"Не иначе, Галька им с Андрюшей все раззвонила!" — ахнула про себя. Богдан по-светски вежливо улыбнулся, как учитель бальных танцев в царской семье:
— Да нет, ничего такого! Самое обычное явление.
Яна для подстраховки изобразила на лице неопределенную улыбку: а вдруг он над ней издевается? Трудно так сразу понять, как Андрюшин "лепший друг" ко всему "этакому" относится… На всякий случай будем держать в полной готовности плацдарм для отступления, не повредит!
А он уже включился в обычную для Янки игру: пока что события развивались до скучного предсказуемо, как в простейшей шахматной партии. Ход черными…
— Про меня что-то можешь сказать?
— Зачем тебе? Просто поиграться? — возразила она.
— Ну почему поиграться?.. Научный эксперимент.
— Ну, раз научный эксперимент… — на удивление легко сдалась Яна. Следовало бы для приличия хоть немного поломаться, построить из себя важную шишку, но что-то внутри подсказывало, что эта партия может принять оч-чень интересный оборот! Такой, что все рты пораскрывают. Неспроста ведь это волнение в груди, похожее на трепетание сотен стрекозиных крылышек — прямо подзуживает на какое-нибудь безумство! Профессионализма хватило лишь на то, чтобы честно предупредить:
— Только я не знаю… Ко мне обычно само собой приходит. А так, чтоб по заказу, еще не было.
— Попытка не пытка, — "кудрявый мальчик" ловко отодвинулся на стуле от остальной компании и жестом пригласил ее за собой. "Джентльмен, хоть бы дамский стульчик передвинул!" — саркастически хмыкнула Яна. Девчонки в их сторону многозначительно захихикали, а Юлька затянула что-то про "совет да любовь" — вот кто умеет проигрывать достойно… Янка прониклась глубоким к Юлии уважением.
Богдан устроился поудобней на жестком кафешном стуле с металлической спинкой, вытянул длинные джинсовые ноги, загородив весь проход между столиками, и воззрился на нее с истовым вниманием. Совсем как девчонки во время гадания под Хэллоуин, ну и дела! Неужели он и вправду всерьез, не насмехается?.. Еще и понукает, нетерпеливый какой!
— Ну, так что я должен делать?
— Подожди, дай соображу… Смотри мне в глаза.
Вот это был неверный ход: он придвинулся ближе, голубые глаза чуть сузились, от чего стали еще ясней заметны девчоночьи длинные ресницы, в уголках сильно вырезанных губ играла затаенная улыбка. Янкины мысли улетели в далекие дали — куда угодно, только не в нужную сторону! Чтобы скрыть смущение — и особенно залившиеся жарким румянцем щеки, — она поспешно от него отодвинулась и всеми силами разыграла на лице напряженную работу мозга. Жаль, не видно, как получилось:
— Сперва надо настроиться…
Знать бы еще, КАК настроиться! Мартын всегда говорит, что нужно "отключить мозги" и попытаться пробиться в состояние внутренней тишины. Мастер — что надо держать сознание ясным и пустым, как чистый альбомный лист, и тогда на нем начнут проявляться образы или слова. Анализировать их нельзя, иначе ничего не получится, достаточно лишь пропускать через себя и выдавать слушателям. Как медиум во время сеанса. Плохое сравнение, "Агни-йога" таких вещей не одобряет…
Легко сказать — "не анализируй!" Если она сейчас именно этим и занимается: разнообразной внутренней болтовней и переливанием из пустого в порожнее. Вспомнив про Архангела Михаила и его наказ, Яна поспешно позвала: "Архангел Михаил! На помощь! На помощь! На помощь!" (Понятное дело, мысленно, не вслух, а то новоиспеченный "пациент" и так зыркает своими поднебесными очами с сильным недоверием!) От произнесенного защитного призыва как будто внутренний рубильник кто-то дернул на себя — перед глазами все привычно засветилось и замерцало, как освещенная лучом прожектора сцена в театре. Так вот оно что: без Михаила ей теперь ничего не будут показывать…
Мерцание дошло до самого яркого предела — так, что глазам стало больно смотреть — и в какой-то неуловимый момент исчезло. Мир принял свою обычную форму, только очертания предметов и снующих мимо по сложным траекториям людей были немного размытыми. За каждым движущимся человеком оставался неяркий серебристый шлейф, смутно похожий на хвост у кометы. Хозяин пролетал мимо, а его светящийся двойник застывал в воздухе на секунду-другую и прямо на глазах медленно таял, рассыпался на мелкие звездочки-блестяшки. Яна от восхищения приоткрыла рот, повторяя про себя беззвучным припевом: "Мамма мия, до чего же красиво! Божественно…"
А потом стало не до этих комет и тем более не их до хвостов: откуда ни возьмись возникла красивая темноволосая женщина — та самая "незнакомка", словно сошедшая с картины, которую Янка видела недавно в пиццерии. Хотя возникла не так, как давеча Михаил, не материализовалась прямо из воздуха, а незаметно проявилась на мысленном экране — чистом бумажном листе… Легким движением опустилась на стул напротив них с Богданом, но Яну как будто не видела, смотрела только на него, подперев зеркальным жестом подбородок. И что-то с испанской страстью объясняла, горячо и быстро умоляла о чем-то, да только слов не было слышно… Одни беззвучные картинки и образы, иногда застывшие, а иногда скачущие рывками, только успевай за всем следить.
