Экспертную оценку облэнерго делала та же фирма, что и оценивала «Бастион». Поэтому было принято решение просить аудиенции у Кацапа и показывать все документы: «Враг моего врага — мой друг!».

Встреча у губернатора была назначена на 7-30. Безусловно удивительно, но Дима сказал, что рабочий день у Кацапа начинается с 8 и расписание составлено на много дней вперед, а «так как наше совещание не запланировано заранее, то на другое время и рассчитывать было нельзя». Ну и фиг с ним, хоть на шесть утра, лишь бы помогло. Встал Богдан в полшестого, умылся и — в гараж. Эти полтора километра пешком всегда были для него желанным моционом — время спокойно подумать, спланировать день. Сегодня думалось только о предстоящей встрече. «Мужик он вроде не глупый, да вот захочет ли разобраться и помочь. Плюс — это то, что он перед выборами он должен землю рыть, чтобы показать, как новая оранжевая власть справедлива и действенна. Минус — в том, что дело Батулы было сложным, тут сразу перед журналистами не похвалишься — для пропаганды обычно берут ситуации попроще. Да и размах не тот, то ли дело отменить незаконную приватизацию Облэнерго!

Дорога в гараж занимала у Богдана обычно минут пятнадцать — двадцать. Через арку на улицу Ватутина, две остановки по трамвайной линии, кольцо трамвая, перейти через дорогу и еще метров пятьсот вдоль посадки. Всё было привычным и особо не могло привлечь внимания — он прошел здесь более десяти тысяч раз, но были две вещи, которые Богдан терпеть не мог: пыль и мусор. Невольно и сейчас делал заметки: нормально — с утра дождик прошел — пыль прибил, а тут совсем плохо — опять помойку растащили, бутылок набили. Откуда взялась пыль Богдан не знал — она была здесь всегда, и никто, во всяком случае в последнее время не мешал ей быть везде, но особенно много её было вдоль тротуаров и рельс. Проезжающий трамвай поднимал такое облако, что поравнявшись со сторонним наблюдателем, скрывался из виду буквально через несколько секунд. Когда дул сильный степной ветер кучи пыли перемещались, как барханы в пустыне, снижая видимость до минимума. А мусор бросали люди, просто бросали там, где появлялась необходимость — ни одной урны на эти несколько улиц не было, а нести мусор с собой, очевидно, никому не приходило в голову. Кроме того, людям помогали десятки бродячих собак и кошек — их было здесь очень много. Но сейчас всё это было не важно, сейчас было особенное время, такое бывает дней десять в году всего — цвели абрикосы: все квартала, дворы многоэтажек и частный сектор были усеяны белыми точками, белыми островами и чудными белыми облаками.

Весна — пора цветения абрикос и вишен и осеннее бабье лето — вот пожалуй и все время в году, когда Богдану было по-настоящему хорошо и он чувствовал свою полную гармонию с окружающей средой. Зимой была слякоть и резкие перепады температуры, пасмурно и грязно. Летом — очень жарко и пыльно. Вообще, Богдан в последнее время часто ловил себя на мысли, что практически всё время после окончания института он жил в каком-то искусственном мире, где работа и завод означали всё. Он не замечал природы, не умел отдыхать, он многое упустил, но теперь, теперь надо постараться жить иначе. Надо научиться радоваться казалось бы простым вещам — этим цветущим деревьям, яркому солнцу, небу…

Резкий тошнотворный запах ударил в нос и вырвал из мечтательного состояния — так и есть остановка трамвая — люк опять открыт. Богдан вспомнил, как в прошлом году впервые увидел на этой остановке прибитый прямо на павильон траурный венок с игрушечным мишкой посредине. Тогда он подумал: наверно сбили ребенка. Потом узнал, что ребенок действительно здесь погиб, но не в автокатастрофе — все более буднично и дико: мать с дочкой вышли из маршрутки, мать замешкалась или кто-то ее отвлек, несколько мгновений и трехлетняя Маша срывается в открытый канализационный коллектор. Крик! Прохожие бросаются спасать, но там бурлящий поток и в нем ребенка уже нет. Тело нашли спасатели только к вечеру, за 150 метров от злочастного места. Никого не посадили. Неделю по городу охали и вздыхали. Мать осталась одна со своим горем. Люк тогда поставили новый, даже по телевизору сюжет про это показали. Сейчас коллектор опять открыт — дыра из-за травы не видна, но слышен шум воды и просто валит с ног угарная вонь.

Богдан никогда больше чем на месяц не уезжал из своего Шахтерска, а вот теперь, после долгого отсутствия, поймал себя на мысли, что город ему чужой, город выглядит так, как будто жители его покинули, а на их место, в их жилища поселились квартиранты, которым и быть то здесь неделю, другую, от силы месяц, поэтому внутри они ещё порядок поддерживают, а на улицах — помойка и кавардак.

