Самое интересное, что подробный исторический разбор знаменитого текста заставляет, как минимум, признать, что высказанные в нем максимы не являются директивами для всеобщего пользования и вряд ли задумывались как таковые. Считается, что 1-е Послание к Коринфянам писалось общине, находящейся в ожидании близкого конца света. Не исключено, что подобные мысли тогда отчасти разделял и Павел, по крайней мере в тексте есть определенные на то указания. Оттого многие распоряжения Апостола делались с учетом скорого «Суда Господня». К тому же из текста Послания очевидно, что Павел должен был выступить арбитром при разрешении различных споров внутри коринфской общины. В ней особую силу забрали какие-то аскеты, требовавшие от всей паствы полного воздержания в преддверии неминуемого «дня гнева». Отдельные комментаторы, впрочем, указывают, что некоторые школы аскетизма умудрялись совмещать отвержение брака (и любых узаконенных и стабильных сексуальных отношений) с походами к девам легкого поведения. Похожие ситуации наблюдались в истории человечества и несколько позже. И если принять, что в 6-й главе Послания Павел говорит не о блуде духовном, а всего лишь о плотском, то все рекомендации главы 7-й выглядят совсем по-иному. То, что в коринфской общине кое-кто считал, что создавать семью за считаные месяцы до Страшного Суда не нужно, а для разрядки нервов можно зайти в публичный дом, вполне вероятно. По крайней мере, Апостол не прибегает при обсуждении этого ни к каким особенным аллегориям: «Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: “два будут одна плоть”»{228}.
Совсем другое отношение к институту брака присутствует в Послании к Ефесянам{229}. Стоит привести несколько особо значимых фрагментов: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее». И далее: «Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя»{230}. Жены же, со своей стороны, должны повиноваться «мужьям, как Господу»{231}. Это серьезная и новаторская для своего времени философия семьи. Более того, она присутствует в том же 1-м Послании к Коринфянам: «Жена не властна над своим телом, но и муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена»{232}. Ясно, что речь идет и невозможности внебрачных сексуальных отношений и запрещаются они обоим супругам. Иначе говоря, Апостол настаивает на полном внутрисемейном равноправии или, точнее, на сбалансированности внутрисемейных прав и обязанностей[700].
С точки зрения дальнейшей культурной или даже цивилизационной эволюции важно было не только то, что таковое положение радикально отличалось от практики эллинистического мира, в котором оба члена семьи могли пользоваться известной свободой. Гораздо значимее в исторической перспективе стало то, что в мире варварских народов — сначала, германских и кельтских, а потом славянских — подобная регламентация семейной жизни оказалась поистине революционной. Напомним, что дикие племена северной и восточной Европы не чурались официального многоженства вплоть до самого принятия христианства. И потому вряд ли случайно христианская проповедь, донесенная до франков, русов и иных их соседей и родственников, нашла своих первых последователей среди женщин. По крайней мере, об этом говорят и многие предания и, что не менее доказательно, археологические данные: древнейшие христианские погребения варварских народов почти всегда женские. В дальнейшем официальная стабилизация моногамной семьи сыграла немалую роль в поддержании внутренней структуры европейских обществ, особенно в эпоху больших потрясений. Это оказалось важным и на микро-, и на макроуровнях, и при наследовании государственной власти (политика), и при разделе и наследовании имущества (экономика), да и просто при необходимости взаимной поддержки в трудную минуту, которую единоутробные братья и сестры всегда были более склонны оказывать друг другу, чем единокровные, часто воспитанные своими матерями во взаимной ненависти (социальная психология)[701].
Однако неоднократные инвективы в адрес греховной плоти, рассыпанные по апостольским Посланиям, неминуемо привели к проблеме совсем другого рода, особенно заострившейся после того, как тексты оказались канонизироваными, а еще совсем немного спустя стали основой для духовного и гражданского законодательства. Но случайно ли, что многочисленные указания Апостола Павла на внутрисемейное равноправие, в том числе и сексуальное, известны значительно меньшему количеству представителей христианской цивилизации, чем разнообразные библейские сексуально-семейные запреты?[702] Избавим читателя от многочисленных антисексуальных цитат из Тертуллиана, бл. Августина, бл. Иеронима и прочих выдающихся основоположников церковного учения, хотя нельзя удержаться от краткой выдержки из знаменитого письма «О сохранении девственности», принадлежащего Иерониму, тем более что он опять-таки ссылается на Ап. Павла. «Апостол повелевает нам молиться непрерывно, а вступивший в брак, когда он исполняет свой долг, молиться не может: следовательно, или мы постоянно молимся и пребываем в девственности, или прекращаем молиться и подчиняемся правилам брака. И если девица выйдет замуж, — говорит апостол, — не согрешит; однако, женатые будут иметь муки плоти». Далее Иероним напоминает о тяготах супружества, призывает свою адресатку прочесть все, что написали по этому поводу Тертуллиан и еще один из Отцов Западной Церкви епископ Амвросий Медиоланский, и продолжает: «Мы не прославляем девственность, но учим сохранять ее. Недостаточно знать, что хорошо, если избранное не будет тщательно оберегаться»{233}.[703]
Комментировать это не стоит, поскольку иначе придется нанизать на наш труд еще одну книгу, а меньшим здесь никак не обойтись. Но все-таки задумаемся над тем, как получилось, что соединение мужчины с женщиной стало почти синонимом греха. Почему целомудренная бесплодность стала в христианской традиции цениться выше прямого указания: «Плодитесь и размножайтесь»?
Ничего хорошего из этого выйти, конечно, не могло, и мы не имеем в виду различные пикантные частности, например, атмосферу в созданных христианской цивилизацией монастырях, мужских и женских. Хотя то, о чем нам повествуют авторы Возрождения и Просвещения[704], говорит в пользу того, что подобные, вполне «вавилонские» события происходили в святых обителях и во все другие времена. И происходят по сей день, особенно среди служителей католической церкви, запрещающей брак духовенству всех рангов (целибат).
Не претендуя, как уже сказано, на детальное раскрытие темы, ставшей предметом сотен статей, книг и жарких политико-философских дискуссий, сделаем все-таки ряд очевидных замечаний. Коренная причина сексуальной двуличности цивилизации христианского Запада состояла в том, что следование церковной сексуальной доктрине было для подавляющего большинства населения нереально (и слава богу!). Доктрина эта родилась не на пустом месте, поскольку в течение всего раннего Средневековья, тяжелого, но и решающего времени для европейской цивилизации, именно монастыри, самоуправляемые автономные сообщества, жившие в соответствии с Уставом св. Бенедикта, были теми ячейками, которые сохранили старую и новую культуру, дав возможность ее дальнейшему возрождению и развитию. Традиционная европейская культура пришла в мир из монастырей, через монастырь, поэтому в ней оказался и мощнейший аскетический компонент (присутствующий, но никогда не получивший столь доминирующего положения в других великих учениях человечества). Ведь понятно, что природные инстинкты не раз и не два вносили раздоры в монашеский социум, а жестокие проблемы плоти существовали уже в самых первых монастырях — они наверняка были главными внутренними врагами монашеских общин, и борьба с ними поэтому велась самая бескомпромиссная. И эту позицию негативного отношения к сексуальности, вплоть до ее почти полного отрицания, была обречена унаследовать европейская цивилизация, пока еще слабая и неопытная.