"Немое кино", — еще успела огорошенно подумать Яна, а через секунду перед глазами понеслась кинолента с рваными обрывками чужой жизни — мысли, чувства, страхи и переживания вперемешку со слезами и упреками…
Она крепко зажмурилась и еле слышно забормотала, постепенно погружаясь в транс:
— Ее зовут Наташа, Натали, она так говорит… Ага, это для меня… Знакомится. Она очень красивая, длинные кудрявые волосы…
Каким-то невероятным углом зрения она успела выхватить, что Богдан по-прежнему улыбается беспечным плэйбоем, только глаза не смеющиеся, настороженные. (Что ж это с ней творится, дополнительная пара глаз появились на ушах, или как?..)
— Мать мою ты и так видела, ничего в этом сверъхестественного! Дешевый номер, — бросил он с небрежностью и нервно забарабанил пальцами по столу.
По всем правилам неписаного кодекса женской чести следовало бы обидеться и замолчать, а может, и того больше — развернуться и уйти с гордо поднятой головой. Но Яна с нарастающей паникой поняла, что уже не владеет собой, как в кошмарном сне, когда хочешь проснуться, закричать изо всех сил, но не можешь издать ни звука… ЭТО оказалось сильней нее: что-то невидимое и сверхмощное подчинило своей воле. Может быть, и не злой, но от этого было не легче… Янка еле внятно забормотала, уставясь в одну точку перед собой:
— Она вышла замуж очень рано, в девятнадцать лет. Всегда думала, что по любви, а потом поняла, что еще не готова, надо было подождать… Она пытается тебе сказать, чтобы ты не спешил и не повторял ее ошибок, а вдруг это заложено в роду? Но ты не слышишь… Она не хочет… Ей часто бывает страшно, ты ее самая большая любовь, и единственная… Муж работает с утра до вечера, она часто бывает одна. Ей одиноко, она плачет — сейчас тоже плачет, но говорит, чтобы я не обращала внимания… Машет руками, я не должна это передавать. Не буду. Когда все уходят, она звонит подруге и жалуется, что как птица в золотой клетке… Она знает, что ты давно хочешь уйти жить отдельно, видит, что вам трудно ладить с отцом. Но очень боится остаться одна в пустом доме. Она просит тебя подождать, хотя бы немножко… Ей в последнее время стало полегче, когда начала заниматься рестораном… Появилась какая-то цель.
— Все, хватит! — негромко вскрикнула Яна. Силы таяли с каждой секундой, как тает слепленная детишками снежная баба на солнце. Скоро останутся одни глаза-уголья, как в романсе Вероники Долиной: "Была я баба нежная, а стала баба снежная…" Янка эту песню никогда не понимала, а теперь вдруг выскочило из памяти и не отпускает… Она закрыла руками лицо и изо всех сил затрясла головой, но темноволосая женщина не уходила, умоляла о чем-то еще. Яна сдалась и бесцветным голосом прошелестела — так, что Богдан наклонился к ней вплотную, чтобы расслышать:
