Розамунда вздрогнула, и все взглянули на него.

– Слушайте, королева, эмиры и народ, – громко заявил он. – Я родственник Розамунды д'Арси и ее нареченный жених, рыцарь, который присягнул служить ей до конца. Если она виновата перед султаном, я еще виновнее, и меня тоже должна поразить его месть. Идем!

– Вульф, – заметила она, – нужна одна жизнь, а не обе.

– Однако необходимо отдать обе, чтобы мера возмездия переполнилась и Салах ад-Дин захотел оказать милость. Нет, не останавливайте меня. Я жил для вас и для вас умру. Если меня удержат насильно, я все же умру, в случае нужды, от моего собственного меча! Когда я дал вам совет, я дал совет и себе. Неужели вы думали, что я отпущу вас одну, когда, разделив вашу судьбу, могу сделать ее легче?!

– О, Вульф, – вскрикнула она, – мне будет только еще тяжелее!

– Нет, нет, когда стоишь вдвоем перед смертью, она теряет половину своих ужасов. Кроме того, Салах ад-Дин мой друг, и я тоже буду молить его за народ Иерусалима.

И он шепотом прибавил ей на ухо:

– Милая Розамунда, не отказывайте мне в этом, иначе вы доведете меня до безумия и самоубийства, я не хочу жить без вас.

Полные слез глаза Розамунды засияли любовью, и она шепотом же ответила:

– Вы сильнее меня. Пусть исполнится воля Божия.

И никто больше не удерживал его.

Розамунда подошла к настоятельнице и хотела опуститься перед ней на колени, но аббатиса сама бросилась к ее ногам, назвала благословенной и поцеловала. Сестры монахини тоже с поцелуями прощались с ней. Привели священника, не патриарха, к которому Розамунда не хотела подойти, а другого, человека праведного. Стоя близ алтаря, сначала Розамунда, а потом Вульф исповедались перед ним, получили отпущение грехов и причастие в той форме, как оно давалось умирающим, и все, кроме эмиров, опустились на колени и молились как бы за отлетающие души.

Священный обряд закончился, и в сопровождении двоих посланцев Салах ад-Дина (третий уже отправился предупредить султана), королевы, ее дам и всех остальных Розамунда и Вульф вышли из церкви, из монастырских стен и двинулись по узкой дороге Страстей Господних. Вульф в качестве родственника взял Розамунду за руку и повел ее, как сестру на брачный пир. Светила яркая луна, вести о странном событии разошлись по всему Иерусалиму, и на всех улицах толпились зрители, стояли они также на всех крышах, теснились у каждого окна.

– Розамунда! – кричали они. – Благословенна ты, Розамунда, идущая на мученическую смерть ради нашего спасения! Это чистая, святая Розамунда и ее храбрый рыцарь Вульф! – И они срывали цветы и зеленые листья в садах и бросали им под ноги.

Вдоль длинных извилистых улиц, наполненных толпами, скромно шли они, и воины очищали перед ними дорогу, встречные женщины поднимали своих детей, чтобы они могли дотронуться до платья Розамунды или взглянуть на ее лицо. Наконец они остановились перед городскими воротами. Пока отодвигали тяжелые засовы, вперед выступил Ибелин с обнаженной головой и обратился к ним:

– Госпожа, от имени народа Иерусалима и всех христиан я благодарю вас – и вас также, сэр Вульф д'Арси, вы самый отважный и самый верный из всех рыцарей.

Несколько священников с епископами во главе подошли к ним с кадилами и торжественно благословили их во имя церкви и креста.

– Не благодарите и не прославляйте нас, – сказала Розамунда. – Лучше помолитесь, чтобы мы одержали победу, а потом, когда мы умрем, молитесь за наши грешные души. Если же нас постигнет неудача, что может случиться, помните только, что мы сделали все, что могли. О, народ! Великие горести пали на эту страну, и крест Христов посрамлен. Однако он снова засияет, и все люди будут преклонять колени перед ним. Живите! Пусть не поразят вас новые бедствия! Это наша последняя мольба. Мы молим также, чтобы, когда впоследствии вы умрете, мы могли встретиться на небесах. Теперь прощайте!

Обреченные вышли из ворот, эмиры объявили, что больше никто не должен провожать их. Они пошли одни, за ними послышались рыдания толпы. Свет луны освещал две одинокие фигуры. Подле рядов мусульманских войск их встретил отряд и носильщики. Но Розамунда отказалась сесть в носилки. Они двинулись дальше пешком и наконец вышли на большую площадку среди лагеря на Масличной горе рядом с сероватыми деревьями Гефсиманского сада. Тут их ждал Салах ад-Дин, вокруг султана собралась вся его большая армия и молча смотрела на них.

