Пока всадники ехали полем, Саша разглядела вдали двух драконов, которые, утоляя жажду, пили слоновью кровь, очень холодную даже в летнее время. Потусторонний мир был явно более патриархальным, но главное — экологически чистым.

Отряд въехал в деревню. Здесь жили простые люди. По дороге отряду встречались навьюченные каким-то скарбом гигантки-бабульки, голоногие мальчишки, калеки, торговки осьминогами и парным мясом вепря. Все они раболепно кланялись всадникам, которые сохраняли самый высокомерный вид и задирали в небо носы.

У белых трепетных шатров воины спешились, Сашу отвязали от седла. В резко пахнущих руках одного из них Саша поняла, что для них она, должно быть, как для человеческого детеныша кукла Барби. И вспомнила, как в детстве мечтала, чтобы у нее была живая кукла, с которой можно было бы разговаривать. «Кому-то очень со мной повезет, — подумала Саша. — Ничего: буду учить дикого ребенка русскому языку, манерам, демократии, будем играть с ним в крестики-нолики, ассоциации и прятки на деньги».

Вопреки ожиданиям Саши ее отнесли не в детскую, а показали военачальнику, который долго скалился и пускал ей в лицо клубы дыма. Саша решила играть по его правилам и корчила ему рожи и показывала язык. Наконец военачальнику надоело кривляться, он что-то сказал своим подчиненным, и Сашу посадили в узкую длинную клетку, словно для ящерки саламандры. Клетку укрепили на спине небольшого единорога, имевшего голову оленя, ноги бегемота, туловище лошади и хвост кабана, и повезли по деревне на большой рынок.

Саша сидела в клетке, слушая нескончаемый хохот толпы зевак. Многие пытались ее потрогать, трясли клетку. Голова у Саши кружилась, солнце пекло, огромные рожи сменяли друг друга между прутьями клетки. «Вот она, слава!» — подумала Саша и потеряла сознание. А пока она находилась в глубоком обмороке, ее доставили обратно, в белоснежный шатер военачальника. Над обессиленной Сашей сжалились его женщины, жены или наложницы. По их жестам Саша поняла, что они просят его отпустить маленькую зверушку на свободу. Сашу посадили в лукошко, лукошко приторочили к седлу и через дыру на краю света повезли обратно.

В коктебельской избушке, куда еще не вернулась Саша, сбитая с толку Дива никак не могла понять, что с ней происходит.

— Мне приснилось, будто я занимаюсь любовью… или это было на самом деле? — сказала она настороженно.

— Нет-нет, ничего не было! — лепетал Юра.

Он уже успел испугаться.

— Ничего не было, говоришь? А это что? — И Дива развела руки, призывая Юру посмотреть на свою наготу. — Ты хотел воспользоваться тем, что я сплю?

— Выслушай меня! Ничего я не хотел…

— Не ври! Ты воспользовался, я вижу! Почему мне вечно попадаются уроды, которые хотят мною воспользоваться?! — не унималась Дива. — Ты, оказывается, обычный негодяй, а я думала — хороший парень.

— Да послушай меня, Дива! — взмолился Юра. — Я не негодяй. Я просто не понял…

— Чего ты не понял? Все ты понял!

— Я думал, я тебе нравлюсь.

— ТЫ нравишься МНЕ?! — надменно засмеялась Дива. — Посмотри в зеркало, как ты можешь нравиться МНЕ?!

Юра вобрал в грудь воздуха, но не смог ничего ответить и пулей вылетел в кладовку со штурвалом.

Там он ничком упал на топчан, сжался в комок и обхватил руками колени. В соседней комнате воцарилась полная тишина. Юра был в отчаянии. За грязными стеклами веранды происходило рождение солнца, день отделялся от ночи, вода от суши, из глины появлялся первый человек, молодой Бог гроздями рассыпал звезды по небосклону и радовался тому, что видел. Но Юре было на это наплевать. Он лежал на топчане и отчаянно жалел себя. Тут открылась дверь, и на пороге появилась Дива со слезами раскаяния на глазах. После первой вспышки гнева ей вдруг пришло в голову, что Юра, вообще-то, не похож на обычного негодяя. Войдя, она секунду постояла, глядя ему в глаза, потом скинула маечку и улеглась на топчан. Они не произнесли ни единого слова. Под скрип капитанского штурвала, в первых лучах только что рожденного солнца они нетерпеливо занялись любовью. Первое соитие на девственной планете. Они были нежны и внимательны друг к другу, как два ангела.

