В результате удара в стратосферу вырвалось огромное облако пара, разбитых скальных пород и белых горячих испарений. На Азию уже опустилась ночь. Мы уходили далеко на север, но видели облако, редеющее и сужающееся, но все еще полыхающее темно-красным из-за жары внутри него.

Когда мы снова пролетали над тем местом, облака уже окутали всю Землю. Сперва планета была ржаво-коричневатого цвета, а затем побледнела, когда пыль начала оседать. На высоте облака конденсировались. В итоге вся планета стала ярко-белой, точно Венера. Такая прекрасная, — голос его затих, — и такая жуткая.

— И все-все погибли? — прошептала Диана, промокая слезы.

— Кроме нас. — Очень медленно отец кивнул. — Здесь на станции Робо записывали последние трансляции с Земли. Радиоактивный взрыв, вызванный столкновением, выжег коммуникации на половине планеты. А поверхностная волна распространила молчание дальше.

Пилоты одного из летящих на большой высоте самолетов попытались вести запись того, что наблюдали из иллюминаторов. Робо засекли их сигнал, но не думаю, что выжил хоть кто-нибудь, чтобы слышать их. Радио и телестанции ушли из эфира, но несколько безумцев продолжали вещание до самого конца. Какой-то лайнер, курсирующий в Индийском океане, успел послать сигнал бедствия. Мы перехватили видеозапись какого-то репортера, где запечатлен рушащийся Тадж-Махал.

Один американский астроном, поняв, что происходит, за некоторое время до этого сообщил о своей гипотезе в средства массовой информации. Мы перехватили интервью-опровержение пресс-секретаря. Он сказал, что это всего-навсего внезапная солнечная вспышка. Договорить он так и не успел. С высоты тысяч миль мы видели, как из Атлантического океана накатывается гигантская волна, смывающая прибрежные города. Последнее, что мы услышали, вещалось с базы на Белых Песках: подвыпивший техник-связист пожелал всем счастливого Рождества.

Таня спросила:

— А что произошло с Дефортом?

— Не знаю, что его волновало, — пожал плечами отец. — Он слишком много отдал станции и был потрясен, что все потеряно. Все, над чем так долго трудился. Больше всего Каль оплакивал жену. Здесь он так и не был счастлив. Почти не спал. Большую часть времени просиживал в обсерватории, разглядывая Землю. Планета все еще казалась огромной белой жемчужиной, сияющей в лучах Солнца, испещренная вулканическими извержениями. Нам так ни разу и не удалось взглянуть на ее поверхность. Через три года мы решили слетать на Землю.

Арни поразился:

— Он что, спятил?

— Мы умоляли Дефорта переждать, пока облачность рассеется, когда можно будет поискать безопасное местечко для приземления. Дефорту все казалось, что где-то есть уцелевшие. В конце концов Пеп отвез нас туда. Я полетел, чтобы вести видеорепортаж. Все, что мы увидели под облаками, было мертво. Жара, наступившая в результате катаклизма, выжгла города, леса, луга. Уровень Мирового океана поднялся из-за того, что растаяли полярные льды. Низменности затопило. Изменились береговые линии. Земля выглядела такой, какой вы видите ее сейчас: черная пустыня, кровавые потоки вливаются в моря. Ни одного зеленого островка. Каль попросил Пепа высадить нас на берегу какого-то вновь образованного моря, раскинувшегося далеко в пойме Амазонки. Мы открыли люк, легкое дуновение ветерка принесло запах жженой серы, от которого мы все раскашлялись. И все же Дефорт твердо вознамерился взять пробы грунта и воды для тестов на наличие живых микроорганизмов.

У нас не было приспособлений для дыхания. Дефорт соорудил одно прямо на месте, сымпровизировал: надел на голову полиэтиленовый пакет и подвел ко рту трубку кислородной подушки. Мы с Пепом наблюдали с космолета.

Черная бурлящая лава сползала с дымящейся вершины к северу от нас. Солнечный свет не проникал сюда. На западе неистовствовала гроза, полыхали молнии.

Каль взял с собой радио. Я пытался записывать все, что он говорил, но из-за пакета слышно было плохо. Он прошел к воде, по пути наклоняясь, чтобы захватить образцы пород, и складывал их в специальный резервуар.

