Но, появившись на фестивальной площадке, Билко отпрянул в шоке. Кто-то опередил и тем уделал его. Некий ебарь уже успел сжечь Аббатство. Ебаный в рот, он не верил своим глазам. Он собирался нанести последние штрихи своих дьявольских пиротехник, завершить пентаграмму огня; зажечь последний сучок люцифера, который проложит знак Сатаны по всей долготе и широте Британии. Весь его мир обрушился, и руины Аббатства, казалось, стебались над ним, маяча страшными силуэтами в свете осеннего солнца. История не была одни из его коньков. Он просто не знал, что Генри Восьмой сделал его работу четыреста лет назад.

Он почувствовал, что из-под его ног выдергивают ковер. Если кто-то другой сжег Аббатство, то как он выполнит условия пакта с измерением духов, как заручится их помощью в деле выебанья Дэбовых мозгов? Из транса его выбил дикий внезапный вопль:

– БИЛКО!!!

Иеремия Джонс содрогнулся, взойдя на сцену. Сатанинский саунд «Сестер Милосердия» грохотал с соседнего поля, так что настало время вызвать силы добра. Он обозрел шеренги солдат-христиан, выстроенные перед ним en masse. Потом вскинул руки жестом, в котором смешались и мольба и покорность.Толпа притихла. Все в предвкушении смотрели на Иеремию Джонса: он мог быть изрядным оратором, если по-настоящему заводился.

Джонс содрогнулся, взойдя на кафедру и приблизившись к микрофону.

Он улыбнулся, но улыбка умерла у него на устах. Потом, еще не начав говорить, Джонс содрогнулся еще раз. Он почувствовал, будто кто-то идет по его могиле. Потом, внезапно, он ощутил пристуствие… какого-то зла. Как будто кто-то чужой только что вошел в его тело и… и… и Джонс не смог справиться с силами тьмы, которые сам же по недомыслию вызвал, когда принес в жертву Епископа Дерби на его собственном алтаре, и теперь эти силы заполнили самое сердце его естества. За его головой появилась, мерцая, призрачная деревянная вывеска. На ней красной краской было выведено легендарное изречение: «ТЕ, ЧТО НЕ ПОМНЯТ ПРОШЛОЕ, ПРИГОВОРЕНЫ ЕГО ПОВТОРЯТЬ». И хотя в данный момент он никак не мог этого знать, именно это и собирался сделать человек, некогда бывший Иеремией Джонсом.

Толпа в недоумении зароптала, когда бессильная марионетка пророка бессмысленно заметалась на кафедре. Он ощутил, что открывает рот. Как будто он был всего лишь чревовещающим манекеном. Он ощутил, что рот его открылся, чтобы говорить, но сам он не имел ни малейшего понятия, что сейчас скажет. Волнистые холмы и руины Аббатства Уитби, казалось, вышли из фокуса, и время от времени он как будто выглядывал в окна какой-то грубо сколоченной деревянной усадьбы на какие-то поля и джунгли вдали. Он попытался справиться со злым духом, вторгшимся в самое сердце его естества, но смог издать только полузадушенный, патетический кашель.

– О, как же я сильно старался сделать все, что возможно, чтоб дать вам хорошую жизнь, – наконец сказал он.

Или, скорее, кто-то сказал что-то сказало это его голосом.

Тут эфемерная вывеска с текстом, мерцавшая позади него, вдруг стала меняться. «ТЕ, ЧТО НЕ ПОМНЯТ ПРОШЛОЕ, ПРИГОВОРЕНЫ ЕГО ПОВТОРЯТЬ» – изначально гласила она. В предыдущий раз, когда толпа христиан глазела на эту вывеску, она оказалась последней вещью, которую они видели в жизни. Но то было тогда, а это было теперь, и пока добрые христиане смотрели, разинув рот, на сцену, слово «НЕ» просто-напросто растаяло в эфире. Теперь текст возвещал: «ТЕ, ЧТО ПОМНЯТ ПРОШЛОЕ, ПРИГОВОРЕНЫ ЕГО ПОВТОРЯТЬ».

Ибо уже не Иеремия Джонс стоял перед перед внушительными шеренгами христиан, собравшихся, чтобы выразить свой протест, на «Фестиваль Света», в него вселился дух Джима Джонса, покойного лидера Храма Народов; человека, отвественного за то, что девятьсот с лишним человек совершили массовое самоубийство в джунглях Южной Америки. И духу Джима Джонса было насрать с большой колокольни на «Фестиваль Ночи», гремящий в соседнем поле. Ему было полностью по хуй, представляет или не представляет «дэт-металлическая» музыка угрозу для семейных ценностей добрых христиан. В чем был заинтересован внезапно воплотившийся преподобный Джим Джонс – так это в том, чтобы повторить прошлое, как и сообщала вывеска. Повторить прошлое слово в слово.

– Несмотря на все, что я пробовал сделать, горстка людей своей ложью сделала наши жизни более невозможными, – продолжил он, обнаружив, что гортань белесого богослова эффективно стерла его американский акцент, так что он звучал больше похоже на Тома Джонса, чем на Джима Джонса.

– У нас нет никакой возможности отстраниться от того, что случилось сегодня.

Уродливый дух входил в форму. Речь будет длиться около получаса, и когда она кончится, он заберет с собой весь этот глупый добрый христианский сброд.

– Предательство века. Кое-кто украл детей у матерей и прямо сейчас собирается убить их, потому что они украли у них детей. Я имею ввиду, мы сидим здесь и ждем на пороховой бочке и я не думаю что это то, что мы хотим сделать с нашими крошками. Я не думаю, что это то, что мы мысленно планируем сделать с нашими крошками.

Так говорилось величайшими пророками с незапамятных времен: никто не имеет права отнять у меня мою жизнь, я сам отдаю свою жизнь. Так что просто сидеть здесь и ждать катастрофы, которая вот-вот случится на том самолете, а это будет катастрофа, это едва не случилось здесь, это едва не случилось, конгрессмен едва не был убит прямо здесь. Но никто не может красть у людей их детей, никто не может отбирать у людей их детей, не ожидая насильственной реакции. И это нам тоже не так уж незнакомо. Если мы только посмотрим на старых христиан, не бывших коммунистами…

Иеремия Джонс попытался, на долю секунды, вернуть себе контроль над своим телом, победить и изгнать уродливый дух мертвого полутезки, который в данный момент говорил в него, словно в рупор, но оказался способен лишь время от времени издавать кашель.

– Мнение мира (кашель) насилие а насилие (кашель) сила. Но если мы не можем жить в мире, тогда давайте умрем в мире. Меня так предали. Меня так ужасно предали. Мы пытались, и (кашель) то что он сказал буквально минуту назад это то что как он сказал, даже если это стоило всего одного дня то на это стоило тратить время (кашель). Прямо сейчас, что случится буквально через несколько минут – это то, что один из людей на том самолете застрелит, застрелит пилота. Я знаю это. Я не планировал этого, но я знаю, что это случится. Они застрелят этого пилота и самолет рухнет в джунгли и для нас лучше если ни одного из наших детей не останется когда все будет кончено, потому что они (кашель) на нас. Суть в том что этот самолет. Я не знаю, как это сказать. Я никогда не лгал вам. Я никогда не лгал вам. Я знаю, что это – то, что должно случиться. Это то что он намеревается сделать и он сделает это. Он сделает это. Что это значит, я терпел столько мук видя как вероломно ведут себя все эти люди. Для меня это было слишком чтобы это терпеть, но теперь я знаю, что он говорил мне и это случится. То есть, если самолет поднимется в воздух. Так что мое мнение таково будьте добры к своим детям будьте добры к тем кто старше вас и выпейте зелье как было принято в Древней Греции. И уходите тихо, ибо мы не совершаем самоубийства, это революционный акт. Для нас нет пути назад. Не долго нам быть проигравшими. Мы не сдадимся чтобы говорить больше лжи что значит больше конгрессменов. У нас нет, у нас нет никакой возможности выжить. Вы можете устроить забастовку но нам придется бастовать против людей против которых мы не хотим бастовать. Нам нужно схватить людей учинивших это безобразие и если кто-то готов и знает как это сделать пусть скажет Тимоти Стоуну, но самолета нет. Самолета нет. Мы не успеем на этот самолет.

Над толпой верующих повисло гробовое молчание. Они впитывали каждое слово марионетки Джонса.

– Он в ответе за это, – продолжал уродливый дух, – он привел к нам этих людей. Он и Дайана Мертл. Люди в Сан-Франциско этого так не оставят. Вы знаете, что мы умираем не зря.