Пятнадцать минут по пустым ещё улицам и парковка возле «дома с шарами». Усталый и сонный постовой лениво взглянул на Богданов паспорт и кивнул, приглашая пройти. Два пролета по широкой потемкинской лестнице и ещё пятнадцать минут ожидания в приёмной.

Губернатор, подтянутый сухопарый дядька с лысым черепом и проницательным взглядом из под насупленных белёсых бровей, выслушал внимательно, сказал отдать помощнику папку с документами, помянул недобрым словом прежнюю зло-чинную власть и протянул руку для прощания. Выйдя за дверь, Богдан взглянул на часы и аж присвистнул — встреча вложилась ровно в десять минут. Ну да ладно, жизнь покажет, может и Кацап поможет.

В средине июня Богдану предстояло поучаствовать в уличной акции протеста, чего до этого он ни разу в жизни не делал. Рано утром забилимкал смартфон — вызывал заместитель Хомякова по кадрам — Тимофеев: «Срочно собирайтесь. Будет акция. Когда подойдёте к областной прокуратуре — наберете этот номер, он работает в режиме конференции — вас автоматически соединят и вы получите инструкции. Это ваш сотник, Иван Чеботенко. Поступаете в его распоряжение».

Куратор Дима потом объяснил необходимость этого митинга так: «У нас временный союз с губернатором. Надо помочь ему свалить прокурора области. Да и момент хороший — совсем уже зарвался это Бубников»

Нужно заметить что на Украине после оранжевых событий сложилась такая расстановка сил: милицию практически всецело контролировали олигархи из президентского окружения, суды, во всяком случае, высшие инстанции — лично премьер-министр, СБУ — президент, а прокуратуру — находящаяся в оппозиции Партия Регионов. Поэтому Кацап, начав прижимать местных воров и воротил, был как по рукам связан враждебной к нему прокуратурой.

Сказать, что фигура прокурора области была одиозной, значит, не сказать ничего. Он был Хозяином. Более пяти лет на должности первого зама, а вот уже два года прокурором Шахтерской области — это ого-го. У него было много врагов. Они его взрывали, в него стреляли, а близкий друг однажды проломил каминной кочергой череп — думали: всё! Конец «Бубе»! — ан нет — пролежал в коме две недели и выжил. Живуч и везуч он был невероятно, выкарабкивался и грёб, грёб под себя всё больше и больше, как бульдозером сминая всех, кто становился ему на пути.

Бубников контролировал и брал под свою крышу множество коммерческих предприятий, но главное, основу его финансового могущества составляли копанки — нелегальные угольные шахты, на которых по самым скромным подсчетам добывалось около десяти миллионов тонн угля в год. При средней цене 50 долларов за тонну получались неплохие деньги. На этих самых «копанках», обычных шахтах, но работающих «под чёрным флагом» — без необходимости приобретать лицензию, платить налоги и соблюдать нормы охраны труда, постоянно гибли люди. Вот и позавчера взорвался метан в Суходольске, оставив под завалом восемь человек. Смертельные случаи были и раньше, как есть они и на государственных шахтах. Обычно директора «копанок» брали организацию похорон на себя, семьям — по пять тысяч долларов — ну, что ж сделаешь — профессия такая опасная была у кормильца. Но в этот раз убитые горем вдовы и родственники приехали в Шахтерск, потому что их мужей никто не собирался искать — им сказали невозможно, они поняли: «Искать — дорого. Площадь обрушения большая. Проще бросить этот штрек вместе с братской могилой.» Это переполнило чашу. Ни для кого не секрет, кто может дать приказ искать людей — поэтому приехали в Шахтёрск, к Бубникову, в прокуратуру. Тридцать два человека — у кого-то брат на автобусе работал, кто-то на своей машине. Естественно их не пустили — «прокурора нет на месте, надо записаться и т. п.» Смяли постовых, и к приемной — действительно никого нет. Минут двадцать еще бесцельно бродили по зданию заглядывали в кабинеты. Потом всё же прислушались к оравшему на них помощнику прокурора и вышли на улицу. Только на ступеньки начали вываливаться — на них с дубинками «Беркут», толпа обратно — и там тоже уже маски — бьют, хватают. Только половину спецназовцы арестовали (мало их приехало вначале), но почти всех мужчин. Остальные побежали в ближайший парк. Минут через двадцать плачущие, побитые бабы обросли толпой зевак и сочувствующих к которым быстрыми темпами начали присоединяться крепаки Ухтомко. Богдан приехал когда уже было человек пятьсот. Милиционеры, в основном дистрофичного вида ППС-ники жались в сторонке. «Надо опять идти к прокуратуре и требовать на переговоры Бубникова.» — кричал седой усатый пенсионер, размазивая шахтерской каской. Надо спасать наших братьев. Там может есть ещё кто живой» «Спас-ти! Спас-ти! Спас-ти!» — отзывалась толпа.