Я ощутил тепло ее рук и сладкое благоухание розы, напоминающее аромат тех цветов, что Робо выращивали по просьбе Тани в оранжерее станции. Теплыми влажными губами она поцеловала меня и, взяв за руку своей теплой сильной рукой, повела нас с Кейси к деревцу.

Теперь Кейси был самим Эль Чино — крепко сбитым темнокожим парнем, оголенным до пояса, как в тот день, когда влюбленные прорвались на борт спасательного корабля на базе в Белых Песках. Он был все в тех же выцветших джинсах, тяжелых рабочих ботинках и щегольском шотландском берете малинового цвета. Золотистый отблеск падал на широкую чернокожую грудь, где красовалась татуировка — флаги Мексики и Китая. А бурых рваных шрамов, оставленных отравленными шипами и вампирскими клыками, уже не было.

— Привет, Данк. — Он с теплой улыбкой направился ко мне и до боли в суставах стиснул мою руку. Какой-то миг оценивающе глядел на меня, а в узких китайских глазах светилась счастливая улыбка. — Неплохо выглядишь для Робинзона Крузо, у которого и Пятницы даже нет. — Кейси взял Мону за руку и повернулся, указывая на деревце. — Знакомься, Данк. Это наш сын Леонардо.

— Наш маленький Лео, — с нежной любящей улыбкой взглянула Мона на деревце. — Ребенок, который так и не родился. Зато теперь он с нами.

Кейси поманил меня рукой.

— Это наш старый добрый приятель, — сообщил он дереву. — Зовут его Дункан Яр. Мы вместе с ним прилетели с Луны. Может, он чуток странноват, но все равно славный парень. Он здесь совсем один, и ему плохо без компании.

Наверху в кронах зашептали листья, будто от дуновения ветерка, которого я не ощутил. По верхушкам деревьев пробежало пульсирующее сияние, становясь все ярче и ярче, постепенно сравниваясь с цветом розы в волосах Моны. Шепот перешел в еле уловимое пение, сначала звучал голос Моны, а потом добавился тембр Кейси, хотя я и не улавливал слов или чего-то отдаленно напоминающего музыку.

Песнь звучала то быстро, сливаясь с биением моего сердца, то медленно, вторя моему дыханию. Звуки завораживали уже одной своей необычайностью, а потом и вовсе перестали казаться таковыми. Мне стало просто хорошо, и я чувствовал даже нечто большее, возможно, любовь.

Отец как-то рассказывал, что еще до его рождения мать разговаривала с ним и пела ему. Нас, клонов, начинают воспитывать уже в материнской лаборатории. И хотя мы сами этого не помним, не сомневаюсь, что все это откладывает свой отпечаток на то, какими мы станем. Думаю, каким-то образом деревце прикоснулось к моей душе.

Не знаю, долго ли я там пробыл, зачарованный, удивленный и трепещущий. Весь лес подхватил песню деревца, сперва тихонько, а в итоге выдавая такое раскатистое крещендо, что казалось, будто звуки проходят, вибрируя, сквозь меня. Потом, достигнув пика, все смолкло. Пылающие вершины поблекли, а юное деревце осталось стоять в полном мраке и тишине. Когда я оглянулся, Моны с Кейси уже не было.

Так закончился мой сон.

Я проснулся от пронзительного скрежета и обнаружил, что лежу в собственной кровати на корабле. Нагретая утренним солнцем металлическая обшивка старого корабля потрескивала. Лучики солнца играли яркими зайчиками на приборной доске. За окном над нескончаемой стеной леса низко дрейфовал одинокий ярко-золотистый шар. А под шаром средь верхушек деревьев следовал островок света, будто тень от облака, хотя это уже не так впечатляло, как во сне.

Я уселся на кровати, свесив ноги, а болезненное чувство утраты нахлынуло на меня с новой силой. Все оказалось наваждением: и то, что Кейси жив, и Мона-человек, спустившаяся на Землю, и светящееся деревце, которое они называли сыном. Жестокая правда нещадно хлестнула меня воспоминанием о трех въевшихся в землю скелетах, о пронизывающем череп пришельца копье Кейси и хрупких останках у основания деревца. Впереди расстилался темный молчаливый лес. Вся радость, которую я познал во сне, канула в бездну, сменившись полным одиночеством. Вернулась неумолимая реальность: я здесь один до скончания своих дней. Единственный человек на планете, а может, и во всей вселенной.

