Может быть, она стучала, а я не слышала из-за колоколов, но графиня влетела в комнату очень торопливо. На ней было домашнее платье, в оборках и кружевах, волосы убраны под мешковатую шляпку. Даже в утреннем свете заметны были морщины и линии на лице, которых раньше я не видела. Я догадалась, что она не стала ждать, когда служанки приведут её в порядок. Лицо у неё было радостно оживлённое.

— Амелия! — прежде чем я смогла пошевелиться, она схватила меня за руки и, если бы я инстинктивно не отступила на шаг, наверное, обняла бы меня. — Амелия, он умер! Ну, разве это не трагедия? Не увидеть его, так и не увидеть… Но мы знаем, чего он хотел, что он решил для вас!

Она даже сумела заплакать, и слёзы потекли по её пухлым щекам. Но при этом продолжала внимательно и хитро наблюдать за мной.

— Мне жаль его народ. Я слышала, что он был хороший правитель, — трудно было найти нужные слова; я знала, что не должна упоминать о своём ночном путешествии. — Мне жаль, что мы не встретились…

— Не увидеть вас, дитя его собственной крови, на кого у него были такие планы, не поздороваться с вами! — она выпустила меня, потому что я не ответила на её жест. Теперь она на самом деле стиснула руки. — Это тяжёлая утрата, Амелия, и такая печальная!

— Может, всё к лучшему, — быстро проговорила я, надеясь найти возможность высказать своё решение. — Не думаю, чтобы мне были рады при дворе, Луиза. По вашим словам я поняла, что передо мной множество препятствий.

Она покачала головой.

— Как вы можете быть такой холодной, такой спокойной? Неужели вы не поняли? Вы его крови… говорят, он всегда помнил о своей американской семье и принимал курфюрстину только по обязанности. Он всегда был чужаком в своей семье. Разве не сбежал он ещё юношей из дома и не стал офицером армии, воевавшей в вашей стране? Для человека его происхождения это неслыханный поступок, в него не могли поверить. Если бы он увидел вас, узнал вас, ваше положение стало бы абсолютно прочным, никто и шепнуть бы не посмел. Никто не смел бы противиться его воле!

— Но сейчас посмеют, — заметила я. — И поскольку я не могу выполнить то, за чем приехала, не лучше ли мне незаметно покинуть ваш дом? Новый курфюрст, кто бы им ни стал, вряд ли приветит с радостью незнакомку, которая, согласно вашим законам, появилась в результате семейного скандала.

— Рудольф-Эрнест? Его двадцать лет не видели в Аксельбурге. Курфюрстина не разрешала ему показываться после того, как он отверг Франциску, её младшую дочь, не захотел взять её в жёны! Неудивительно, более уродливой принцессы никогда не было, лицо толстое, а поесть так любила, что ей приходилось боком проходить в дверь. Доелась до смерти, говорят, чему вполне можно поверить.

Да, он теперь быстро приедет. Однако он всегда преклонялся перед курфюрстом, и его легко убедить. К тому же он не любит принцессу Аделаиду и тех, кто ей служит, — графиня помолчала, поджав губы. Видно было, что она напряжённо размышляет.

— Пока завещание не будет объявлено публично, дорогая Амелия, не нужно строить планов. Курфюрст всегда держал свои личные дела в тайне; ему приходилось это делать, потому что рядом с ним всегда находилась эта драконица. Её шпионы окружали его везде. Никто не знает, что он собирался сделать со своим личным состоянием, разве что… — она внимательно наблюдала за мной, — когда он послал за вами, мы могли строить догадки. Сокровища целиком были в его личном распоряжении. Но в одном вы совершенно правы, моя дорогая. Сейчас нужно быть вдвойне осмотрительной, держаться подальше от двора. Да, может быть, разумно вообще на время покинуть Аксельбург.

Я насторожилась. Больше всего я хотела уехать из города, но на своих условиях и по единственной причине — чтобы отправиться домой. Я ничем не обязана Гессену. Но я сомневалась, чтобы графиня одобрила мой отъезд насовсем.

— Кестерхоф! — она захлопала в ладоши, словно решила проблему. — Лучший выход! Туда всего день пути. Граф три года назад его перестроил, и там стало очень удобно. Мы поедем в Кестерхоф!

