Чарити грустно проводила взглядом папку с рисунками, которую Руперт уже спешил убрать:

— Да, полагаю, не надо им лежать без пользы. Только подумать, что кто-то владеет такими вещами…

— За них не получишь достаточно денег, — заметила практичная Рики. — Даже свои счета не сможешь оплатить.

Рики не могла допустить, что сокровищем может быть назван листочек бумаги с карандашным наброском. Для Рики сокровище всегда должно было выглядеть однозначно: как принадлежащие лично ей большие бриллианты. Вот почему содержимое папки её нисколько не взволновало. И Вэл вдруг понял, что его находка ценных рисунков тоже разочаровала. В конце концов сокровище должно быть сокровищем.

Но Руперт уже отнёс папку к себе в спальню, где она была заперта в один из загадочных чемоданов-дипломатов.

Нераскрытые сундуки отнесли подальше к стене и оставили до прибытия специалиста. В это время на пороге Зала появилась Летти-Лу и объявила, адресуясь к Руперту:

— Миста Рэйлстоун, ланч на столе, вас дожидается. Если вы не пойдёте есть, всё простынет.

— Сейчас идём, — откликнулся Руперт.

— Поставь ещё один прибор, Летти-Лу, — скомандовала Рики. — Для мисс Биглоу.

— Уже поставила, мисс Канда. Так вы идёте?

— Видите, как нами командуют? — пожаловалась девушка Чарити. — Поэтому оставайтесь на ланч, прошу вас.

Чарити попыталась возразить, но Рики остановила её:

— Кого же угощать, как не друзей? Оставайтесь, выпьем кофе. А ты, Вэл, ступай мыть руки. Что значит, уже мыл? Пойди вымой ещё раз, они у тебя как у землекопа!

— Рики любит строить из себя строгую мамочку, — пояснил Вэл удивлённой Чарити. — Как только перестаёшь замечать её наставнический тон, он проходит. Но в том, что руки следует ещё раз помыть, Рики, увы, права.

И он отправился в ванную, сопровождаемый ворчанием Рики:

— Не вздумай вытираться гостевым полотенцем. Ты знаешь: они висят только для того, чтобы все видели, что они есть.

Когда Вэл вышел из ванной, в Длинном Зале никого не оставалось. Семья, не дождавшись его, уселась за ланч. У лестницы лежала небрежно отброшенная шкатулка с крышкой для письма. Вэл подобрал её, полагая, что имеет полное право взять себе эту старинную вещицу.

Однако, подумав, что шкатулка никуда не денется за время ланча, Вэл пристроил её на кресло и направился в столовую. Люси настаивала на необходимости принимать пищу в этом тёмном и мрачном помещении, хотя все Рэйлстоуны испытывали настоящее отвращение к нему. Столовая казалась наиболее неуютной комнатой из всех в доме. Деревянные панели стен, мозаичный пол, хрустальные канделябры и мраморный камин придавали ей зловещий вид. К тому же стены были украшены отвратительными натюрмортами с изображениями убитой дичи, потакавшими дикому вкусу средневековых обитателей и не вызывавшими у современных людей никаких положительных гастрономических эмоций. Только Рики нечестиво веселилась, поглядывая на них.

Впрочем, длинный массивный стол и кресла с высокими спинками в комплекте с большими буфетами и посудой китайского фарфора были вполне симпатичны, если конечно, не принимать во внимание их громоздкий вид. Стол был застелен полотняной фиолетовой скатертью из личных запасов Рики. Расцветка скатерти не гармонировала с посудой, выставленной Летти-Лу. Когда Вэл вошёл, Чарити как раз рассуждала на тему соответствия салфеток, китайского фарфора и стаканов.

— По-моему, эти красно-зелёные блюда выглядят несколько светлее, чем необходимо, — уголки рта Чарити сложились в предательскую улыбку.

— А по-моему, нисколько, — отозвалась Рики. — Скатерть по тону вполне подходит к расцветке убитых уток на картинах.

— Уток? — Чарити подняла взгляд на картины. — Да, пожалуй. Но тогда получается, что утки — это деталь, которую специально подчеркнули цветом скатерти.

Рики пристально разглядывала картину на стене:

— Конечно. Полагаю, картины в нашей столовой уникальны. В наши дни больше никто не позволяет себе украшать столовые портретами мёртвых уток.

