— Ладно уж, — отмахнулась от нее продавщица, — ешьте на здоровье!

Когда они отошли от лавки с пирожками, Саша толкнула Никиту в бок:

— Слышишь, дружок с эконома, нас приняли за бродяг!

— Ну и что тут такого?

— Ну так, прикольно. Расскажешь своим чиксам-однокурсницам за рюмочкой текилы.

— Я водку пью.

— Да-да, ты же у нас народник!

— Санька, сейчас получишь! — пригрозил Никита. — Посмотри лучше, наше место занято.

Пока они покупали пирожки, на рынке появились музыканты, и тут же принялись играть какую-то незамысловатую мелодию. Их было трое. Один — абсолютно лысый, загорелый, нервный, с лицом, обильно покрытым бисеринками пота. Лысый играл на гитаре. Второй теребил струны черного контрабаса и крутил во все стороны огромным пучком волос, который, казалось, был тяжелее головы. Третий не обладал какими-то ярко выраженными приметами, но явно был нетрезв. Он отбивал ритм мелодии на барабане, а на его меланхоличном лице было написано: «Еще бы пивка бутылочку да девочку рыжую, все было б зашибись!»

Миха сразу присоединился к музыкантам, и вместе они неплохо поиграли. Оказалось, что все четверо помешаны на музыке семидесятых. Никита и Саша, которые устроились рядом на земле, слушали с удовольствием, кивая головами, как игрушечные собачки в автомобилях.

Перед тем как попрощаться, парни рассказали, что приехали из Лиски подзаработать, а вообще собираются жить там до октября. В Коке они хотели подзарядиться суетой города, а назавтра вновь вернуться в свою «необитаемую» Лиску.

— А вы Пола случайно не знаете? — на всякий случай спросила Саша.

— А кто ж его не знает, — сказал лысый. — Но вряд ли это тот, кто тебе нужен, — он ирландец.

— Ирландец! Ирландец Пол! — почти закричала Саша.

— Ну да!

— А откуда ты его знаешь? — Саша чуть не запрыгнула на лысого. Тот даже опешил.

— Так это мы его сюда и привезли.

— Это вы его привезли?!

— У меня такое ощущение, что вы все-таки говорите об одном человеке, — сказал немногословный.

Музыканты рассказали, что ирландец Пол живет с ними в Лиске и ведет их незамысловатое хозяйство. Саша порывалась поехать туда немедленно, но ее уговорили подождать до завтра.

Когда Саша с Никитой вернулись в лагерь со своими добрыми вестями, они застали трогательную картину: Юра сидел перед Дивой и туго обматывал ей ногу эластичным бинтом. Дива кусала ноготь и время от времени взвизгивала. Тогда Юра шептал: «Тихо-тихо-тихо» — и гладил больную конечность.

— Что с тобой, красавица? — спросила Саша и присела на корточки.

— Допрыгался наш цыпленок, — скривилась Дива. — Ногу подвернула, в море на камень наступила. Но Юра уже сбегал в аптеку, все купил. — Она по-свойски взъерошила Юре волосы.

— А мы Пола, кажется, нашли!

— Да ладно!

— Точно, на этот раз точно!

— Его все-таки вернули инопланетяне? Никита, это правда?

— Похоже, правда, — сказал Никита. — Только он не здесь, а в Лисьей бухте. Отсюда полчаса на автобусе, а потом еще часок пешком. Нам ребята завтра покажут.

— Я очень рада за тебя, Санька! Серьезно. Жаль, не смогу с вами поехать, — сказала Дива и пошевелила пальчиками своей забинтованной ноги. — Мне ужасно интересно посмотреть на этого Пола. Он ведь у нас вроде жупела. Теперь придется сидеть одной, прикованной к палатке.

— Ну зачем одной? Я с тобой останусь, — сказал Юра.

— А тебе неинтересно посмотреть на это чудо?

— Во-первых, тебя нельзя одну оставлять. С таким растяжением на ногу лучше не наступать. А во-вторых, я уверен, что Пола не существует. Это типичный миф. Саша страдает издержками мифологического сознания, которое нормальные люди преодолели с появлением мировых религий.

— Умник ты фигов! — сказала Саша.

— Не слушай ее, контуженную… Спасибо тебе большое, Юра, — сказала Дива, — ты очень добрый.

Он в ответ погладил ее лодыжку и что-то нежно прошептал.