Никита при виде бунтарского поведения Волошина расхохотался и стал кричать:

— Да! Да! Да!

Он шумно спустился с горки к хороводу богемных граций. Ему чудилось, будто он видит Цветаеву с Мандельштамом, Алексея Толстого в обнимку с Николаем Гумилевым и еще каких-то, не столь ему знакомых поэтов Серебряного века. Его мозги плавились. Ему вдруг стало страшно смешно.

— Ты кто? — протрубил Волошин.

— Волошин! — сказал Никита и выпятил живот.

— Это я Волошин! — Толстяк взорвался громоподобным смехом. — Эй ты, самозванец, — сказал он, насмеявшись, — вина будешь?

— Я буду пить вино! — закричал Никита. — Я буду пить вино заживо, как небожитель!

Человек, похожий на Маяковского, протянул ему бутылку. Никита приложился к горлышку и сделал несколько больших глотков. Волошин был в восторге. Они все пересмеивались с Никитой и никак не могли успокоиться, вздыхали, кряхтели, смахивали слезы и хватались за животы.

— Волошин! — закричал опять Никита. — Скажи мне истину, Волошин!

Толстяк зашелся в хохоте.

— Какую истину тебе сказать, посланник утра?

— Скажи мне истину мира, Волошин, ты ведь знаешь ее, Волошин!

Волошин задумался на секунду, а потом изрек:

— Хорошо ходить без трусов!

— Это и есть истина мира?! — завопил Никита в страшном возбуждении.

— Да, — отвечал Волошин, — хорошо ходить без трусов. Это и есть истина мира! Иди и проповедуй!

— Пойду и буду проповедовать, Волошин! Спасибо тебе, Волошин! Спасибо вам, грации!

Грации закивали. Волошин давился от смеха и махал рукой. Никита побежал к домику, карабкаясь все выше и выше. Когда взобрался на горку, он увидел Сашу. Она с криком бросилась к нему в объятия.

— Слава Богу, Никита! Я уж думала, что никогда тебя не увижу!

— Куда ты пропала? Я тебя искал.

— Никогда не поверишь, я была в параллельном мире, в стране великанов, меня показывали народу как диковинку, еще там были драконы, которые пили кровь слонов…

Саша крепко прижималась к Никите, а он гладил ее по голове.

— А я видел Волошина, представляешь?! — сказал он. — Живого.

— И какой он, Волошин?

— Офигенный, совершенно офигенный весельчак!

Никита отстранил Сашу и посмотрел ей в глаза.

— Слушай, — сказал он. — Я начинаю понимать: все это безумие как-то связано с домиком, там есть какой-то механизм выхода в параллельные миры…

— Ты что, действительно в это веришь?! — сказала Саша и смущенно улыбнулась.

— Нет, конечно! — Никита снова прижал ее к себе, и они оба засмеялись.

— Пошли в дом, посмотрим, что с Дивой и Юрой.

— Даю голову на отсечение, — сказал Никита. — Они спят и ничего даже не подозревают.

В доме все действительно было на своих местах. На столе стояла пустая кастрюля, в пепельнице из панциря черепашки валялись окурки, рядом стояла пустая бутылка вина. Дива с Юрой спали на матрасе посреди комнаты, а в окно смотрело яркое солнце.

— Спят, касатики! Интересно, есть тут кофе? — сказала Саша. — Я бы не отказалась от кружечки кофе.

— Чайник точно есть, — сказал Никита и поставил чайник на огонь.

Проснулся Юра. Он потянулся и буднично поприветствовал Сашу с Никитой:

— Здорово!

— Здорово-здорово! Как спалось? — спросила Саша как бы невзначай.

— Отлично, — ответил Юра.

— Отлично? — переспросил Никита, и они с Сашей переглянулись. — Вставай, Юрец, будем кофе пить!

— «Кофе пить — в грязи валяться», — запел Юра.

Вдруг дверь халупы распахнулась. На пороге стоял немолодой парень, загорелый, как кирпич, а рядом — старик Хеннесси.

— Вот эти ребята тебя искали, — сказал Хеннесси.

— Привет! — сказал парень и обвел всех добродушным взглядом, но вдруг заметил кастрюлю на столе. — Эй! — заволновался он. — Вы чего с кашей сделали?!