— Если и впрямь все так происходило… — Мне вспомнилась безлюдная Земля, призрачная пустота Короны, мумии, которые мы нашли на станции-спутнике. — Почему никто не рассказал нам, что именно убивает планеты?

— А никто и не знал тогда. — На миг пляска света замедлилась, но вскоре огоньки вновь завращались быстрее. — Роботов проектировали как часть человека — Сандор мне так объяснял, — но никто не предполагал, что они станут сознательной частью. Их не наделили голосом, и потому они не могут нам ничего поведать. По отдельности, в потоке нашей крови вместе с другими клетками, они почти ничего собой не представляли. Вся их сила — в единстве. Чтобы произвести эту перемену, им пришлось действовать сплоченно и абсолютно неосознанно. Бриллиантовые искорки слегка блекли, когда голос делал паузы.

— Так они тебя убили? — Я пытался поверить. — И всех остальных тоже? И тебе это нравится?

— Они освободили нас! — заторопился голос. — Видел бы ты Кейси и Мону! Глаз не оторвешь, они великолепны! Крупнее, чем при жизни на Земле, и воздух их не подавляет. Они меняют форму под стать своим чувствам. Расправляют крылья, которые переливаются, как радуга. Я был с ними, когда они нашли крошку Леонардо. Помнишь маленького Лео, которого слишком быстро не стало? Он пел им. Все трое светились от любви. Кейси с Моной очень хотят, чтобы и ты к нам присоединился.

Я ущипнул себя за руку и почувствовал боль.

— Данк, ты обязательно поверишь. — Водоворот искорок побледнел, настойчивый голос заговорил все быстрее. — Поверишь сам, когда попадешь сюда. Когда у тебя появятся новые ощущения — проверь свое новое восприятие. Ты сможешь заглянуть за край вселенной и вернуться обратно с такой же скоростью, с какой произошла великая вспышка, сотворившая все это. Ты сможешь ощутить, как расширяется пространство.

Облачко стало едва различимым.

— Я просто чувствовал, как тебе плохо без нас. — Голос начал угасать, и я его едва слышал. — Я должен был попробовать. Просто рассказать, что я теперь умею. И облегчить твои страдания насколько возможно. Я немножко задержался. Hasta su muerte. [56]

— После смерти?

— После того, как начнется новая жизнь. — Яркий туман содрогнулся, от бриллиантовых искорок осталась только гаснущая точка в самом центре бывшего облачка. — Adios, compadre. [57] — Голос утонул в треске электричества, и до меня донеслись последние слова: — Vaya bien. [58]

Облако исчезло, словно задули свечу.

То сияющее облачко все не выходит у меня из головы. Совсем не хотелось верить в то, что микроскопические машины в моей крови когда-нибудь убьют меня, но боль от прикосновения к искорке и треск электричества были слишком реальны, чтобы не поверить в происходящее. Остатки ночи я провел, пытаясь побороть свой страх перед неминуемой смертью. Я чувствовал себя одиноким, всеми покинутым. Жизнь в полном одиночестве — и вовсе не жизнь, но и умирать я пока не был готов.

Когда я проснулся, у кровати стоял глянцевый белый робот и молча ожидал распоряжений, готовый к сеансу массажа и работе в тренажерном зале — неуклюжие Робо научили нас упражнениям, которыми мы занимались в огромной лунной центрифуге. Робот протянул мне нагретое полотенце, когда я вышел из душа. Еще один ожидал в столовой, чтобы выдвинуть передо мной стул и предложить завтрак, которым мне не удалось насладиться в полной мере.

Я был рад, когда наконец вышел из здания — хотя бы только для того, чтобы побродить среди окружающих его развалин, — и с облегчением ощутил тепло утреннего солнца и послушал чириканье живых птиц на деревьях. Я так нуждался в компании хоть каких-нибудь живых существ. По пути в городок луговых собачек я снова перебрался через промытую водой впадину в мостовой и остановился, засмотревшись на ласточку, пролетающую мимо с веточкой для гнезда. Я ощутил слабое удовольствие в поблескивании восходящего солнца на чистых изгибах слайдера, несмотря на то что он никуда и не смог бы меня отвезти. Я долго сидел за столом неподалеку от летающего модуля и наблюдал за крохотными собачками. Они залаяли и спрятались от меня. Но вскоре появились снова. Иногда вставали на задние лапки, наблюдая за мной, но в основном шныряли в траве, занимаясь своими собственными делами. Я им завидовал.