— Мы приволочем его сюда живьем и покажем тебе, чтобы не воображал, — сказала весело Саша.

— Ладно уж, — сказала Дива, — вы его сначала найдите. Я на него и в Москве могу посмотреть. И вообще, хоть мы его ни разу не видели, нам он успел уже порядком надоесть. Ты только о нем и говоришь, ничего вокруг не замечаешь. Хоть чуть-чуть бы хоботком покрутила… Разбил нам компанию, гад такой! Мы здесь сидим с Юрцом, а вы где-то пропадаете, все ищете его. Так что, по уму, надо бы хорошенько всыпать по его розовой ирландской попке, и лучше всего ремнем. А потом за ушко — и в Москву.

— И сдать на Лубянку, — добавил свои пять копеечек Юра.

— Точно!

Саша на это только скорчила смешную рожицу и высунула язык, синий от винограда.

Потом они пошли с Никитой прощаться с городом, а за ними потащились их длинные худые тени, жестикулирующие костлявыми трехметровыми руками. Солнце опять скатывалось за море, превращая его в огромную домну, плавильный котел, где следовало утопить ненужную, предательскую грусть.

Когда Саша и Никита вышли на благословенный променад, им вдруг показалось, будто в Коктебеле они уже сто лет Всюду встречались знакомые. Купив полуторалитровую бутылку вина, Саша и Никита принялись всех угощать. Сначала присели на теплый асфальт рядом с Робинзоном, продававшим резные ложки.

— А вот мы тут ложечки продаем, — на всякий случай говорила прохожим Саша, потому что Робинзону до его торговли не было никакого дела. Он строгал можжевеловую корягу кривым ножом питекантропа. И стружки сыпались на его вечную юбку.

Потом они угощали вином знакомую девчонку, мастера по тату. Она жила неподалеку от них, тоже в палатке, с годовалым ребенком, а работала в городе. Иногда приходила к их костру. У нее была непослушная челка и черные от работы пальцы. Она набивала татухи хной. Сидя с ними вечером у костра, девчонка постоянно вскакивала, потому что ей казалось, что ребенок плачет. А это, видно, Господь оплакивал своих неприкаянных чад.

На фонтанчике, напротив дома Волошина, они снова встретили Миху. Он ждал каких-то ребят из Екатеринбурга, чтобы играть с ними всю ночь. К вину он приложился так, что красная струйка пробежала под его майкой до самого пупа. Под алычовым деревом Саша закружилась с Никитиной бейсболкой в знакомом ей уже танце аскера. Неразговорчивые ребята с зеленки играли там песни группы «АукцЫон», непризнанные гимны коктебельских коммун.

Никита кинул в раскрытый гитарный чехол гривну.

— Забери, быстро! — сказал певец. — Со своих денег не берем!

Тогда Никита отдал им недопитую бутылку вина…

— Идешь по буржуйскому в принципе городу, а вокруг все знакомые люди, — сказал Никита Саше.

— Мы просто отбросы общества, — сказала Саша.

И они рассмеялись.

Утром одиннадцатичасовой автобус нес их в направлении Лисьей бухты. На автовокзале они съели по сочному чебуреку, приготовленному прямо у них на глазах целым семейством. Папаша мял тесто, сынок тесто резал и раскатывал, мамаша начиняла его снедью, а маленькая дочурка вынимала готовое кушанье из кипящего масла. Чебуреки получались богатыми и сочными. Такими сочными, что при укусе из них хлестал сок, сыпались куски помидора. Саше пришлось облизывать пальцы чуть не по локоть, а Никита вынужден был удалиться, чтобы отмыть свою еще не вполне загустевшую бородку. Словом, завтрак был королевский, достойный рыцарей Круглого стола.

В это время Юра, размотав ногу Дивы, на руках понес ее купаться. Теперь, на третьей неделе пребывания в Коктебеле, Дива была спокойна, как сфинкс. От столичной нервозности и суетливости не осталось и следа. Она стала румяна и послушна. Юра говорил: «Тебе не надо наступать на ногу». И она не наступала. Юра говорил: «Тебе надо искупаться и умыться». И она обвивала его шею своими тонкими загорелыми руками, и они вместе заходили в море. Легкие волны раскачивали их, а они играли в «Баба сеяла горох». Юра говорил: «Обвалился потолок» — и опускал Диву в воду под ее радостный смех.