Глафира, несмотря на редкое русское имя, выглядела суперсовременно и очень сексапильно. Есть такие женщины, каждое невинное движение которых воспринимается мужчинами как часть любовной игры, близкой к завершению и готовой начаться немедленно снова. Темная шатенка, невысокая, с очень женственной и вместе с тем спортивной фигуркой, как из танцев на льду. Модельная, не очень короткая фантазийная стрижка от дорогого мастера, почти никакой косметики на выразительном лице. Черные, как лесные озера, глаза, аккуратный носик, пухлые в меру губки, изящное ушко обнажено с одной стороны — в нем сережка искусной работы — неброская, серебряная. И кольца, браслеты — много еще серебра на загорелых обнаженных руках, все ручной работы, все русское. Тонкая белая блузочка на крепкой груди, мини-юбка — не то вызывающе, не то по-домашнему скромно, сразу и не поймешь. А голос, голос такой, каких в столицах больше не услышишь: певучий, живой, играющий интонацией в каждом слове. Толян вчера даже засомневался первому впечатлению, ну нет, не может такое чудо быть питерской студенткой, да еще, как пить дать, с журфака!

И сразу же выдал старый тестовый анекдот, разыгрывая рубаху-парня и ухаря:

— А вот еще, мой любимый! Просит Айседора Сережу купить ей шарфик: — Сережа, как нравится мне этот шарфик! Месяц просит. Надоело Сереже. Купил: — Да задавись ты своим шарфиком!

Глафира сморщила чуть брезгливо носик, но потом все же прыснула по-детски в ладошку, утерла выступившие слезинки на сверкнувших лукаво глазах. Ее подружка — Даша, красивая, но безликая Барби, даже не улыбнулась, лишь отметила деловито:

— Брутальный анекдотец, однако. Но в тему. Не парьтесь, господа офицеры, мы на отдыхе. Так что вы, вместе со своими кошельками, в полной безопасности.

— Грубо, Дашка! — не одобрила подругу Глафира.

— Не грубо, а опять же, брутально, под стать анекдоту. Ты что, не видишь, господа проверяют наш общекультурный уровень — знаем ли мы, студентки журфака, как погибла Айседора Дункан. То есть, опять-таки, грубят.

Анчаров недоуменно переводил черные насторожившиеся глаза с Глафиры на Муравьева. А тот с явным удовольствием наблюдал за девушками, проявившими все же свои характеры. Пусть наигран их диалог, но и в характере игры всегда можно уловить характер.

— «Брутально» и «грубо» — это, Санек, считай, то же самое, что монопенисуально и одно… фигственно, — в последний момент Толян удержался от явной грубости. — Это теперь уже девушки нас с тобой проверяют на выдержку, нас — невинных тружеников конторского труда, типичных представителей офисного планктона — прожигателей жизни в кредит и лизинг.

— Ой-ой-ой! — покачала головой Глафира. — Насчет конторского труда я еще поверю, а вот насчет планктона вряд ли.

— Те еще акулы, — поддакнула Даша, не забывая с аппетитом уминать омлет с ветчиной, без церемоний закусывая его двойным бутербродом с сыром и колбасой, сооруженным ею из находящихся на столе холодных закусок.

— Откуда ж вы такие бойкие, подружки? — поинтересовался простоватый с виду Санек. — Такие начитанные из прошлой советской жизни с ее «конторами глубокого бурения». И такие свеженькие, удивительно русские красавицы! В Питере таких явно не водится.

— А мы разве притворялись петербурженками? — обиженно протянула Глафира. — Костромичанки мы. А в Петербурге учимся. На журфаке в Университете профсоюзов. А вы нас, как я посмотрю, за девушек легкого поведения приняли? Так это Дашка придуривается. Терпеть не может, когда на нее так смотрят.

— А разве мы так смотрим? — искренне удивился Муравьев. — Извините, барышни, круиз попутал! Примите наши с Сашей искренние… Э-эээ.

— Соболезнования?! — как из пулемета выдала Даша с набитым ртом. — За то, что мы не эти, а вовсе даже те?

Тут уж даже Муравьев смутился. Саша поперхнулся, а Глафира улыбнулась ясно и сразу примирила всех одной фразой:

— Пожалуйста! Не сердитесь, и мы не сердимся, и зовите меня просто Глаша. Глаша и Даша, куда уж проще! Только на брудершафт даже и не намекайте! Студентки не пьют, журналистки — тем более!

