Иначе говоря, вавилонянам была предоставлена возможность убедиться, что у Иудеи есть ресурсы для совместной борьбы. Поздняя традиция связала с этим посещением предсказание Исайи о вавилонском пленении: так как послы видели все содержимое «дома Езекии», то все это будет «унесено в Вавилон; ничего не останется, говорит Господь»{72}. Обсуждать реальность этого пророчества мы, конечно, не можем, а вот сказать кое-что о геополитической программе Исайи совершенно необходимо[319]. И здесь очень важно обратить внимание не на то, что должно быть в данных текстах: проклятия в адрес окружающих народов-идолопоклонников, предсказания о ассирийском нашествии, о возмездии Иерусалиму за грехи его правителей, о грядущей гибели самой Ассирии, Вавилона[320], а на речения, совсем не укладывающиеся в канву дальнейших событий и, возможно, не слишком испорченные при поздней редакции.
Книга Исайи создавалась очень долго и потому включает множество различных слоев. Мы уже упоминали о том, что в ней имеются и внутренние противоречия, касающиеся, в частности, отношения автора к сопредельным странам. В таких случаях принято полагать, что древнейшими и, весьма вероятно, отражающими точку зрения реального Исайи являются речения поэтические, в отличие от более поздних прозаически-лапидарных и даже пропагандистских заявлений, добавленных последователями пророка и еще более поздними редакторами и обработчиками текста[321]. Очевидно, что вокруг трудов Исайи очень быстро возникла целая школа толкователей и переписчиков, а значение его книги в пантеоне священных текстов только росло со временем в силу ряда обстоятельств, которые нам еще предстоит изложить.
Наиболее ранние аутентичные фрагменты книги, по-видимому, связаны с уже упоминавшейся сиро-эфраимитской войной. Столь же ранними (а возможно, и более) являются социально значимые речения, в которых легко найти отголоски проповедей старших современников Исайи — Амоса и Осии[322]. Не исключено, что, подобно им, Исайя впервые выдвинулся как обличитель общественных пороков. Также возможно, что он пользовался в Иерусалиме значительным авторитетом, действительно будучи царским советником[323]. Однако соответствующего сообщения Книги Исайи недостаточно, в частности потому, что очень уж схожи изложенные в ней обстоятельства бесед Исайи с царем Ахазом во время сиро-эфраимитской войны и знаменитого пророчества, данного Езекии 30 лет спустя, когда ассирийские силы подошли к Иерусалиму.
Гораздо информативней, с исторической точки зрения, эпизод, изложенный в 20-й главе книги, о том, как Исайя, протестовавший против заключения общепалестинского антиассирийского союза при поддержке Египта, «ходил нагой и босой три года в указание и предзнаменование о Египте и Ефиопии». Ибо «так поведет царь Ассирийский пленников из Египта и переселенцев из Ефиопии… в посрамление Египту… И скажут в тот день жители этой страны[324]: “вот каковы те, на которых мы надеялись и к которым прибегали за помощию, чтобы спастись от царя Ассирийского! И как спаслись бы мы?”»[325]
Данные ассирийских анналов помогают установить время этой, предсказуемо выигранной ассирийцами войны и предположить, что на политическую авантюру отважился молодой иудейский царь Езекия. Исайя же, судя по способу его протеста, не мог повлиять на молодого правителя каким-то другим, не столь визуально ярким способом. Еще более четкие (но не исключено, что вторичные) указания против обреченного альянса с Египтом содержатся в главах 30 и 31[326], предваряющих рассказ о чудесном спасении Иерусалима от ассирийского войска.
Особенно подробное пророчество о поражении Египта в главах 18–19 тоже принято относить к более позднему периоду (завоевание Египта Ассирией в первой половине VII в. до н.э.), а заключительные стихи 19-й главы — уже к совсем позднему времени. Однако кажется, что все эти пророчества родились не на пустом месте или даже в кругу учеников Исайи, а потом были просто добавлены в книгу его имени. Более чем вероятно, что добавлялись (или расширялись) именно те темы, которые были одновременно и присущими самому Исайе, и оказались особенно злободневными для современников. Поэтому вполне возможно, что многие загадочные фразы восходят к VIII в. до н.э., но, будучи изъяты из контекста и многократно отредактированы, постепенно стали не вполне понятными или даже, наоборот, чересчур понятными.
Таков знаменитый финал 19-й главы, который никто из комментаторов не может толком объяснить «с историко-философских позиций»: «…Из Египта в Ассирию будет большая дорога, и будет приходить Ассур в Египет, и Египтяне в Ассирию; и Египтяне вместе с Ассириянами будут служить Господу. В тот день Израиль будет третьим с Египтом и Ассириею; благословение будет посреди земли, Которую благословит Господь Саваоф, говоря: благословен народ Мой — Египтяне, и дело рук Моих — Ассирияне, и наследие мое — Израиль»[327]. В течение многих веков этот текст выглядел вполне однозначно, и единственное, что мы можем сделать в наш просвещенный век — это толковать его уже совсем расширительно, имея в виду весь известный нам мир. А вот в смысле историческом, если допустить, что здесь видны следы каких-то реальных событий, то мы услышим призыв к «мирному сосуществованию», а никак не к борьбе с иноземными захватчиками.
Все это вместе взятое дает возможность считать Исайю представителем антивоенной партии, а именно политической группы, которая по тем или иным причинам выступала против войны с Ассирией и геополитическая точка зрения которой оказалась в итоге исторически оправданной, ибо объективно способствовала сохранению иудейской культурно-политической независимости. Возможно потому идейные наследники Исайи смогли утвердить чистый яхвизм в качестве единственной государственной религии Иудеи и таким образом заложить основание нескольких цивилизаций. Поэтому приписывание спасения Иерусалима Исайе, наверное, исторически справедливо. Остается неясным, почему все-таки спасся Иерусалим? Ведь согласно ассирийским традициям ему надлежало быть стертым с лица земли. Можно ли объяснить это чудо?
В 4-й Книге Царств содержатся несколько противоречивые сведения об ассирийско-иудейских отношениях во времена правления Езекии и о ходе обреченной на поражение войны за полную независимость Иудейского царства. Это понятно: летопись, вероятнее всего, составлялась не по горячим следам, а на несколько десятилетий позднее, с иной исторической перспективы, или, что еще верней, писалась в несколько приемов, ибо причины и ход событий становились понятны со временем даже самым проницательным авторам — историкам Древней Иудеи VII в. до н.э. Все это привело к смещению и смешению событий. К счастью, существует подробное описание тех же событий с ассирийской стороны. Версии заметно расходятся друг с другом, и ученые не без труда сводят их в единое целое, тоже не являющееся совершенно определенным. Тем не менее общая картина выглядит следующим образом.
При Саргоне II никаких активных антиассирийских действий Иудея не предпринимала. Даже наоборот: верноподданный Езекия аккуратно выплачивал весьма значительную дань. Втайне же он, как потом выяснилось, мечтал от подобного бремени освободиться, однако политическая ситуация к тому не располагала. Все изменилось примерно в 705 г. до н.э., когда ассирийский царь погиб на поле боя — где-то далеко, на северо-восточной границе. Вот тут-то антиимперские силы решили, что пришло их время — и жестоко просчитались.
