Ранее я говорил лишь о косвенных свидетельствах в пользу существования души — о свидетельствах «от неудач» материалистов… Но посмотрим, нет ли в нашем распоряжении прямых свидетельств в пользу существования души?..
Достаточно лишь чуть-чуть задуматься, приглядеться к деятельности нашего сознания, и мы легко обнаружим прямые свидетельства в пользу существования нашей души. Их мы получаем изнутри нашего самосознания… Оказывается, здесь и доказывать-то (в смысле построения неких «цепочек рассуждений») нечего!.. Требуется лишь некоторое волевое усилие для избавления от «материалистического гипноза», от навязчивого внушения, что «души нет», и мы увидим очевидное, а именно: мы непосредственно знакомы лишь с нашей душой, а все остальное знание о мире, о нашем теле, о других людях, вещах и т. д. получаем лишь через посредство нематериального центра нашего самосознания, то есть нашей души!
Так что скорее требует доказательства утверждение о существовании материи, чем утверждение о существовании души.
Христиане, кстати, не отрицают существования наряду с духовным и материального мира, ибо как говорит Библия: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1), то есть духовный и материальный миры.
Ну, а как же быть с указанными мною вначале фактами, свидетельствующими в пользу зависимости психики от мозга? Думаю, что они вполне объяснимы с такой позиции: мозговой аппарат является не более чем посредником между нашей душой и вещественным миром. Он связывает нашу душу с этим миром, подобно тому как радиоприемник «связывает» радиоволны с нашим ухом. Радиоприемник не вырабатывает волны, но лишь воспринимает их. Мозг не «производит» сознания, но лишь воспринимает деятельность души. Неисправность приемника сказывается на приеме. «Неисправность» мозга оказывает влияние на психическую жизнь.
И, наконец, остается еще один очень важный «старый» вопрос о душе — вопрос о продолжительности ее существования, то есть бессмертна ли она? Ведь логически не исключен вариант, что душа может существовать и даже переживать смерть тела, но со временем, в свою очередь, скончаться — развеяться, как пар…
В этой связи вспоминаются слова русского писателя Ивана Алексеевича Бунина, который, по воспоминаниям одного из своих современников, категорически отрицал возможность бесконечной загробной жизни. Он утверждал, что «противоречило бы высшей логике, если бы после "минутного" пребывания на этой планете … предстояли мириады лет какого-то непонятного, не-расшифруемого существования, поскольку ничего не было до рождения. Раз есть начало, значит, должен быть и конец».
Звучит на первый взгляд впечатляюще… Бунин был одним из лучших мастеров слова в русской литературе… Но изрек он в данном случае лишь красивую ложь. Поскольку принцип, выраженный Буниным словами «раз есть начало, значит, должен быть и конец», можно легко опровергнуть.
Этот принцип легко опровергается элементарным арифметическим фактом, предельно ясно демонстрирующим, что этот принцип выполняется далеко не во всех случаях. Таким контрпримером (фактом) является бесконечный, то есть не имеющий конца, ряд натуральных целых чисел: 1,2,3…
Ясно, что мы можем сколь угодно продолжать этот ряд: начало у него есть, а конца нет!
Так что насчет «высшей логики» Иван Алексеевич был неправ.
Другими словами, существует логическая возможность бессмертия души!.. А раз так, то мы имеем право верить в ее бессмертие!..
БЕССМЕРТИЕ ДУШИ
В одной из радиопередач я постарался обосновать мнение, что бессмертие нашей души логически не исключено, то есть вполне возможно. Но христиане веруют в нечто более «сильное», а именно: они убеждены в том, что наша душа бессмертна. Превосходное, на мой взгляд, обоснование этого убеждения содержится в одной из статей «Дневника писателя за 1876 год» Федора Михайловича Достоевского. Статья эта называется «Приговор». В ней обоснование бессмертия нашей души дается, так сказать, «от противного» — через опровержение рассуждении воображаемого самоубийцы-материалиста, убежденного, что мы умираем «насовсем», следовательно, жить вообще не стоит, а нужно покончить жизнь самоубийством …
Достоевский убежден, что человек не может быть счастлив под условием грозящего завтра нуля, то есть смерти. Более того, жизнь для нас выносима лишь в том случае, если у нас остается хотя бы малейшая надежда на бессмертие души, одна лишь возможность которого уже придает жизни смысл. Утрата именно этой надежды приводит героя Достоевского к «естественному логическому выводу» — самоубийству.
Далее я привожу большую выдержку из Достоевского. Он пишет:
«Вот одно рассуждение одного самоубийцы от скуки, разумеется, материалиста…
и…Какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал: какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть страдающего, но я не хочу страдать — ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий…»
Небольшой комментарий: Достоевский в данном случае имеет в виду то, что обычно называется физико-телеологическим доказательством бытия Божия. Суть этого доказательства состоит в следующем: целесообразность, то есть гармоническая «взаимоподогнанность» вещей и обстоятельств, наличествующая в мире, свидетельствует в пользу существования Организатора этой целесообразности — в пользу существования Бога.
Герой Достоевского продолжает:
«…Природа говорит мне, что я, — хоть и знаю вполне, что в "гармонии целого" участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, — но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить. Но если выбирать сознательно, то уж, разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь… Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания…. Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество — обратимся в ничто, в прежний хаос. … Я не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это — чувство, это непосредственное чувство и я не могу побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша не вечна и человечеству срок — такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, — все это тоже приравнивается завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное, и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого…»
Завершается «обвинительная» по своему характеру речь героя, а вместе с ней и статья Достоевского, вынесением «приговора»:
«Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю и, очевидно для меня, и понять никогда не в силах -
Так как природа не только не признает за мной права спрашивать у нее отчета, но даже и не отвечает мне вовсе — и не потому, что не хочет, а потому, что и не может ответить -
Так как я убедился, что природа, чтоб отвечать мне на мои вопросы, предназначила мне (бессознательно) меня же самого, и отвечает мне моим же сознанием (потому что я сам это все говорю себе) -
Так как, наконец, при таком порядке, я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи, и нахожу эту комедию, со стороны природы, совершенно глупой, а переносить эту комедию, с моей стороны, считаю даже унизительным -
То, в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание — вместе со мною на уничтожение… А так как природу я истребить не могу, то истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого».