— А что это такое? — я лихорадочно пыталась найти причину, которая не позволила бы графине принимать решения за меня.

— Охотничий домик — вернее, был им, пока войны не опустошили леса. Граф переделал его в наш сельский дом. Он как-то побывал в Англии — ах, какая это холодная и дождливая страна! — она слегка вздрогнула. — И его поразило, что английские дворяне полгода проводят в своих сельских поместьях, и потому их люди более верны хозяевам. Ещё бы, ведь им приходится жить в таких неудобствах, вы бы не поверили!

И вот он переделал Кестерхоф в такой дом, понимаете; ему нравится разыгрывать в нём английского дворянина. Да, вы должны поехать в Кестерхоф, — она ущипнула пальцами нижнюю губу, глаза её бегали по комнате, как будто искали способ немедленно перенести меня туда.

— Мы сейчас не сможем уехать: у графа есть обязанности при дворе. Но вам там будет хорошо. В доме никого нет, кроме слуг, все они преданы графу. Если он прикажет, чтобы никто не говорил о вас, так и будет.

Вот это мне уже совсем не понравилось. Но что я могла возразить? Особенно когда у меня появилось сильное ощущение, что нельзя оставаться в Аксельбурге. Курфюрст правил до самой смерти, но теперь, после его ухода, многие хотели бы половить рыбку в мутной воде.

К тому же… я поеду одна… там будут только слуги… я смогу выработать собственный план, узнать что-нибудь полезное. У меня появится время. Графиня, очевидно, решила, что я полностью согласилась с её предложением, потому что тут же принялась энергично звонить в колокольчик.

— Вы должны отправиться как можно быстрее, — продолжала она. — Вскоре все дороги, ведущие в город, заполнятся. Многие захотят взглянуть на прибытие нового курфюрста и погребение его двоюродного брата. Вам сейчас не стоит привлекать внимание. Да, это даже опасно, — сделав это предупреждение, она серьёзно взглянула на меня.

Когда показалась Труда, моя хозяйка принялась командовать подготовкой к отъезду. Она так быстро отдавала приказы, что я не понимала, как служанка различает их. Потом графиня убежала, пообещав, что меня не только накормят плотным завтраком, но и дадут с собой корзину с едой, а один из слуг графа поскачет вперёд, чтобы в Кестерхофе подготовились к приёму гостьи.

Убедившись, что она вышла, я перестала расчёсывать волосы и повернулась к Труде, которая занималась упаковкой.

— Труда, ты можешь связаться со своим другом, который знает полковника Фенвика?

На мгновение мне показалось, что девушка меня не услышала, потому что она продолжала складывать платье, чтобы оно не измялось в дороге. Потом, не глядя на меня прямо, она сказала шёпотом, так что мне пришлось напрячься, чтобы услышать:

— Благородная леди, он гвардеец. Теперь они все заняты, стоят в почётном карауле возле покойного Его Светлости.

— Нельзя ли с его помощью связаться с полковником?

Она в последний раз коснулась платья и уложила его в чемодан — по–прежнему не глядя на меня.

— Благородная леди, можно попытаться. Но открыто посылать записку нельзя. Она пройдёт через несколько рук, и кое–кто захочет рассказать о ней в другом месте.

Опять придворные интриги. Если хозяева занимаются такими тёмными делами, как могут слуги не участвовать в них? Я хорошо понимала опасность любой своей записки, какой бы невинной она ни была, если о ней сообщат тем, кто ещё не знает о моём существовании.

— Мне нужно только одно, Труда. Я хочу, чтобы полковник узнал, куда я еду.

Он встречался со мной, только подчиняясь приказу. Теперь, когда его патрон умер, значила ли я для него что-нибудь? Я не могла позволить себе строить планы на таком ненадёжном основании. К тому же… курфюрст мёртв, графиня открыто проявляет своё недоброжелательство. Может, положение полковника теперь таково, что он и не сможет мне помочь, даже если захочет? И всё же я чувствовала, что только с ним могут быть связаны мои надежды. Он из тех людей, кто, дав слово, не нарушает его, как бы ни изменились обстоятельства. Но… затрагивает ли данное им слово моё будущее?