"Сережка, наверное. Или Богдан? Нет, если бросил трубку, то это Сережа…" — по какой-то загадочной ассоциации с "орлами" Янка незаметно для себя распелась под плескание воды, как восходящая оперная звезда. Сперва негромко так, с деликатностью, но через минуту забыла обо всем на свете и выводила уже с чувством, в полный голос:
— Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет!
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет…
Песня была еще с детства любимая, перенятая от мамы (та пела когда-то в студенческом хоре). Распевали обычно по вечерам на пару с Яриком — соревновались, кто кого перекричит. Слова с тех пор подзабылись, но вчера во время вечернего заточения из-за маминой разговорчивой подруги на глаза удачно донельзя попался потрепанный песенник советских времен, в патриотической красной обложке. Янка до того увлеклась, что зачиталась им допоздна (чтобы было моральное оправдание не решать на пятницу задачи по химии). Хорошая все-таки песня этот "Орленок", задушевная! И про гордый "Варяг" тоже ничего, только там потруднее будет, всего не упомнишь…
— Голос прорезался? — бодро поприветствовал ее, уже свежевыкупанную, папа, и чем-то неуловимым напомнил Ярика. То ли голосом, то ли подвижной клоунской мимикой, то ли самой интонацией с вечной дружеской поддевкой: если закрыть глаза, ни за что не угадаешь, кто на этот раз озвучивает комментарий!
— А что, плохо? — Янка обиженно засопела носом, готовясь разыграть сцену оскорбленного достоинства, и отец поторопился успокоить:
— Наоборот, хорошо! Лоретти. С Шаляпиным не сравниваю, сама понимаешь…
До чего же славно с папой по утрам! Никто никого не попрекает, не выискивает твои недостатки и не стремится по ним покрепче ударить, или ущипнуть с вывертом, чтоб добраться до живого… (Вряд ли мама делает это со зла, просто манера общения у нее такая своеобразная. Но от этого не легче.) В общем, можно расслабиться и не огрызаться через каждое слово, держа оборону сразу по всем фронтам.
Позавтракали на скорую руку сооруженными папой трехэтажными бутербодами с толсто нарезанным сыром, помидорами и докторской колбасой. Маме сегодня было не до завтраков, торопилась на вокзал встречать очередную свою подругу, прикатившую из заграницы. (Подобные мероприятия, то есть встречания-провожания, обычно плавно перетекают в праздничный сабантуй и обсуждение всех жизненно важных подробностей вплоть до самого вечера, так что горизонт на весь день свободен. Никакая жаждущая общения мамина знакомая не будет подстерегать за углом и лишний раз нервировать!)
За поеданием второго папиного бутерброда, отмеченного ударной порцией вкуснейшей нежной колбасы, Янку посетила простая и очевидная мысль: а почему, собственно, звонили на домашний? Неужели на мобильнике села батарея?.. Именно так и оказалось, подтвердились наихудшие подозрения: дико предусмотрительная Яна Владимировна опять села в лужу! И времени на подзарядку совсем не остается, так что можно уже и не дергаться, предоставить все на волю случая. Как сказала бы сейчас Юлька, too-o late! (Слишком поздно.) Хотя вдруг Богдан сегодня позвонит, а мобила отрубилась? Как же она сразу не подумала!..
За всеми заботами едва-едва успев наспех расчесаться и подкрасить розовым блеском губы, Янка пулей выскочила во двор — оставался еще малюсенький призрачный шанс, что сегодня не опоздает. По закону подлости сразу же у подъезда образовалось непредвиденное препятствие: на лавочке у выкрашенной в мышиный серый цвет двери расположилась кучка дворовой молодежи и, как назло, тоже жаждала душевного общения.
Яна решила не рисковать своим авторитетом: во дворе ее уважают (непонятно вот только, за что?.. Неужели из-за импортных шмоток, которые папа привозит из каждого рейса?). Словом, считают "своей". Закадычных друзей и особо близких подруг, правда, нет, но зато просто приятелей, с которыми можно поприкалываться и почесать языки, полным полно. "Let's keep it this way, будем продолжать в том же духе, — заключила Яна и сама себе изумилась: — И чего это вдруг меня пробило на английский?.."
— На учебу? — поинтересовался кто-то, неприхотливо устроившийся на асфальте почти что под скамейкой, за неимением свободных мест. Янка до сих пор не могла запомнить его по имени — то ли Женя, то ли Саня, — а потому лишь кивнула с неопределенным выражением на лице. Впрочем, ответить бы все равно не успела — вмешалась Ирка, она же Ирэн, считавшаяся здесь самой крутой. Cкорей всего, благодаря (или вопреки?..) ультрасовременной стрижке перьями всех мыслимых-немыслимых цветов радуги, от черного с баклажанным до бордово-фиолетового. Яна со скуки насчитала оттенков семь, не меньше.
— Слышала сегодня?.. — Ирэн прямо-таки захлебывалась от возбуждения. Вот те раз, что же могло привести ее в столь невменяемое состояние? Она ж обычно упирает на "keep it cool!" (держим класс!).
— Что слышала? — сдержанно поинтересовалась Яна, внутренне изнывая от любопытства.
— В семь утра кто-то пел "Орленка" на нашем стояке, и еще со всей дури! — Янка похолодела. Вообще-то не в семь, а в восемь, но это сейчас не суть важно… Плакала ее репутация! — На весь дом было слышно, — со злорадством прибавила Ира, энергично сдувая со лба агрессивно-малиновую челку.
Пока Яна лихорадочно открывала и закрывала рот, как безжалостно выброшенная на сушу рыба-кит, вмешался Костик — невысокий крепко сбитый парень с типичной для Города бритой головой. Его во дворе прозвали на иностранный лад Кин-Стин-Тин (Янке на ум то и дело приходили корейские лидеры Ким-Чен-Ир и Ким-Ир-Сен — вот ведь чем голова забита!).
— Наверно, та дура очкастая с пятого этажа, — Костик театрально выпучил глаза и закрутил из стороны в сторону идеально круглой головой, по которой впору строение черепа изучать. По-видимому, изображал "очкастую", вполне нормальную девчонку, с которой Янка несколько раз болтала, дожидаясь лифта…
Народ нескладно загоготал, парни вперемешку с девчатами, а у нее на душе стало так паршиво, как давно уже не бывало.
— Так что, не слышала? — продолжала допытываться Ирка с опасным блеском в глубине суженных зрачков.
— Нет, в семь я еще спала, — как можно более небрежно отмахнулась Яна, мысленно с ожесточением ругая себя за трусость. Но Ирка не купилась, все продолжала с подозрением сверлить ее глазами-буравчиками, щедро оттененными черными тенями. (Стоит ли говорить, что "первая леди" их двора Янку не слишком жалует — чует конкуренцию, что ли…)
Это ж надо было столько ума: ну как она могла забыть, что именно в ванной звукоизоляция самая никудышная! Когда ругаются соседи сверху, слышно все до единого слова. А если кто-то узнал ее по голосу?.. Да и лысый Кин-Стин-Тин смотрит чересчур многозначительно и лыбится во все тридцать два, это ж-же неспроста! Неужели что-то заподозрил? "Пора отсюда сматываться, по-английски тихо, не прощаясь. Что-что, а это мы умеем превосходно! — только и подумала. — Опять "мы", Николай Второй…"
Но ноги будто приросли к асфальту. Больше того, Янка с тревогой отметила, что изнутри медленно, но верно закипает — ох и натворит сейчас делов!.. Ну и ладно — пропадай, моя телега, все четыре колеса! Ни ни кого из приятелей не глядя, она вызывающе громко заявила:
— А у меня, кстати, линзы.
— Какие линзы? — не врубилась Ирэн.
— Контактные. Я очков не ношу, вместо них линзы.
— Это как, цветные? — на полном серьезе сморозил Кин-Стин-Тин, известный интеллектуал, и вся посиделка опять заржала одной дружной глоткой. "Ну что ж, репутация пока вроде не пострадала, посмотрим…" — а если честно, то ей было уже глубоко параллельно: можно подумать, на этом дворовом авторитете свет клином сошелся!
Чувствуя себя как взмыленная лошадь на финишной прямой, Янка влетела в аудиторию вместе со звонком. На пороге резко затормозила и дала задний ход — на двери красовалось что-то необычное, грех пропустить… И разочарованно вздохнула: ничего супер-интересного, всего лишь криво намалеванный от руки плакат, который гласил: "Вход по партбилетам!" (И почерк явно Кузьменковский, с характерной буквой "О" рогаликом, хоть бы изменил в целях конспирации…) Подивившись на этакую недогадливость, Яна потопталась еще немного у плаката и зашла в класс, мысленно поздравляя себя, что успела как раз до появления математички. (Теперь уже никакая Макарова не осмелится попрекнуть, что она каждый день опаздывает!)
