне, я не мог не почувствовать ломоту в ребрах и ноющую челюсть. Чем продувней жулик, тем важней походка и хвастливей речь.

— Но мы и еще кое о чем позаботимся. Сделаем кое-что такое, чтобы ты больше никогда не приставал ни к одной девушке.

Чего-то в этом роде я и ожидал, потому что это было вполне в его духе. Но, как вы понимаете, после подобного обещания он не стал в моих глазах гражданином, которого следовало опекать и лелеять. Он размахнулся и дал мне пощечину. Пощечину — мне?! Он был просто жалок и начинал меня раздражать. В конце концов, роль холодного, безжалостного охотника за убийцами-профессионалами может и надоесть, и начинаешь думать, как было бы приятно заняться вот таким субъектом для собственного удовольствия.

Я нащупал нож в кармане. Фредерикс в очередной раз влепил мне затрещину, и с меня было довольно. Я ухмыльнулся ему в лицо. Большой Сол, еще не зная того, был уже мертв. Все, что следовало сделать, это одним движением вытащить нож и всадить его в надлежащее место. По любым критериям этот субъект зажился на свете. Мой мозг дал сигнал, но рука не шевельнулась. Я не мог этого сделать.

Не мог. Я вспомнил слова Мака: «Это, леди и джентльмены, своего рода война, и вы можете считать себя как бы солдатами». Я не мог этого сделать только потому, что он мне надоел. Или потому, что он ударил Мойру. Даже то, что Фредерикс (я пока еще не выяснил, каким образом) был, несомненно, ответственен за то, что мои дети жили на ранчо в атмосфере террора, даже это не давало мне права…

Не поймите меня неправильно. Этот человек был на заметке. Если бы он мешал выполнению задания, я бы не колебался ни секунды. Более того, теперь я с нетерпением стану ждать, когда это случится. Но сейчас, чтобы уйти отсюда, мне не было нужды его убивать — по крайней мере, я так думал. А сделать это в порыве раздражения я не имел права: причина неосновательна. Так нас учили. Я не для того прибыл сюда, чтобы мстить за обиды, причиненные моему чувствительному самолюбию.

Что-то промелькнуло у него в глазах: неожиданное, неясное беспокойство. Он быстро отступил к столу и нажал на кнопку. Секундой позже тип из коридора перекочевал мне за спину. Этим дело, конечно, не закончилось. Большому Солу на мгновение стало страшно, и, как его верный мальчик Рикки, он должен был восстановить свое реноме, ударив собаку — меня то есть. К моим ноющих ребрам и челюсти добавились живот в синяках и разбитый нос, когда они решили, наконец, остановиться и передать меня вместе с инструкциями двум уже знакомым мне соплякам. Рикки эти инструкции привели в восторг.

— Держи его на мушке, — распорядился он, — держи этого гада на мушке, Тони, пока мы не вывезем его из города, где я им займусь по-настоящему.

— Ты тут только командуешь? — поинтересовался Тони, — Или можешь еще и спустить лифт вниз?

Меня повели через стоянку к машине. Прошло уже несколько часов, как наступило утро, и у меня не проходило чувство, что я потерял счет дням — результат хронического недосыпания. Стояла жара — сухая жара Невады, дышащая раскаленным асфальтом. По улице шли прохожие, но стоянка была пуста. Те, кто суетился на ней по вечерам, сейчас еще спали. Мне не хотелось, чтобы нам помешали, поэтому я дождался, когда мы с Тони скрылись за машиной, и только тут резко повернулся к нему.

Я был пай-мальчиком довольно долго, и Тони к этому времени совсем расслабился. Используя его предплечье, как рычаг, я в борцовском стиле бросил парня через плечо, сломав ему руку о свое колено в конце броска. Он взвизгнул, когда разнообразные мышцы и сухожилия порвались в нескольких местах сразу, потом ударился головой о мостовую и затих. Расправа была жестокой, и мне стало немного жаль парня. В отличие от коллег Тони не старался, как они, превзойти других в подлости.

Пистолет упал на асфальт, но не выстрелил, и слава богу. Он отлетел под машину, что тоже меня устраивало: мне он был не нужен, так как в отношении Рикки Пружинного Ножа у меня имелись иные, не такие шумные планы.

Он как раз открывал дверцу машины, когда прозвучал и тут же оборвался визг Тони. На лице Рикки появилось очень комичное выражение, когда он осознал, что его партнер выбыл из игры и действовать ему предстоит самостоятельно. Следует отдать парню должное: нож на свет появился почти мгновенно. Он нажал на кнопку, и тонкое длинное лезвие выскочило из ручки и встало на стопор.