И все-таки страстное желание жить не покидало меня. Завтракать не хотелось, и я отправился к озерцу, образовавшемуся ниже по течению, окунуться в прохладную воду. Взбодрившись слегка, стал вскапывать землю под очередную грядку кукурузы. Утомившись, остановился и отдышался, тем временем выискивая глазами парящий в небе воздушный шар. Он исчез. Может, в нем прилетела еще одна златокрылая фея, подобная Моне, которую обрел здесь Кейси? А может, очередное пришлое существо вроде того, что убило моего друга. Кто теперь разберет?

А меж тем жизнь продолжается. Сейчас я гляжу на лес и прислушиваюсь, мечтая вновь ощутить то умиротворение и ощущение дружеского присутствия, которое мне довелось узнать во сне. Лес не говорит со мной. По крайней мере на языке людей, и все же теперь я знаю, что ко мне он питает нечто большее, чем просто терпимость. Иногда, когда мне кажется, будто я уловил в песне леса приглашение, я отваживаюсь вновь пойти в чащу в поисках того деревца.

Поначалу я не заходил далеко. Устремляющиеся в небо стволы казались необъятными, свод над головой — слишком высоким, тени слишком густыми, да и в целом все было чужим, неземным, гнетущим. Каждый раз меня влекло назад, к дневному свету, я боялся заблудиться и потеряться, как потерялся Кейси в джунглях Африки. Однако со временем страх этот ослабел.

Я повзрослел, понемногу становился другим и научился понимать лес и доверять ему. Теперь я знаю, что и когда сеять, как сберечь урожай и растянуть выращенное до следующего сезона. Научился чинить обувь и одежду, приспосабливаться и обходиться малым. И хотя я то и дело вспоминаю Арни, Таню, Диану и спрашиваю себя, живы ли они там, на Луне, теперь это не кажется мне столь важным, как прежде. Все равно нас создадут вновь. В полуденный летний зной, утомившись от работы на своем крохотном участке, я частенько прогуливаюсь в тени близлежащих деревьев, что прячут меня от палящего высоко над открытой равниной солнца.

Мне стало нравиться спокойное безмолвие деревьев. Как и их поющие голоса. Иногда во сне я вижу молодое деревце по имени Лео. Оно разговаривает со мной пляшущим многоцветьем кроны и поет песни, от чего мне начинает казаться, что мы друзья. Я подумал, что ему, наверно, хочется узнать обо мне побольше, и рассказал историю глобального столкновения и том, что было после, о станции и нашей миссии заселения планеты. Почему-то мне кажется, что деревце все понимает и хочет, чтобы люди поскорее вернулись.

Оно показало мне путь к своей поляне. Деревце заметно подросло, прямой ствол окреп. А подросшие листья усыпаны еще более яркими золотистыми и малиновыми красками. Скелеты исчезли. А почва там, где они лежали, теперь чистая, потому что копье Кейси и все, что не приняла земля, я отнес на самолет.

Я часто навещаю деревце. Иногда оно тихонько поет для меня одного. Порой молчит, но всегда дарит чувство покоя и ощущение, что со мной рядом друг. Не прибегая к помощи слов, мой друг помогает мне разобраться в биологическом устройстве этого экзотического леса.

Биология чужих устроена так, что деревья порождают те золотистые летающие шары и используют их в качестве переносчиков семян. Златокрылое существо, столь любимое Кейси, было чем-то вроде цветка или, скорее, проклевывающегося яйца. Первым двигающимся объектом, который увидела златокрылка, выйдя из родной скорлупы, стал Кейси. Его-то она и сочла своей парой, как посчитала бы того самца, появись он первым.

Увлечение же самого Кейси объяснить гораздо труднее. У меня сложилось впечатление, что здешние деревья в общении используют нечто большее, чем просто свою, хоть и могущественную, музыку и перемежающиеся на листьях цветовые огни. Диана сказала бы, что это телепатия, хотя никакими фактами я этого не сумел бы доказать. На тот момент Кейси был все еще болен и порой страдал приступами галлюцинаций. И все же, думаю, именно благодаря лесу он разглядел в той златокрылой самочке Мону — ту, что любил Эль Чино.