Какое-то время проход шёл прямо, внутрь и в сторону от внешней стены. Нам встретилось ещё одно узкое место, и я удивилась, как легко удалось девушке миновать выступающий из стены камень. Наверное, она уже не раз пробиралась по этим проходам.

Кто она? Ещё одна пленница, сумевшая каким-то образом узнать тайну крепости и по ночам делать вылазки из своей камеры? Я не была в этом уверена: молодость и платье, надетое на неё, говорили, что у неё имеется доступ в такие части замка, куда пленница попасть не может.

— Смерть… смерть!.. — слова прозвучали как крик безумца. Девушка замолчала, прислушалась, и я заметила у неё на лице выражение озорного злорадства. Но если она и ждала какого-то ответа из-за стены, то была разочарована. Немного погодя она пожала плечами и двинулась дальше. Но я, проходя мимо этого места, разглядывала стену, и мне помог свет удалявшейся свечи. Я разглядела такой же выступ, как тот, при помощи которого она открыла окно в мою камеру. Ещё одна камера? Другой пленник? Кто? И почему этот несчастный здесь?

Пришлось поторопиться, чтобы не отстать, потому что проход немного расширился, девушка выше подняла юбку и ускорила шаг. Потом появилась лестница, ведущая вверх, такая крутая, что я всё-таки отстала, опасаясь потерять равновесие, в то время как девушка поднималась, не замедляя хода.

Мы поднялись ко второму проходу, который уходил совсем в другом направлении. На полпути девушка внезапно остановилась и снова повернулась к стене. Когда я подошла, то увидела щель и в ней слабый свет. Моя проводница немного посмотрела, потом отступила в сторону и знаком велела мне встать на её место. Я с высоты увидела какую-то большую комнату, не камеру и не картину прошлого. Длинный стол со скамьями по обе стороны. На них сидели мужчины в мундирах, пили из кубков, один или два даже читали газеты! У стен располагались стойки с мушкетами и другие предметы, которые я сочла принадлежностями казармы. Сидевшие внизу разговаривали, но до нас доносился только глухой гул.

Моя проводница снова двинулась вперёд, и я заторопилась за ней. Она как будто решила больше не играть. Потом одна из стен, мимо которой мы проходили, прервалась деревянной панелью. По-видимому, мы добрались до той части крепости, которая предназначалась для более удобного обитания. Коридор кончился, девушка прильнула к какому-то глазку и некоторое время смотрела в него.

Потом задула свечи, оставив нас в полной темноте. Я услышала слабый шум у стены, панель скользнула в сторону, и девушка прошла в отверстие, поманив меня за собой.

Комната, в которой я оказалась, так же отличалась от камеры, как та спальня, в которой я потеряла сознание, прежде чем очнуться здесь. Мебель и обстановка походили на ту, что была в моей комнате в Аксельбурге. И здесь стояла огромная кровать на помосте под пологом, массивные стулья, гобелены на стенах. Но ни следа обитателей.

Моя проводница быстро прошла к шкафу, который возвышался в углу. На столе горела одна свеча. Идя вслед за девушкой, я заметила, что дверь перекрыта массивным брусом. Крепость внутри крепости. Моя проводница позаботилась, чтобы ей не помешали.

Не обращая на меня внимания, девушка достала одежду из шкафа, бросила на ближайшее кресло и принялась расстёгивать крючки и развязывать подвязки на своём платье. Она привычно сняла его и надела другое, с высоким воротником и широкими белыми муслиновыми рукавами. Возможно, не самой последней моды, как в Аксельбурге, но достаточно близко к ней для провинции. Потом она расчесала волосы и превратилась в молоденькую девушку. Причёска не очень подходила к её худому лицу. Но теперь она перевязала волосы широкой лентой и стала вполне соответствовать своему подростковому возрасту, хотя лицу не хватало выражения невинности, какое обычно бывает у девочек.

Со снятым платьем она обращалась с большой осторожностью, повесила его в шкаф, поверх набросила вуаль. И наконец повернулась ко мне. Тем временем я тоже надела грубую одежду, оставленную мне тюремщицей.

Несмотря на молодость, моя проводница владела ситуацией. Она села в кресло, на котором раньше лежала одежда, пододвинула под ноги скамеечку.

