Но с Владимиром ничего слишком выдающегося не произошло: лежал себе с закрытыми глазами на жестких матах, старательно дышал через рот, как было велено, и долго не мог сосредоточиться, унять скачущие мысли. Чересчур отвлекали посторонние звуки: сосед справа, перекаченный бугай со вздутыми буграми бицепсов, беспрерывно ворочался и стонал жалобным детским голосом. Только утих, как незаметная маленькая женщина лет сорока по другую сторону от Володи начала отчаянно плакать навзрыд, как ребенок.

"Палата номер шесть…" — помнится, еще успел подумать Владимир, а потом у него тоже понеслось (должно быть, за компанию с остальными). Тело стало буквально выкручивать до судорог во всех мышцах, но он не сдавался, упрямо дышал еще глубже, до боли в диафрагме. Пока наконец не прорвался в весьма необычное состояние: тело внезапно расслабилось, мышцы успокоились и вместе с тем неудержимо захотелось куда-то бежать.

Не открывая глаз, находясь в каком-то легком полу-трансе, от которого гудело все тело, он на ощупь поднялся и начал бег на месте, как в песне Высоцкого. Очевидцы — Мартын и незнакомая молоденькая девчонка-ситтер, наблюдатель — утверждали, что бежал он сперва медленно, неторопливо, постепенно наращивая темп, словно опытный бегун. (Это при том, что Володя легкой атлетикой отродясь не занимался, не считая юношеского увлечения акробатикой. Вот если бы сальто с закрытыми глазами начал крутить — это еще объяснимо, а так…)

Но в любом случае состояние было прелюбопытное: легкое до прозрачности и совершенно без мыслей, абсолютная тишина внутри. (Уже впоследствии Владимир решил, что именно в этот транс входили греческие воины, покрывавшие без остановки нечеловеческие расстояния.) Он "марафонил" едва не битый час, пока не истекло время семинара, и что самое поразительное, не осталось никакой усталости, и даже ни малейшего намека на боль в перетруженных мускулах. Еще целую неделю после своего ударного забега летал как на крыльях, сам себе поражался… Решил рассказать Мартыну, но тот на Володино сдержанное недоумение только усмехнулся и коротко обронил, что во время дыхания высвободилось много "зажатой" энергии.

Понятное дело, после Володиных живописных рассказов дочура немедленно впечатлилась и принялась канючить по второму кругу: хочу попробовать и все, вынь да положь! С трудом удалось уломать. А про опыт его с марафоном, кстати, Янка совсем недавно вспоминала: без тени сомнения поставила в известность, что он в одном из прошлых воплощений жил в Греции, в знаменитой Спарте. Дескать, именно оттуда и пошло его увлечение акробатикой, да и склонность к здоровому образу жизни тоже — наработки прошлого, с важностью заявила малая. (Ну что ж, у телепузика на все вопросы один универсальный ответ — прошлые воплощения.)

— Было что-то необычное? Во время дыхания? — повторил он с разгоревшимся интересом, слишком уж загадочно малая молчала. (По лицу видно, что что-то знает, а сказать не торопится!)

Дочка опять неопределенно вздернула плечом, потеребила длинную косу, что змеей сползала у нее с плеча, и произнесла самым будничным голосом, каким просят включить на кухне чайник:

— Я видела Бога, сидела у Его ног. Мартын потом сказал, что это… этот… Как его?

— Трансперсональный опыт, — машинально подсказал Володя, Янка с поспешностью перебила:

— Ну да, типа того. Но я сейчас не об этом. Через несколько дней после того семинара с дыханием я проснулась среди ночи и долго не могла уснуть. В общем, пошла на кухню пить чай…

"Это у нас семейное," — промелькнула у него развеселая мысль с горчинкой на самом дне. Янка продолжала, будто читая его с ходу как раскрытую книгу — откуда она все и всегда знает?..

— Было так одиноко, как еще никогда в жизни. Или нет, так уже часто бывало, но в тот раз особенно сильно… — дочка запуталась и беспомощно посмотрела на него, как бы умоляя о поддержке.

— Тебе было одиноко? — достаточно тупо переспросил Владимир. В одном старом американском фильме про психоаналитиков он подсмотрел этот трюк: когда не знаешь, что ответить, достаточно всего лишь с глубокомысленным видом перефразировать мысль собеседника. Иногда помогает.

Янка вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате, ломая тонкие пальцы. И сбивчиво заговорила на ходу, словно в лихорадке:

— Я видела маму, совсем молодую. Она пришла с больницы, на ней было серое пальто. Я видела нашу комнату в общежитии, все настолько четко — раскладушка у стены, этажерка, широкая тахта, ковер на полу… Откуда я могу это помнить?.. Она села на тахту и начала плакать, я слышала ее мысли: как это все невовремя, я получилась невовремя… Ярик совсем маленький, денег не хватает, и еще эта малосемейка, и работу придется бросить… Она думала, что я не нужна и вообще лучше, чтоб этого ребенка не было… Вы перед тем поссорились, ей было страшно: а вдруг останется одна с двумя детьми, что тогда? Она плакала все сильнее и сильнее, пока не стемнело, только я тоже плакала изнутри, и чувствовала, что это все из-за меня… Это было так долго, целую вечность…

Не в силах пошевельнутся, Володя застыл в странном вязком оцепенении. В ушах далеким эхом отдавался голос Марины, что жаловалась недавно в приступе откровенности: "Она прямо как ежик, даже погладить нельзя! Вся в колючках, что я ни делаю!.. Стучусь в закрытые двери." Значит, вот откуда все пошло, закрытые двери… Превозмогая себя, Володя встряхнул головой и неестественно бодро, как молодящийся изо всех сил диджей на FM-овской радиостанции, возразил:

— Какие глупости! Знаешь, как она тебя любит?

Дочка упрямо качнула головой, крепко прикусив нижнюю губу:

— Это Ярика она любит, а меня нет! Я знаю. Она сама когда-то говорила, что я получилась неожиданно, не планировали. Конечно, хотели второго ребенка, но попозже… — и осеклась, с любопытством всмотрелась ему в лицо: — Что-то вспомнил? Расскажи!

Опять Янка считывает его мысли, строчку за строчкой! Нечто отдаленно связанное с этой историей про общежитие и Маринину беременность давно крутилось в голове, да только в руки не давалось. Играя в кошки-мышки, пряталось в самый дальний уголок сознания. И вот с ее вопросом все встало на свои места. Володя медленно, с непонятной для самого себя осторожностью начал, испытующе поглядывая на дочку:

— Это было задолго до твоего рождения, даже до зачатия. Мы с Мариной только поженились, и мне приснился сон.

— Сон?.. — она радостно всплеснула руками.

— Приснилась маленькая девочка, года три, не больше. Хорошенькая, круглолицая, вся в кудряшках, похожая на ангела. Я взял ее на руки и сказал: "Я хочу, чтобы ты была моей дочкой". А она мне в ответ таким потешно-серьезным голосом: "А кто не хочет?" И еще так важно!..

Янка смотрела на него с восторгом:

— А что дальше?

— А дальше она и говорит: "Меня зовут Яна…"

— Так это ты меня назвал?! — заверещала она на весь дом и от избытка чувств звонко захлопала в ладоши.

"Эти перепады настроения у нее явно от Марины, — критично заметил Владимир и сокрушенно вздохнул: — Вот ведь, с кем поведешься…" А вслух подтвердил:

— А кто же еще? Мама хотела, чтоб ты была Инессой. Или Снежаной, тут уж я встал на дыбы…

— Не хватало еще! — дочка с величайшим презрением наморщила нос. — Молодец, что меня отстоял.

Володя продолжил в задумчивости, не расслышав ее слов:

— Самое интересное, намного позже, через несколько лет, ты прибежала ко мне что-то спросить… И я вдруг вспомнил: те же кудряшки, те же ресницы…

— Я выбрала тебя! — сразила вдруг Янка наповал. И снова без драматических сцен, негромким обыденным голосом, только интонации другие, ликующие. — Был большой конкурс, и я выбрала тебя.

Он на всякий случай шутливо склонился в намасте: попробуй тут сообрази, чадушко изволит шутить или всерьез говорит? И самое интересное, что это было за лирическое отступление про "разговор с Богом"? Хотя теперь разве признается, и клещами из нее не вытянешь! Придется ждать удобного случая, чтоб опять исподволь вызвать на откровенность, по-другому никак…