Все захохотали дружно, неловкость, возникшая было между собеседниками, сразу испарилась куда-то, а тут и чай подоспел.

Даша отсмеялась и сразу превратилась неожиданно из Барби в милую воспитанную отличницу, если уж и не комсомолку, то старосту группы.

— Вы уж простите, мальчики, да только неудобно как-то вас величать без отчества («мальчики-то нам с Глашей в отцы годятся!» — театрально сделала она вслух ремарку в сторону).

Мужчины вежливо приподнялись.

— Анатолий Александрович!

— Александр Алишерович!

Познакомились поближе, отношения стали выстраиваться доверительные, просто товарищеские, без липкого сексуального подтекста, ведь и в самом деле, «солдат ребенка не обидит», как не преминул заметить строго подполковник майору, отведя его покурить в сторонку от прогуливавшихся на палубе студенток.

Вечер оказался длинным вчера. Посидели вместе в баре «Панорама», попили кофе, послушали живую музыку, не забывая поглядывать в огромные окна на сгустившуюся за бортом ночь — вышли уже в Ладожское озеро. Потом девушки отправились переодеться, чтобы идти потанцевать в диско-баре. А Толя с Сашей взяли в каюте днестровский, родной уже, коньяк, сели со стаканчиками на корме. Дышали озерной свежестью, смотрели на звезды, радовались редкому летнему отпуску. Специально уехали в Россию, да еще и в круиз, чтобы не выдернуло начальство на службу.

Тут и нашла их встревоженная Даша.

— Пойдемте скорее к нам! Очень прошу, ну пожалуйста! Глафира после дискотеки что-то учудила, бьется в истерике в каюте, ничего не рассказывает, только ревет как белуга! Помогите, очень прошу, больше некому!

Муравьев, подчистив каюту грузина и закинув встретившемуся по дороге доценту версию о том, что кавказец только что внезапно покинул теплоход, вошел в ресторан. Солнце играло зайчиками на столовых приборах, отражалось лучиками в зеркалах, смеялось вместе со свежим ветерком в колышущемся тюле занавесок на приоткрытых панорамных окнах. Река мягко, почти неощутимо покачивала пришвартованный к пристани теплоход. Празднично блестели глаза туристов, спешивших поскорее позавтракать и тут же бежать на берег: фотографировать, покупать сувениры, гулять, дышать, да просто посмотреть снаружи на свой красавец «Петербург» — как выглядит он на воде в утреннем солнечном свете?

Анчаров сидел за столом один и вяло ковырялся в салате. Девушки на завтрак так и не пришли.

Приятный женский голос пригласил по трансляции вторую смену на завтрак и начал рассказывать об Александре Свирском, и о чудесном явлении ему Святой Троицы. Петров уже собрался на выход, но поскольку на пристани делать было явно нечего, а автобусы подадут еще через полчаса, не раньше, отправился наудачу в «Панораму», а вдруг бар уже открыт?

Не только открыт был бар, но и большая плазменная панель работала на полную громкость; политически грамотная часть туристов сгрудилась за ближайшими к панели столиками и напряженно внимала тревожному голосу дикторши, перемежаемому артиллерийской канонадой, короткими пулеметными очередями, стонами, женским воем и детским плачем синхрона.

Андрей Николаевич пошлепал по барной стойке пухлым портмоне, привлекая внимание широкоплечего красавца бармена, впившегося в экран вместе с ранними посетителями. Никто ничего пока не заказывал — большинство туристов сбежались на знакомый телевизионный голос — новости с фронта посмотреть перед беззаботным экскурсионным днем. Дмитрий (так значилось на прикрепленной к белоснежной рубашке бармена карточке) нехотя, но вежливо повернулся к Петрову, одним ухом в телевизоре, другим к клиенту.

Андрей заказал «американо» без сахара, но с лимоном и бутылочку «Перье». Устроился удобно в дальнем углу бара, у панорамного большого окна, попробовал кофе — не высший класс, но терпимо — и закурил, поглядывая на воду, на чаек, на легкие, белесоватые облака. День обещал быть жарким. За соседним столиком присела уже знакомая пара — высокий лысоватый «профессор» с пузиком и его молодящаяся супруга-брюнетка. Вот они-то, несмотря на ранний час, сразу потребовали у Димы освежающий коктейль с мятой, дружно закурили, дружно отпили по большому глотку из затейливо изукрашенных барменом фужеров, одновременно вытащили платочки и стали утирать мгновенно вспотевшие от алкоголя лица, продолжая свой бесконечный диалог: