Когда возвращалась, готовила завтрак, кормила всех и отправляла, кого куда. Мамку на работу, малышку в сад, сама оставалась крутиться по дому.

Теперь им все сочувствовали и жалели. Ведь не стало главы дома, на какой держалось все хозяйство, весь Дом.

Потеря бабки в любой семье считалась большой бедой. Они были помощницами и советчицами, распорядителями бюджета, миротворцами, умели ладить со всеми соседями и в своем доме держали в узде больших и малых. Их слушались беспрекословно. А попробуй иначе? Бабка в доме всему голова. И пирогами накормит, и крапивой задницу надерет. Теперь все это легло на Евдокию. Ну, с дочкой она ладила. Договаривались на словах. А вот с «мелкой» никак не получалось. То влезет куда запрещено. То в крапиве обстрекается, то укроп потопчет, то в доме насорит, то молоко прольет. И все нечаянно, не нарочно. То ищи ее в чужом саду иль огороде. Или на речку убежит без разрешенья. Ну, мука с малышкой; И никого не слушалась.

А тут с работы пришла под вечер дочь. Взялась чихвостить за дневные проказы, и малышка поняла, угла ей не миновать до самой ночи. И убежала, к соседке. А там стук в дверь. Это конюх пришел, да и сказывает:

— Слушайте, бабы! Да у вас на лугу сено пересохло. Давно пора его в скирды собрать, а там и в стог сгрести. Что время тянете? Нужна моя помощь, только скажите. Время идет.

Бабы засуетились. Мужик сам помощь предложил. Да ни какую-нибудь, серьезную. Сговорились мигом. И уже на завтра все на луг отправились. До сумерек с сеном мучились. Собрали в большой стог. И хотя с коня плохо было слышно, разобрала, к чему мужик клонит. Катьку замуж уговаривает. У самого жена померла. Троих детей оставила. На такую ораву кто пойдет, только дурная. Вот и решил мать уговорить. Бабка, чтоб не лезть в их разговор, с другой стороны коня зашла. Губы в нитку поджала. Легко ль на такое согласиться, чтоб дочка за вдового пошла?

— Их целых трое! — думает старуха в ужасе. А мать слушает, не дрогнув.

— Если согласится, где жить будем? У них или у нас?

— У нас и дом поболе, и русская печка есть. Коров две. Да свиней двое. Если спаруемся, кучеряво заживем. Мои мальцы в школе учатся. Уже большие. А и я тебя не дам в обиду. Давай, решайся. Я не спрашиваю, от кого у тебя намечается ребенок. Будет и ладно.

— А это не твово ума забота! Я для себя ношу. И нечего мне указывать, чей он родом? Мой! Понятно! Они при родном отце от соседа бывают.

— Катька! Я ж не ругаться к тебе пришел!

— А чего ребенка задеваешь? — сняла мать с коня и повела домой в другую сторону.

Но мужик оказался настырнее, чем предполагала баба. Он уже на следующий день привел всех троих ребят, и они взялись окучивать картошку. Отец тем временем уговаривал мать.

— Скажи, от чего умерла жена?

— От рака. Спасти не смогли.

— Сколько времени прошло.

— Три года.

— Ты навещаешь ее могилу?

— Конечно! А как иначе.

— Почему на мне жениться решил?

— Ты, как я, одинокая. Скорей друг друга поймем.

— В деревне полно таких как я!

— Вдовых много, а вот в матери не годятся. Присмотрелся. Ни к одной своих ребят близко не подпущу.

Катькина родня внимательно следила за тремя чужаками. Они ровно окучивали огород. Гряды получались как нарисованные, ровные, смотреть на них было любо.

К вечеру, справившись с огородом, убрали крыльцо и двор. А потом сели в тени за домом, весело переговаривались. Пока отец с Катей разговаривали, никто не посмел войти в дом. И только спросили осторожно бабку:

— Как думаешь, уломает отец к нам Катю в хозяйки?

— Не знаю, — ответила тихо.

— А кто знает? Без мужика в доме хоть пропади.

— Оно и без бабы плохо. Хозяйка дозарезу нужна. А она изо всех баб путевая. Так отец говорит. Ему видней, — сказал старший.

К сумеркам они подружились. И, наевшись гречневой каши с молоком, пошли все вчетвером спать на сеновал.

А в доме в то время шел свой разговор. Неспешный, обстоятельный.

