Мойра по-прежнему держала свою руку на моей.

— Ты работаешь в Вашингтоне? — Она не сводила с меня глаз.

— ФБР? — Я изобразил удивление. — Разве я похож на одного из кристально чистых, мужественных молодых людей мистера Гувера? Их же отбирают, как цвет нации, по преданности делу и цельности характера. Если бы я был из этой компании, тебе бы и за миллион лет не удалось бы меня соблазнить. Я был бы как скала. Неприступен и тверд как камень.

Девушка улыбнулась мне через столик.

— Хорошо, Мэтт. Больше никаких вопросов. Но вообще-то я имела в виду не ФБР, а… — Она заколебалась и опустила взгляд в бокал, содержащий нечто, числящееся под названием мартини: — Что ж, джин там, возможно, и был, но за вермут ручаться не стану.

Подняв глаза, она сказала:

— Я подразумевала некоторые службы министерства финансов.

— Никогда не занимался подоходным налогом, — заявил я.

— Ты, мой милый, скользок, как угорь.

— А ты слишком настойчива. Почему бы мне не оставаться просто бывшим мужем миссис Логан, отправленным в отставку?

— С такими-то шрамами? Да еще твой вид, когда ты услышал фамилию Фредерикс, и… — Девушка опустила глаза. — Не думаю, что меня следует обвинять в излишнем любопытстве. Кстати…

— Что кстати? — подтолкнул я ее, поскольку Мойра вдруг замолкла.

— Кстати сказать, я — пришла к тебе в мотель не только потому, что мне стало одиноко. Мне было… мне было интересно узнать…

Она покраснела, и я ухмыльнулся.

— Ты решила изобразить из себя Мату Хари?

Мойра, поджав губы, возразила:

— И не так уж плохо у меня получилось. Ты — ее бывший муж. Тут, судя по всему, нет никаких сомнений. Но ты являешь собой и кое-что. Нечто… — она опять заколебалась.

— Так что же?

— Ты какой-то особенный, не похожий на других в таком мрачном смысле. — Взгляд ее стал серьезным. — Мне не раз доводилось сталкиваться с людьми дяди Сэма. Всю жизнь, можно сказать, я натыкалась на разного рода ищеек, охотившихся за отцом. Половина, да нет — процентов девяносто, только и жаждали, чтобы от них откупились, а от остальных меня тошнило — они, видите ли, спасали страдающее человечество! И тех и других я чуяла за милю, но тебя, бэби, я раскусить не могу. Ты не тянешь лапу за взяткой, но и избытком честности и справедливости тоже не отличаешься. Не могу понять, какую цель ты преследуешь.

Я подумал и спросил:

— Тебя, Мойра, очень беспокоит судьба отца?

— Я его ненавижу, — ответила она не колеблясь, — Он поместил мою мать в… санаторий — так это место называется. Тот еще санаторий! Она, возможно, могла бы и излечиться. Сколько алкоголиков удалось избавить от пристрастия к спиртному, но зачем ему такие заботы? Он просто не хотел, чтобы на его пирушках она сосала томатный сок, напоминая гостям, что жена Сола Фредерикса была пьяницей. К тому же мама уже растеряла свою красоту, а папочка любит шикарных дам. Вот он и загнал ее в такой милый уютный уголок, где она может упиться до смерти, никого не побеспокоив. Ей это еще не удалось, но она старается…

Глаза девушки не отрывались от моего лица.

— Вот ответ на твой вопрос. Но если я правильно понимаю, ты спрашиваешь не об этом. Не пойми меня неправильно, Мэтт. Я не выбирала себе отца, и он меня — тоже. Но в отношении некоторых вещей ничего не поделаешь. Он — мой папочка, и мне от него никуда не деться. Я, надеюсь, ясно выражаюсь?

— Да, — ответил я, — да, ясно.

— Я знаю, это так теперь устарело, — продолжала она. — Если в наши дни ваш лучший друг окажется жуликом, коммунистом или еще кем-то в этом роде, вы должны тут же выдать его соответствующим властям. Это — ваш долг перед обществом, и плевать на дружбу, личную привязанность и тому подобную чепуху. Раньше люди отдавали жизнь за такие вещи, но теперь это — чепуха. Что же касается семейных уз, то в колледже мне о них все разъяснили. Если сынок расправляется топором с мамочкой и папочкой, то это только нормально: он, бедняжка, просто освобождается от своих комплексов. Но банальный факт, Мэтт, состоит в том, что я не принадлежу к таким сложным личностям. И мне наплевать на мой долг перед обществом. Я — тупая, провинциальная девушка, и мой старик — это мой старик. Если он при этом еще и сукин сын, то все равно он — мой сукин сын, — Она глубоко вздохнула, — Что я хочу сказать…

— Отлично, малышка, — прервал я ее, — Я знаю, что ты хочешь сказать. Что бы ни случилось, я не обращусь к тебе за помощью. И меня не очень интересует твой отец. Честное слово.

Мойра игнорировала мою реплику.

— Я хочу сказать, что ты, может быть, и хороший человек и спасаешь страну, но я не стану стукачом и доносчиком ни для кого на свете!

— Слышу вас ясно и хорошо, — остановил я ее. — Пей свой мартини. Другого такого ты не найдешь нигде. По крайней мере, я на это надеюсь.

Девушка заколебалась, потом сказала:

— Мэтт…

— Да?

— Пару недель назад я возвращалась из Мексики, и на границе меня задержали, хотя обычно на тебя не обращают внимания, если едешь из Хуареца. Просто говоришь им, что не покупал ничего, кроме дешевого спиртного, платишь грабительскую пошлину на нужды штата Техас, и этим все заканчивается. Но в тот раз они поработали на славу. Машину перетрясли сверху донизу, и я подумала, что сейчас доберутся и до меня, но они, видимо, искали нечто такое, что на себе не спрячешь. Когда папочка услышал об этом, он прямо-таки с цепи сорвался.

— И?

Она взглянула на меня и бросила:

— Черт возьми! Это же наркотики, разве не так?

Возникла пауза. Официант выбрал этот момент, чтобы подойти и сунуть локоть мне в лицо, обслуживая мою даму. Потом он сунул локоть в лицо ей, чтобы иметь возможность поставить какую-то еду передо мной. После чего ушел, очень довольный собой, так как проделал всю церемонию в надлежащем порядке.

— В этом дело, да? — повторила вопрос Мойра, — Он запускал лапу в любой самый грязный рэкет, так что просто не мог не прибиться и к этому берегу. Итак, наркотики… Отец, наверное, ожидает большую партию, и власти подумали, что, может быть, я перевожу ее через границу, так? — Девушка замолчала.

Я не произнес ни слова, и она спросила:

— Ну?

— Что ну? Гаданием занимаешься ты и не жди от меня помощи.

Она вздохнула.

— Нет. Конечно, нет. Но я уверена, это правда! Тогда понятно, почему от него ушел Дюк Логан. Дюк всегда говорил, что готов служить оружием тому, кто платит, — он так и поступал, — но он проводил границу, не желая служить тем, кто занимается наркотиками и проституцией.

— Добрый старый Дюк, — заметил я.

— Отчего такой цинизм?

— На меня не производят большого впечатления люди, — ответил я, — которые проводят разного рода границы. Я знаю с дюжину любителей рыбной ловли, и все они с удовольствием позволяв форели полчаса мучиться на крючке, но очень гордятся тем, что в жизни не стреляли в живое существо. И у меня есть знакомые, напропалую стреляющие любых птиц, уток, гусей, куропаток — кого угодно, которые считают себя людьми высокой морали, потому что никогда не убивают животных — оленей там или лосей. И я даже знаком с одним охотником, стреляющим каждую осень по лосю, но и мысли не допускающим о том, чтобы отправиться в Африку за слоном, так как это, по его мнению, было бы кровожадным поступком. У всех у них есть что-то такое, что они никогда и ни за что не станут делать. И потому они от себя в полном восторге.

Девушка внимательно посмотрела на меня.

— А ты? Где проводишь границу ты, Мэтт?

— Нигде. Нигде и никогда, — ответил я.

— Мы говорили о наркотиках, — сказала она.

— Ты говорила, — возразил я.

— Это грязное дело, не правда ли?

Я пожал плечами.

— Никогда не мог заставить себя волноваться по поводу проблемы спасения людей от самих себя. Но некоторых это очень волнует.

— Ты — странный человек, — заметила девушка, — Тебе бы следовало прочесть мне лекцию о зле, которое причиняет этот гадкий рэкет. Разъяснить, в чем состоит мой долг.