— Никакой зелени, — слышал я его слова. — Никакого движения. — Дефорт оглянулся на вулкан, что возвышался позади него, и перевел взгляд на окрашенные красным волны впереди. — Здесь вообще ничего нет.

Пеп попросил Дефорта возвращаться, но тот пробормотал что-то неразборчивое и заковылял дальше, через застывшую лаву к небольшому грязному потоку. Присев на корточки, он принялся соскабливать что-то для своей корзины. Мы увидели, как он сложился пополам в приступе кашля, затем поднялся на ноги и стал пробираться дальше, к берегу и пенящемуся розовому прибою.

— Сэр! — позвал Пеп. — Вы слишком далеко отошли!

Взмахнув бутылью с образцами, Дефорт побрел дальше, вошел в пену.

— Вот самый большой шанс новой эволюции, — сказал он. Голос его был приглушен пакетом, и мы едва могли разобрать, что он говорил. — Если что и сохранилось, то в море.

— Вернитесь, пока не поздно! — взмолился Пеп. — Нам без вас не обойтись.

— Только не горюйте, — послышался приглушенный смех. — Не забудьте, ведь вы бессмертны.

Голос Дефорта заглушила следующая волна, которая обрушилась на него. Каль постарался отдышаться, неразборчиво произнес еще что-то. Он уронил радио и ведерко с образцами. Бедняга все же повернул назад и, тяжело ступая, прошел несколько метров, пока не запнулся и не упал. Бутыль с кислородом откатилась в сторону. Мы видели, как он растерянно шарил руками, пытаясь схватить ее, но следующая же волна отнесла ее прочь.

— И вы оставили его там умирать?

Диана едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.

— Он все равно был уже мертв, — пожал плечами отец. — Думаю, он сам так решил. Он знал, что идти туда опасно, и в душе уже смирился со смертью. Тосковал по жене. Каль не стал бороться с той последней волной. Мы видели, как его тело вынесло на берег лишь на миг. А потом снова накрыло волной. Пеп хотел отправиться на поиски, но тогда и мы тоже погибли бы. У нас ведь не было кислородных масок.

— А воздух? — спросил Арни. — Что случилось с воздухом?

— Вулканические пары и, вероятно, цианид. Я уловил его запах.

— Цианид? — нахмурился Пеп. — Откуда он взялся?

— Думаю, принес астероид. В кометных газах содержится цианид.

— Ядовитый воздух! — побледнел Арни. — И вы посылаете нас туда?!

— Не раньше, чем подрастете. Как раз для этого вы и появились на свет. Помочь природе исцелить планету. — Отец мрачно взглянул на Арни. — Твой отец был терраформирователем. И он прекрасно знал, что зеленые растения могут все исправить. Они используют энергию солнечного света для выработки кислорода. И если их больше не осталось, вы посадите их снова.

Мы — следующее молодое поколение. Рожденные в материнской лаборатории и выросшие в узких шахтах и тоннелях под куполом обсерватории, мы слушали рассказы своих родителей, читали оставленные ими письма, дневники. Изучали книги и диски из библиотеки Дианы, а также бесценные реликвии, что она сохранила для нас в музее. Робо показали нам подземные ангары и мастерские, где они построят космические корабли, которые, когда придет время, отвезут нас домой. Думаю, у нас даже появилось некоторое ощущение собственной значимости и принадлежности нашему благородному делу.

Сколько лет минуло с тех пор, как на Землю упал тот огромный космический объект? Если даже Робо и голографические образы наших родителей знают, то нам об этом не говорят: облачность, прятавшая Землю, рассеялась. Робо, наблюдающие за планетой с помощью приборов, что стоят в обсерватории, обнаружили, что планета вновь пригодна для жизни.

Станция — изолированная маленькая тюрьма. Однако именно здесь мы провели в общем-то счастливое детство. Своих родителей мы знаем лишь по их изображениям в голографической рубке, но они всегда нам казались живыми и любящими. В характере моего отца было две отличительные черты: катастрофа ранила его столь же сильно, насколько повредила Землю. Отцу не нравилось рассказывать о том последнем дне Земли, но он неизменно становился жизнерадостным, когда говорил о нашей миссии.