— Кто ты? — девушка задала вопрос резко, с таким выражением, словно ей редко приходилось встречаться с возражениями. — О тебе сказали, что ты сумасшедшая, — её глаза, лучшая черта лица, большие и блестящие, чуть сузились. — Я им не верю. Не поверила, когда вчера ночью ты ударила в стену. Ты не испугалась… Но кто ты? И почему ты здесь?

— Я Амелия Харрач. А почему здесь — сама не понимаю.

— Харрач, — медленно она повторила. На лице её отразилось удивление. — Но это имя курфюрста, его собственное имя. А ты не принцесса, я видела её однажды. Толстая старуха! — она презрительно сморщила нос. — Ты важная особа, иначе тебя не прислали бы сюда. Здесь держат только тех, кому нельзя разговаривать. А о чём ты не должна говорить?

— А ты кто? — в ответ спросила я. То, что она свободно бродит по замку, доказывало, что она не пленница. Девушка поджала губы, чуть склонила голову набок и посмотрела на меня с хитрым выражением.

— Я Лизолетта фон Ренч. Мой отец здесь комендант. А это, — она указала на пыльную комнату, в которой мы сидели, — комната принца Франзеля, который был сумасшедшим. Так сказали, когда давным-давно объявили курфюрстом его младшего брата, — она внимательно смотрела на меня, явно ожидая, как я приму эту древнюю историю. — У него не было силы, понимаешь, поэтому он и умер здесь, на этой самой кровати. Говорят, его отравили. Но ему устроили роскошные похороны, после чего младший брат почувствовал себя на троне в безопасности, и всем было всё равно. А те, кому не всё равно, понимали, что нужно молчать. Но почему ты здесь? Ты принцесса и заключена здесь, потому что угрожаешь новому курфюрсту? — она не дала мне возможности ответить, так как немедленно заговорила снова.

— Мне ничего не рассказывают, понимаешь? Но я узнаю сама, да! — она резко качнула головой вверх и вниз.

— Я давно поняла, что если сделать вид, что интересуешься только самыми будничными вещами, только своими делами, люди забываются и иногда начинают говорить. И ещё — после того как у меня начались сны… — она неожиданно замолчала и прикрыла рукой рот. И несколько мгновений казалась испуганной и встревоженной. Потом чуть задрала подбородок, к ней вернулась уверенность, которую она демонстрировала в проходах.

— У меня есть свои способы узнавать. Тебя привезли тайно, ночью, и сказали, что ты больна, сошла с ума. О тебе будут заботиться сёстры. Но если это правда, то тебя скорее отвезли бы в дом в Спикенхоче, где держат тех, кто на самом деле свихнулся. У нас был стражник, с которым такое случилось. Он заявил, что должен убить медведя, который живёт в длинной галерее, но, конечно, никакого медведя там не было. Я думаю, она заставила его увидеть медведя. Она хотела проверить свою силу… — девушка снова неожиданно замолчала.

— Но ты не сумасшедшая, и тебя зовут Харрач. Так почему ты здесь? Ты должна мне сказать, понимаешь? — она буквально излучала уверенность не юной девушки, а человека, который испытал свои силы и знает, как ими пользоваться. Но меня это не обнадёживало. Я думала, насколько правдивы её слова и можно ли положиться на неё. Она нахмурилась, и хотя продолжала смотреть на меня, у меня сложилось впечатление, что она думает о чём-то другом, более интересном для неё.

— Я знаю, это она послала меня к тебе, — пробормотала девушка, как будто думала вслух. — Но ты Харрач, и у неё есть достаточно оснований не желать тебе добра…

— Твоя она — курфюрстина Людовика? — то, что Лизолетта говорила о давно умершей женщине как о связанной с событиями сегодняшнего дня, ясно свидетельствовало, что разум у неё не в порядке.

— Конечно! По её… Но мне не следует говорить тебе это. Разве ты не рада, что я выпустила тебя из твоего ящика? Если она хочет тебя использовать, мы должны узнать как. Итак, почему ты здесь?

— Не знаю. Наверное, всё дело в том, что покойный курфюрст кое-что оставил мне. Я думаю, меня будут держать здесь, пока не заберут это.