Розамунда и Вульф подошли к султану и опустились перед ним на колени, Розамунда в одеянии послушницы, а Вульф в своей изрубленной кольчуге.

Салах ад-Дин посмотрел на них, но без обычного приветствия и, помолчав немного, произнес только: – Вы знаете все. Вы знаете, что ваш высокий титул отнят у вас и что все мои обещания окончены, вы знаете также, что здесь вас ждет смерть неверной рабыни. Так это?

– Я знаю все, великий Салах ад-Дин, – ответила Розамунда.

– Скажите же мне тогда, пришли ли вы добровольно и почему рядом с вами преклонил колени сэр Вульф, которого я пощадил и смерти которого не ищу?

– Я пришла добровольно, Салах ад-Дин, спросите ваших эмиров. Об остальном пусть скажет сам Вульф.

– Султан, – начал говорить Вульф. – Я посоветовал своей родственнице Розамунде идти сюда, – хотя такого совета ей было и не нужно, – и потом пошел с ней по праву крови и справедливости, ее преступление против вас лежит также и на мне. Ее судьба – моя судьба.

– Я вас простил и не сержусь на вас, – заметил Салах ад-Дин, – значит, вы должны сами придумать средство последовать за ней.

– Без сомнения, – согласился Вульф, – я христианин посреди многих сыновей Пророка, а потому без труда найду дружественную саблю, которая поможет мне найти этот путь. Прошу вас оказать мне милость и сделать ее судьбу моей судьбой.

– Как, – поразился Салах ад-Дин, – вы готовы умереть с ней, вы, сильный и молодой, когда на свете столько других женщин?

Вульф улыбнулся и кивнул головой.

– Хорошо. Я не могу стать между безумцем и его безумием. Я обещаю вам эту милость. Вы разделите ее судьбу, Вульф д'Арси, вы выпьете чашу моей рабы Розамунды до последних, самых горьких капель.

– Этого я только и хочу, – спокойно подтвердил Вульф. Теперь Салах ад-Дин взглянул на Розамунду и спросил:

– Почему вы пришли сюда, не боясь моей мести? Говорите, если вы желаете попросить о чем-нибудь.

Розамунда поднялась с колен и, стоя перед ним, горячо высказала свои чувства:

– Я пришла, могучий повелитель, чтобы молить за народ Иерусалима, так как мне сказали, что вы не желаете слышать другого голоса, кроме голоса вашей рабы. Вспомните, много месяцев тому назад видение показало меня вам. Вы трижды видели в грезах, что мой поступок позволит вам спасти многие жизни и принести на землю мир. Вы знаете, как меня привезли к вам и какими почестями осыпали, но мне, христианке, было тяжело видеть ежедневные убийства, я старалась бежать и наконец благодаря уму и самопожертвованию другой женщины бежала. Теперь я пришла, чтобы подвергнуть себя наказанию, и ваше видение исполнилось, или, по крайней мере, вы можете его исполнить, если Господь тронет ваше сердце благодатью, ведь я по доброй воле пришла просить вас, Салах ад-Дин, пощадить город и за кровь его жителей принять в дар мою кровь. О, господин, будьте так же милосердны, как вы велики! Что скажете вы в день суда над вами, вспомнив, что вы прибавили еще восемьдесят тысяч убитых к числу погубленных ранее, а вместе с ними жизнь многих тысяч ваших собственных соплеменников? Ведь воины Иерусалима не умрут, не мстя за себя! Пощадите их жизнь, позвольте им уйти свободными и тем заслужите благодарность всего рода человеческого и прощение Бога в небесах.

Сказав это, Розамунда замолчала, протянув к нему руки.

– Я предлагал им это, и они отказались, – изрек Салах ад-Дин. – Зачем я дам теперь такие милости, когда они побеждены?

– Сильный в помощи, – продолжала Розамунда, – неужели вы, такой отважный, порицаете рыцарей и воинов за то, что они бились, хотя знали, что их положение безнадежно? Разве вы не назвали бы их трусами, если бы они сдали город, в котором жил их Спаситель, не стараясь защитить его? О, я устала… Я больше не могу говорить, но снова смиренно и на коленях молю вас: скажите слово милосердия, не окрасьте ваше торжество кровью, кровью женщин и маленьких детей.