— Ситуация такая: есть турецкая фирма, которая предлагает выгодную сделку. Эти двое — ее представители.
Значит, все-таки турки!
— А тот лысый? — для чего-то спросила Янка, хоть и так все было понятно. Бритоголового она однажды мельком видела, когда забегала к отцу, совсем запамятовала… Да уж, девичья память, если не сказать хуже! (Она не раз за собой замечала, что намного лучше запоминает в лицо молодежь своего возраста, плюс-минус несколько лет, чем народ постарше.)
— Это Николай, мой будущий компаньон. Если все получится, — пояснил папа и нервно забарабанил пальцами по столу, словно отбивая кому-то тревожное сообщение морзянкой.
Яна скептически вскинула бровь: ну-ну, компаньон… Держи карман шире! А вслух со всей своей врожденной дипломатичностью поинтересовалась:
— Где ты его выцепил?
— Это неважно. Что мне нужно: ты можешь сейчас посмотреть на этих турков? Помнишь, как ты в детстве делала? Хоть ты и маленькая была…
— Четыре года, — ещё бы, такое разве забудешь!.. Как вчера все было. Так странно, почти что ничего из раннего детства Янке не запомнилось, но та необычная папина просьба "посмотреть" на каких-то неприятных людей буквально врезалась в память, отпечаталась со всеми мельчайшими деталями… Вспыхнувшее вслед за лирическими воспоминаниями соображение понравилось куда меньше: — Ты вкладываешь свои деньги? — переборов стиснувшее горло волнение, еле выдавила она из себя.
— В том-то и дело…
— Не надо! — перебила Яна, не дослушав до конца. — Там ничего хорошего, я сразу почувствовала.
Папа, судя по глазам, не поверил, не захотел ей поверить. Янка с прежней своей поразительной ясностью ощутила, насколько он за прошедшие месяцы проникся этой идеей: сперва сомневался, стоит ли рисковать, но постепенно подключилось воображение, рисуя заманчивые картины сокрушительного успеха…
— Ты уверена? Ты ведь толком не посмотрела.
Мужественно проглотив обиду, Яна глубоко вздохнула и примирительным тоном попросила:
— Дай мне что-нибудь, что с ними связано. Любой документ, — папа быстрым движением (даже слишком быстрым, да что он так суетится?..) сунул ей в руки белоснежный лист бумаги с синим текстом красивой арабской вязью. Лишь в самом низу неразборчивыми мелконькими буковками притулился небрежно отпечатанный английский перевод — а качество, надо сказать, аховое, только с лупой разберешь! Шито белыми нитками. Еще хуже, чем в тот раз в детстве… Янка набрала в грудь воздуха, точно собираясь ринуться в прорубь после знатной баньки:
— Лучше туда не лезть, там какой-то развод. Перевод не полный, они по-турецки чего-то накрутили, какое-то дополнительное условие…
Ясно-голубые папины глаза разом потухли, лоб прорезали глубокие поперечные морщины. Лицо его заметно осунулось и, казалось, постарело сразу на несколько лет:
— Ты уверена?
Яна от обиды вспыхнула и плотно прикусила нижнюю губу: ну все, теперь больше ничего не скажет! Довольно. Пускай хоть пытать ее станут — ни звука, ни пол-звука, хватит выставлять себя дурочкой с переулочка!..
— Я тебя когда-то обманывала? — все же выдавила из себя дрогнувшим голосом.
Отец с минуту изучал ее непонятным, до странного отчужденным взглядом, думая о чем-то своем. И круто развернулся к троим "компаньонам", что томились в ожидании на единственном офисном диване у окна: турки — по-родственному поплотнее друг к дружке, перебрасываясь короткими гортанными фразами, качок — напряженно вжавшись в самый угол. Папа громко объявил на своем чересчур учтивом английском:
— I'm sorry, gentеlmen, I have to brake up our agreement. I will not sign this. (Прошу прощения, джентльмены, мне придется расторгнуть наше соглашение. Я этого не подпишу), — выхватил у Яны из рук обманный документ с арабской вязью и помахал им для наглядности со стороны в сторону.
— What is your reason? (Какая причина?) — "главный" турок от раздражения надулся как индюк, вмиг покраснел до густо-бордового цвета и с каждой секундой становился всё косноязычнее.