— Думаю, те, кто не украсил столовые подобным образом, должны только поблагодарить Бога, — заметил Руперт.

— Утки довольно гадкие.

Рики стояла на своём:

— Нет уж, уточки премилые. Например, выражение остекленелых глаз — вот на этой картине. Так и просится надпись: «Убитая, но не забытая».

— Передайте, пожалуйста, хлеб, — вмешался Вэл, пытаясь прервать обсуждение художественных достоинств картин.

Рики невозмутимо подвинула к нему блюдо с золотистыми ломтиками кукурузного хлеба и продолжила:

— Полагаю, утки выполнены в несколько сюрреалистической манере. Они отдалённо напоминают общепринятые ночные кошмары.

Стараясь не смотреть на уток, Чарити спросила:

— Но, может быть, в доме есть и действительно хорошие картины?

— Три действительно хорошие картины из нашего дома отданы в музей, — пояснил Руперт. — Это полотна не слишком известных мастеров. Но картины интересны с исторической точки зрения. Одна из них — портрет леди Риканды, ещё на одной изображён Рик, тот самый пират, который потом пропал без вести. ЛеФлер говорит, что эти картины — самое ценное, что у нас есть. Кстати, я видел репродукции этих картин. Так вот, Вэл очень похож на Рика. Если бы не разница во времени, можно было бы сказать, что Вэл позировал художнику, писавшему этот портрет.

Все обернулись к Вэлу. Весьма польщённый, он привстал и поклонился:

— Я всегда смущаюсь, слыша комплименты в свой адрес.

— Почему ты решил, что это комплимент? — усмехнулся Руперт.

— А что же ещё? — скромно потупился Вэл. Усаживаясь, он случайно задел кусочек хлеба, который только что намазал маслом, и уронил ломтик на скатерть. Маслом вниз. Рики натянуто улыбнулась, раздумывая, как загладить неловкость ситуации, но Вэл и сам нашёл, что сказать в оправдание:

— Если бы ты, Рики, была хорошей хозяйкой, то в знак солидарности уже бросила бы на скатерть свой бутерброд рядом с моим. Тогда все решили бы, что у нас такая застольная традиция, а вовсе не дурные манеры.

Рики поспешила сменить тему, предложив Чарити отведать бобов.

Чарити так же попыталась направить разговор в другое русло:

— Значит, Вэл похож на того, чьё привидение бродит в доме по ночам, — задумчиво начала она. — Как-нибудь я обязательно съезжу в город, зайду в музей и взгляну на этот портрет. Надо только рассказать мне, где именно его искать.

— Я не знаю, — покачал головой Руперт. — Всё, что мне известно, это тот факт, что портрет числится в каталоге под пунктом «Портрет Родерика Рэйлстоуна в возрасте восемнадцати лет».

— Сейчас Вэлу тоже восемнадцать, — Рики гоняла ложкой по тарелке кусочки дыни. — Но дядюшка Рик пропал без вести уже в более зрелом возрасте.

— Давайте посчитаем. Родерику, родившемуся в 1788 году в феврале, было четырнадцать лет, когда умерли его родители. Он исчез в 1814 году. Значит, в момент исчезновения ему было двадцать шесть лет.

— На год меньше, чем тебе сейчас, — сказала Рики.

— Или ты на девять лет старше, чем он в момент написания портрета, — добавил Вэл. — Но к чему эти упражнения в математике?

— Не знаю, — ответила Рики. — Просто мне казалось, что Рик был моложе, когда ушёл из дома. Я всегда жалею его. Что с ним потом случилось, ума не приложу.

Руперт успел выхватить недопитую чашку кофе прямо из-под рук проворной Летти-Лу, собирающей посуду со стола:

— Исходя из того, что у нас объявился соперник-наследник, дедушка Рик благополучно женился, честно жил и произвёл сына, который в свою очередь произвел на свет отпрысков, доживших до сегодняшнего дня. Вполне мирная история, позволяющая нашему сопернику-наследнику заявлять о своих правах.

— Держу пари, что это неверная трактовка образа жизни дедушки Рика, — запротестовала Рики. — Он просто не мог прожить жизнь так тихо и мирно, как ты описываешь. Такой человек не стал бы ждать пока смерть найдёт его в собственной постели. Я могу представить его, берущим на абордаж корабль, но представить Рика обыкновенным скучным бизнесменом невозможно.