Дни мои идут своим чередом, хотя у меня нет ни календаря, ни часов, чтобы вести счет времени, да и особой на то причины. Я живу совершенно один в этом впечатляющем памятнике достижениям человека, который теперь стал могилой своих создателей. Белые роботы относятся ко мне хорошо. Благодаря тому, что в крови у меня циркулируют микроботы, здоровье у меня отменное. Пеп то и дело навещает меня во сне и уговаривает присоединиться к нему в наилучшем рае из тех, что обещали древние религии. Он говорит, что ему доступны чудеса новых наук, искусств и философий. Хотя я почти ничего не понимаю из того, что он мне обо всем этом рассказывает.

Пеп сказал, что гамма его собственных ощущений все время увеличивается по мере того, как расширяется его восприятие пространства и времени. Он видел живыми своих родителей и наблюдал за своим собственным рождением. Он рассказывает о Кейси, Моне, Сандоре и Ло и о множестве друзей, с которыми успел познакомиться, и еще о том, как все они счастливы.

Пеп говорит, что все мы сольемся друг с другом в необъятном едином космическом разуме, в котором найдется место всему мыслящему, что когда-либо существовало. Такая перспектива наводит на меня ужас, но Пеп смеется, видя мою обеспокоенность. Он говорит, что там не будет ни потерь, ни страха и что все, что когда-нибудь жило, все еще живет и будет жить вечно. Еще Пеп говорит, что мы все равно останемся самими собой и сохраним свои сознательные личности и свободу мыслить и действовать по своему разумению.

Может, и так. Хотел бы я хоть что-нибудь возразить ему, но он настаивает, что микроботы из созвездия Стрельца скоро убедят меня сами. Он призывает меня поторопить время, когда я смогу сказать ему, что готов. Если это решать мне, то я вообще не хочу умирать. И хотя беспредельное одиночество все еще мучает меня, жизнь — слишком бесценная штука, чтобы обменивать ее на мечту о бесконечном блаженстве где-то там, на небесах.

Мне нравятся птицы и белки, мои старинные друзья — лающие вокруг маленькие собачки, крохотные совы, что живут с нами в нашем городке. Животные покрупнее, похоже, чураются развалин, но иногда, когда выдастся хороший денек, я ухожу наблюдать за слонами, антилопами гну и зебрами, которые ходят по своей тропе к водопою. Частенько я вижу льва, который сонно наблюдает за окрестностями с какого-нибудь высокого места. То и дело леопард или гепард бросается из засады и преследует очередной обед, но все эти животные безразличны ко мне. Может, меня как-то защищают микроботы.

И хотя меня все так же угнетает величина здания и его необычность, я решил исследовать земной сектор, составляя по ходу своих перемещений карту. Я начал изучать простейший разговор роботов. Электронная речь все еще недоступна моему пониманию, но то и дело само собой становится понятно значение какого-нибудь уличного иероглифа, что приглашает меня посетить галерею межзвездного искусства или лекцию по галактической истории или зовет на распродажу доисторического антиквариата или на симпозиум о будущем нанобиологии.

Мои микроботы в конце концов, похоже, научат меня понимать их электронный язык. Огромное здание, где я нахожусь, — это некий мир чудес, который я никогда не устану постигать, и хотя мне очень одиноко, скучать здесь не приходится.

Я обзавелся небольшим телескопом, который обнаружил в музее естественных наук. Иногда в безоблачные ночи я выхожу с ним на улицу. Когда смотрю на созвездие Стрельца, то с трудом заставляю себя поверить, что побывал там, среди этих звезд, и проскочил целое тысячелетие. Но гораздо чаще я жду лунного света, чтобы еще раз взглянуть на Тихо и лучи, которые веером расходятся от купола.