Древнееврейский канон Ветхого Завета был утвержден около 100 г. иудейской раввинической академией в Явно. Тогда же, по-видимому, произошла унификация еврейского текста Священных Книг, в дальнейшем приведшая к появлению так называемого масоретского текста[9], окончательно оформленного талмудистами в VI–X вв. В него по тем или иным причинам не попали многие сочинения, популярные в III–I вв. до н.э. среди грекоязычных евреев и потому присутствующие только в Септуагинте — греческом переводе Ветхого Завета, создававшемся примерно в то же раннеэллинистическое время. Эти сохранившиеся только в греческом варианте книги Библии принято называть второканоническими (не исключено, что многие из них были написаны именно на греческом, а не на иврите).
Масоретская версия — единственный Textus Receptus или общепринятый текст Ветхого Завета, которым мы располагаем. Однако к моменту ее унификации уже несколько веков существовало вышеупомянутое переложение Писания на греческий, Септуагинта (она же Библия Семидесяти толковников — по числу ее легендарных переводчиков). Этот перевод, сделанный в III-II вв. до н.э. и местами серьезно расходившийся с более поздней масоретской версией, долгое время использовался грекоязычной иудейской диаспорой, а в дальнейшем с некоторыми исправлениями был принят православной церковью и послужил, в частности, основой церковнославянского перевода Библии, бывшего в ходу в России вплоть до второй половины XIX в. В противоположность этому западная католическая церковь приняла и вплоть до XX в. использовала латинский перевод с еврейского, сделанный в 386–405 гг. св. Иеронимом — так называемую Вульгату. Иероним, впрочем, включил в Вульгату все книги Септуагинты, отсутствовавшие в еврейском тексте и переведенные им с греческого[10].
Отец Реформации Лютер, напротив, использовал только масоретский текст, как и последующие протестантские переводчики Нового времени, и, следовательно, исключил из перевода Библии те книги Ветхого Завета, которые дошли только в греческой версии. Таким образом, состав Священного Писания у католиков и протестантов несколько различается. С масоретского текста сделан и Синодальный перевод Ветхого Завета на русский язык (1861–1876 гг.)[11], хотя в нем учитывались как альтернативные чтения Септуагинты, так и «исторически признанные», по выражению митр. Филарета, трактовки церковнославянской версии. Православная Библия, подобно католической, включает все книги Септуагинты, не вошедшие в еврейский канон.
Христианская церковь никогда не проводила унификации греческого текста Нового Завета, посему его общепризнанной версии не существует. Состав и порядок сочинений Нового Завета установился не позже 367 г., а концом IV в. датируется принятие стандартных греческой и латинской (перевод св. Иеронима) версий текста, использовавшихся до XVI в. и не всегда совпадавших, что было дополнительным источником трения между христианами Запада и Востока. При этом во время Контрреформации (вторая половина XVI в.) текст Иеронима был признан римской церковью священным и утвержден окончательно, а на Востоке ничего подобного не произошло, в результате чего до нас дошли десятки греческих рукописей Нового Завета, расходящихся между собой.
Первое текстологическое издание Нового Завета в 1516 г. принадлежит Эразму Роттердамскому, использовавшему отнюдь не самые лучшие рукописные варианты. В частности, он был вынужден за недостатком фрагментов текста переводить многие пассажи с Вульгаты обратно на греческий. Именно к этому изданию восходят переводы Нового Завета на западноевропейские языки, первый из которых осуществил главный идеологический оппонент Эразма — тот же Мартин Лютер[12].
Вплоть до конца XIX в. данный текст Нового Завета использовался на Западе, став основой Textus Receptus, несмотря на многие упущения и неточности — таково было давление церкви и общества на ученых, пытавшихся внести исправления в Эразмову версию. Нынешняя версия греческого текста, созданная с учетом работ великих филологов XIX в., не является универсально признанной и в любом случае уступает по культурному воздействию и латинскому переводу Иеронима, и тексту Эразма, за которыми стоят века и тысячелетия. Синодальный перевод Нового Завета на русский язык (1863 г., первая версия сделана в 1821 г.) тоже основывается на греческом Textus Receptus.
