В доме была полная тишина, и, кроме князя, неизвестного и Бужинского, я никого не видел. Пуришкевича я не знаю и раньше никогда не видел, но неизвестный несколько был похож на снимок Пуришкевича, который мне вчера (17 декабря) показывал начальник сыскной полиции в каком-то журнале. Я опять осмотрел улицу и двор, но по-прежнему все было тихо и никого не было видно. Минут через 20 ко мне на посту подошел обходной околоточный надзиратель Калядич, которому я рассказал о всем случившемся. После этого я с Калядичем отправились к парадной двери этого же дома № 94. У подъезда мы увидели мотор “наготове”. Мы спросили шофера, кому подан мотор. “Князю”, — ответил он.

После этого Калядич пошел в обход, а мне приказал остаться здесь и посмотреть, кто будет уезжать. Припоминаю, что, когда мы подошли к дому № 92, то Калядич вошел в комнату старшего дворника и о чем-то его расспрашивал Когда он вышел от дворника, то я с ним подошли к дому № 94.

Откуда был подан мотор, точно не знаю. Из парадной двери (№ 94) вышел один князь Юсупов и поехал по направлению к Поцелуеву мосту. Когда князь уехал, то я сказал Бужинскому, выпустившему князя, чтобы он подождал Калядича, но он (Бужинский) заявил, что не спал целую ночь, а с Калядичем переговорит завтра (т. е. 17 декабря). Я, подождав еще несколько времени около этого дома и не видя никого больше, опять возвратился на свой пост. Это было уже в начале шестого часа. Минут через 10–15 возвратился с обхода Калядич, которому я рассказал о виденном, и мы опять подошли к дому № 94. Кроме дежурного дворника мы там не видели никого. Затем он отправился в участок, а я остался на месте. Около 6 часов утра он опять пришел ко мне и позвал меня к приставу полковнику Рогову, которому мы доложили о всем происшедшем. После этого я ушел домой. Мотор был собственный князя, на котором он всегда ездил. Этот мотор я хорошо знаю, он небольшой, коричневого цвета. Признаков какого-либо убийства я за все это время не заметил, а разговор в кабинете князя с неизвестным я объяснил себе как бы некоторым испытанием с их стороны знания моей службы, т. е. как я поступлю, получив такое заявление. Никакого волнения или смущения князя и неизвестного во время моего разговора в кабинете я не заметил, только неизвестный говорил “скороговоркой”. Был ли он в нетрезвом состоянии, не могу сказать ничего определенного».

Это показание, данное городовым Власюком под присягой, было в значительной степени подтверждено вторым городовым Ефимовым, который свидетельствовал:

«В 2 часа 30 минут ночи я услыхал выстрел, а через 3–5 секунд последовало еще три выстрела, быстро, один за другим. Звуки выстрелов раздались с Мойки, приблизительно со стороны дома № 92. После первого выстрела раздался негромкий, как бы женский крик; шума не было слышно никакого. В течение 20–30 минут после выстрела не проезжал по Мойке никакой автомобиль или извозчик. Только спустя полчаса проехал по Мойке от Синего моста к Поцелуеву какой-то автомобиль, который нигде не останавливался. О выстрелах я дал знать по телефону в третий Казанский участок, а сам пошел в сторону выстрелов.

На Почтамтском мостике я увидел постового городового Власюка, который тоже слыхал выстрелы и, думая, что они произведены на Морской улице, шел ко мне навстречу с целью узнать, где и кто стрелял. Я сказал, что выстрелы были произведены в районе дома № 92 по Мойке. После этого я возвратился на пост и больше ничего не видел и не слыхал. Помню, что со времени, как раздались выстрелы, до 5–6 часов утра я не видел других проезжавших по Мойке автомобилей, кроме вышеуказанного».

Эти рапорты были достаточно серьезными, чтобы привести в движение всю полицейскую машину столицы. Каждый знал, что у Распутина много врагов, и, таким образом, с самого начала естественно было предположить, что странные слова, сказанные Пуришкевичем, особенно ошибочное допущение, что им удастся уговорить полицейского хранить молчание, имеют под собой действительное основание.