— I've changed my mind. (Я передумал), — папа безупречно-вежливо улыбнулся, только глаза не смеялись, изучали турков с холодным прищуром. В одно краткое мгновение Яне привиделось, будто он взмахнул у самого пола шикарной мушкетерской шляпой с перьями, сжимая свободной рукой в перчатке шпагу у бедра. (Хотя ерунда, конечно, не было там никакой шляпы, и уж тем более белых перчаток! Опять картинки из прошлого, дежа вю… Или галлюцинации на нервной почве, что тоже вполне вероятно.)
Второй, который не "главный", турок завизжал вдруг пронзительным бабьим голосом что-то иностранное, но по всем признакам ругательное. Лысый качок, прилипший к дивану, обморочно закатил глаза и жутковато оскалился прокуренными желтыми зубами:
— Вован, ты чего??
— Я бы и тебе не советовал. Я с самого начала так и подозревал, нужно было лучше проверить…
— Да что ты там подозревал?! Из-за того, что твоя девчонка наплела? Да в-видел я таких!.. — и с удовольствием припечатал длинное, уже исконно русское ругательство. Отец опять встал перед Яной, чуть расставив в сторону руки, словно защищая от льющейся на их головы грязи. И Янке опять почудилось, что папа вот-вот закроет ей уши руками, как делал когда-то в детстве, если по телевизору показывали что-то для ее возраста непристойное.
Но отец вместо того схватил Яну за руку и едва не бегом потащил к выходу, не удостоив прощальным взглядом ни одного из неудавшихся компаньонов. Последнее, что она услышала — это протяжно-гнусавый голос бритого Николая за спиной, тот на ломаном английском пытался что-то втолковать разгневанным туркам:
— I find new.. партнёр! (Я найду нового… партнера!)
"Бог в помощь!" — вздохнула Янка, испытывая невероятное, громадных размеров облегчение. Лысого было ни капельки не жалко, а вот папу… Еле за ним поспевая, перескакивая вприпрыжку со ступеньки на ступеньку, она осторожно потянула его за рукав:
— Не расстраивайся, там действительно очень плохо… Я же не просто так сказала.
— Я знаю, — жестом успокоил отец, не сбавляя шагу и не выпуская ее ладонь, пока они не добрались до припаркованной за углом машины. — Вот ведь идиот! — было ясно без сурдоперевода, что идиот — это он сам и никто другой. Теперь ругает себя на чем свет стоит — а может быть, и жалеет в глубине души, что позвонил ей в лицей…
— Ничего не идиот! — запротестовала Яна, устраиваясь на переднем сидении и пытаясь сбоку заглянуть ему в глаза. Но папа не слушал, рывком повернул ключ зажигания и отрывисто бросил перед собой в пустоту:
— Зря я тебя в это впутал.
— Ничего, я защиту ставила… — неосмотрительно ляпнула Янка и с опозданием прикрыла ладошкой рот. (А то объясняй потом на пальцах, что за защита, что за Михаил!)
— Я там чуть не сорвался, как они на тебя смотрели!.. — видимо, папа настолько расстроился, что не отдавал себе отчета, с кем говорит. Иначе бы и словом не обмолвился, держал бы все "взрослые", так сказать, замечания при себе. Янку частенько злила эта дурацкая осторожность — можно подумать, она бесценная фарфоровая кукла, Богданов подарок, или двухлетний карапуз! Уж где, а в лицее можно и не такое услышать: бывает, как завернут на перемене что-нибудь чисто народное, уши в трубочку сворачиваются!
Папа очнулся, провел по глазам рукой и взъерошил своим неповторимым жестом на затылке волнистые темные волосы, отросшие крупными колечками, как у Ярика. И "съехал" на нейтральную тему, поглядывая на нее сбоку вроде бы с беспокойством:
— У них в Турции блондинка — самый шик, проходу не дают, — подмигнул со слабой улыбкой: — Да и юбка у тебя коротковата, куда только ваш директор смотрит?..
— Это не юбка, это платье! — не ожидавшая такого резкого виража Янка на всякий случай возмутилась и демонстративно замолчала с видом оскорбленной невинности. (А не то начнет еще воспитывать, мораль читать про "современную молодежь" и ее возмутительные нравы, имитируя маму! Только этого сейчас и не хватало для полноты ощущений…)