Судьба древнего текста до момента его фиксации, а также побуждения, заставлявшие наших предков вносить подобную правку, — вопрос особый и решению не поддающийся. В древности текст становился неизменяемым, т. е. каноническим, только спустя несколько веков своего существования. О процессе канонизации мы поговорим несколько позже, а здесь лишь заметим, что Библия в данном случае не уникальна. Многие древнейшие книги других цивилизаций несут следы многовековых наслоений[13]. Не исключено, что некоторые добавления сначала были комментариями или глоссами-разъяснениями основного текста, но постепенно из-за ошибок переписчиков или каких-либо других обстоятельств (например, канонизации самого комментатора) слились с основным текстом[14]. Возможно, что подобное разграничение для современников было не так важно, чего, естественно, не скажешь о нас. Напомним, что концепция личного авторства, с которой в дальнейшем отчасти была связана фиксация текстов, — вообще не древневосточное изобретение, а греческое (оставим китайскую цивилизацию вне сферы нашего обсуждения).
Многие сообщения Библии (и других столь же древних сочинений) мы попросту не в состоянии интерпретировать, потому что не имеем ни малейшего понятия об их историческом контексте. Здесь, кстати, сокрыто частичное объяснение того феномена, который традиционно называется ошибкой при переписке. Отнюдь не все переписчики были только лишь копировальными машинами, они наверняка представляли образованную часть общества, но даже им по прошествии нескольких веков становились непонятными многие образы и реалии классических трудов. Отсюда и путаница, отсюда и разъяснения, и вставки, иногда неудачные, которые то и дело сливались с основным повествованием. Поэтому библейские тексты часто мозаичны и заслуживают исключительно внимательного рассмотрения. На протяжении веков этим рассмотрением, как мы уже сказали, занималось меньшинство, причем исключительно с религиозно-толковательских позиций. Большинство же черпало из Библии самые понятные или самые яркие образы и символы, иногда добавляя самые доступные из толкований, т. е. наиболее прозрачные аллегории.
К тому же на протяжении заметной части христианской истории народные массы были неграмотны и поэтому воспринимали библейские образы посредством фресок или икон. Способность же того или иного образа, эпизода Библии стать сюжетом религиозного изображения влияла на его живучесть во времени. Прежде всего это относится к тем символам, которые не входили в круг главнейших догматических или теологических понятий, и в связи с чем могли быть с легкостью отброшены на идейно-культурную периферию. Ведь каждый живописный сюжет подвергался своеобразной тройной цензуре.
Во-первых, с точки зрения заказчиков — властей религиозных, а с определенного момента и светских, изображение должно было вызывать строго определенные эмоции или ассоциации, а потому передавать хорошо известный эпизод Священной Истории или подходить текущему «историко-политическому моменту». Во-вторых, данная идея должна была увлечь талантливых художников, иначе ее бы исполняли просто богомазы — без вдохновения, потребного для поражения зрительского взора и, как следствие, сохранения этого впечатления в веках. В-третьих, искомый образ должен был находить отзвук в сердцах и умах масс, т. е. быть понятным не только «верхам» (властным или интеллектуальным), но и «низам». Идея об антихристианском царстве блуда и порока, сподвижнике и орудии дьявола, который в урочный час будет наказан и сокрушен всемогущей рукой Господа, принадлежала именно к такому классу общепонятных и вневременных образов. В этом причина живучести и воспроизводимости легенды о Вавилоне. Но сейчас пришло время сделать еще один шаг назад и сказать несколько слов о культуре, создавшей Книгу, точнее, ее наиболее древнюю часть, которую прямые наследники этой культуры, современные евреи, называют Танах[15].