Казанская полицейская часть далее сообщила о происшествии градоначальнику Балку, который немедленно связался со мной. Я понял, что дело серьезное, и, не теряя времени, позвонил министру внутренних дел Протопопову, выразив опасение, что в минувшую ночь Распутин стал жертвой предательского покушения, повлекшего за собой его гибель. Мы договорились немедленно начать тщательное расследование, а Протопопов особым приказом поручил генералу П. К. Попову лично наблюдать за ним. Я призвал его вести расследование как можно тщательнее, в частности провести обыск квартиры Распутина и сразу же изъять все компрометирующие документы, которые могут быть найдены. Я сделал это, хотя никогда не верил в правдивость слухов о переписке Распутина с членами Императорского Дома, поскольку полагал, что обязан принимать в расчет возможность этого и иметь гарантию, что бумаги, касающиеся очень высокопоставленных лиц, не попадут в руки посторонних.

Результаты проведенного Поповым расследования подтвердили, однако, мое первоначальное предположение, что никакой компрометирующей Распутина корреспонденции, никаких писем к нему от Царицы нет. Я также провел расследование, чтобы узнать, хранил ли Распутин документы, деньги или драгоценности в одном из банков. Это расследование также не дало результатов — еще одно доказательство правоты моего убеждения в нелепости скандальных слухов по поводу Распутина.

Первые результаты расследования. — Рассказ дворника. — Таинственный «Маленький». — Пятна крови. — Допрос слуги. — Попытка Юсупова оправдать себя. — Таинственная вечеринка. — Выстрел во дворе. — Мертвая собака

Уже первый допрос членов семьи Распутина и его слуг ясно указал на какую-то связь происшествия во дворце Юсупова ночью 16 декабря и исчезновения Распутина.

Я был уже практически убежден, что он убит во дворце князя Юсупова, когда мне передали протокол допроса дочери Распутина, Матрены Григорьевны. Она показала следующее: «16 декабря 1916 года я в 7 часов вечера вышла из нашей квартиры и возвратилась около 11 часов вечера. Когда я уходила спать, отец мне сказал, что ночью он уедет в гости к “Маленькому”. Под именем “Маленького” отец подразумевал князя Юсупова, он всегда его так называл. Потом я легла спать и не видела — приезжал ли “Маленький” и уехал ли вместе с отцом».

То, что у Распутина была назначена встреча с князем в эту ночь, подтвердили также показания его младшей дочери и племянницы, которые сообщили, что Григорий Ефимович выражал намерение повидать «Маленького» этой ночью.

Как только жандармы появились в доме Распутина, члены его семьи в величайшей тревоге стали звонить его приятельнице, госпоже Головиной, которая, однако, сказала, что нет причин беспокоиться, если Распутин поехал к Юсупову. Затем Матрена Распутина попыталась позвонить князю по телефону, но ей сообщили, что его нет дома.

Что на самом деле случилось этой роковой ночью, несколько прояснилось, когда генерал Попов передал мне показания дворника дома, где жил Распутин. Фамилия его была Коршунов. Он был допрошен в полиции, и протокол допроса гласит следующее: «Я состою дворником в доме № 64 по Гороховой улице. В ночь на 17 декабря я был дежурным и находился на улице у ворот этого дома. Приблизительно в начале второго часу ночи к воротам подъехал большой автомобиль защитного цвета, с брезентовым верхом и окнами из “небьющегося стекла”, сзади была прикреплена запасная шина. Автомобиль приехал по направлению от Фонтанки и, сделав поворот в ту же сторону, остановился. Из автомобиля вышел неизвестный мне человек, который прямо направился в калитку. На мой вопрос, к кому он идет, ответил: “К Распутину”. Я открыл калитку и сказал: “Вот парадная дверь”, но неизвестный ответил, что пойдет по черному ходу. Затем он быстро и прямо направился к этому ходу. По всему было видно, что этот человек очень хорошо знал расположение этого дома. Минут через тридцать неизвестный вышел с Г. Е. Распутиным и, сев в автомобиль, уехали по направлению к Фонтанке. Этого человека я раньше не видел. Приметы неизвестного: выше среднего роста, среднего телосложения, лет тридцати, с небольшими черненькими усиками, без бороды, кажется, без очков, был одет в большой длинной оленьей дохе (шерсть наружу), на голове черная шапка, которую я не разглядел хорошо. На ногах у него были одеты высокие сапоги. Шофер выглядел несколько старше неизвестного, лет ему было около тридцати пяти, с черными средней величины усами без бороды; одет был в черное пальто с барашковым воротником, в меховой шапке и красных длинных перчатках».