— Я не тащу тебя в дом сегодня. Ты присмотрись к нам. Ко мне, к ребятам моим. Мы не из бар, простецкие, обычные люди. Все сами умеем делать, если где надо, подмогнем, работы никакой не гнушаемся. В еде не привередливы; в хулиганстве не замечены. Я сам могу выпить после баньки рюмку, но не больше. Работа не позволяет. Я конюх, а кони запаха спиртного не терпят. Вот и тебе смириться придется. Подружек своих в сарай пореже приводить. Кони мои нервные. Чужих людей не любят. А уж постороннего запаха и подавно не переносят. Коль станешь ухаживать за ними, добро сторицей вернут.

— Да я и не знаю, как к ним подойти.

— Было бы желание.

— Главное, не кони, а вы. Вас ведь целых четверо.

— Договоримся. Ведь мы люди.

— Как-то непривычно вот так. Враз с детьми, с предложением. А мальчата как? Может, не захотят меня в мамки взять?

— Мои ребята уже не мелкие. Эти кочевряжиться не станут. Давно к тебе присмотрелись. Сами выбрали.

— А ты-то как?

— Я-то что? Про любовь тарахтеть не стану. Мне не семнадцать лет. Жизнь докажет, кто чего стоит. Мы не дети, сторгуемся иль нет. Нам жизнь семейную наладить надо, чтоб все в ней путем пошло. Обижать не стану. Но коль замечу бухую иль с подругами на посиделках, расстанемся мигом. Не потерплю брехни и хитрожопости. Мне? нужна обычная баба, какою вижу тебя всякий день.

— Ну, а я вовсе тебя не знаю.

— А что знать особо? Степа я, конюх, обычный мужик, без выкрутасов, со своим горем за пазухой совсем измаялся и детвору измучил без хозяйки. Устали мы от сиротства, без бабьего тепла и ласки. Стань нам женой и матерью, даю слово, не пожалеешь. Мы мужики и всегда сумеем защитить и помочь.

— А что? Давай рискнем, — вышли к мальчишкам на сеновал, но те уже безмятежно спали, обнявшись кучей.

Утром Катя накормила ребят поплотнее, и они пошли закрепить забор, какой, по их мнению, был очень хлипким. Работали все, даже малыш, он подавал гвозди, вколачивал их посильнее и ничуть не отставал от старших мальчишек.

— Сегодня ты уже хорошо вкалывал. Не отсиживался, как вчера. А вот завтра мы весь двор выправим. Выровняем и укатаем его. Иначе там трясина стоит. Нельзя, чтоб по ней коровы ходили. Пусть и у них под ногами твердая земля будет. Не надо, чтоб во дворе комары и мошки водились. Пусть двор сухим будет, — сказали свое слово. И утром, ни свет, ни заря, уже впрягли кобылу, поехали на берег реки за галькой. Сколько телег привезли они во двор, не считал никто. Мальчишки старались изо всех сил. И только к вечеру, сложив лопаты, сказали, выдохнув:

— Все! Теперь коровы станут ходить в сарай по-царски. А скотина, войдя в свой двор, не узнала, куда ее привели. Заглянула робко, хотела свернуть, но потом поняла, спокойно прошла в стойла. Тут и прилечь можно, вода не льет под хвост. Даже куры не роняют яйца в грязь. Все как в приличном сарае. Петух вышел на середину и заорал, захлопав крыльями, позвал наседок, ему сухость даже очень понравилась. Ни в одном углу сырости. Везде порядок и чистота. Умеют же люди, когда захотят.

Катя, войдя в сарай, даже ахнула. От прежнего ничего не осталось. Во дворе хоть в тапках ходи. Кругом сухо, чисто. Даже кот без опаски по двору проходит, не боится выпачкаться. А ребятам все мало. Установили кадушку для мытья обуви, туда квачей напихали. На завалинку старые телогрейки выкинули. Зачем им в доме гнить. Взялись за чердак, там решили порядок навести, тоже дел хватило по макушку. В подвалах, в кладовую добрались. Последними побелили стволы яблонь и вишни, сливы и груши. Теперь на двор любо стало глянуть.

Баба через три дня не узнала свое подворье. Все стало по иному, все преобразилось. Мальчишки переделали по-своему каждый угол. Теперь они спали на чердаке, где воздуха было сколько хочешь, а лупастая луна, всю ночь подглядывая за мальчишками, рассказывала им свои бесконечные седые сказки.

Вот одну из таких рассказал Серега. Он был самый старший из ребят, а потому его безоговорочно слушали и верили все: