Вот именно «знает»! Бегу к саням и пытаюсь все это объяснить следователю. Маленькие глазки на пухлом лице прищурились, моя активность казалась ему подозрительной. Однако, видимо, он сообразил, что может быть обвинен в некомпетентности. Он выходит из саней и идет брать пробу из новой, нераспечатанной цистерны. Я беру каплю мазута со дна и чувствую на пальцах твердые частицы. И тут же еще одна мысль возникла у меня:
— Удостоверьтесь, пожалуйста, что бочка не была распечатана.
Ну, а теперь пусть попробует начинать дело!
Вскоре вновь взревел движок электростанции и к инкубатору пошел ток. Ко мне подходит один из механиков и показывает какие-то бумажки со словами: «Нужно запасной двигатель вернуть». Всматриваюсь: это накладные на полученные для станции два двигателя, один из которых аварийный.
— Где же второй двигатель?
— Чечин в соседний колхоз отдал!
Я знал, что председатель этого колхоза дружок Чечина и снабжает его овощами на всю зиму. Хорош наш директор! Вхожу в его кабинет. Он сидит в кресле, важно надувшись:
— Ну, как теперь, думаешь, пойдет дальше работа? Не пострадало ли яйцо? Давай-ка составим протокол о случившемся.
— Протокол уже следователь составил, нам с вами незачем беспокоиться. Вот только забыл он одну бумажку к делу приложить, — я помахал в воздухе накладной на двигатели и продолжал: — Уж я ее сам ему передам. Оказывается, на станцию поступил запасной аварийный двигатель, да только куда-то затерялся. Был бы он — никакой аварии не было бы. Уж не вредительство ли это?
Чечина просто откинуло на спинку кресла, он полез за какими-то таблетками в карман. Видно было, что он силится что-то сказать, но от шока не может. Боже мой! Я убил человека! Нет, он жив, манит меня пальцем подсесть поближе:
— Дай-ка, дорогой, мне эти бумаги. Я тебе потом все это расскажу.
Передаю ему накладные, все равно копии в бухгалтерии есть. Но как хитер старик!
— Ты понимаешь, его, то есть движок, в дороге уронили, так я его в один колхоз на ремонт отдал, там механик опытный.
— Понимаю. Странно только, что он там уже месяц как вовсю работает, а у нас авария. Да, впрочем, прокуратура разберется, мы мешать ей не будем.
Стало видно, как опять его охватила паника, и он неожиданно снова превратился в жалкого старика:
— Слушай, дорогой, нам с тобой надо во всем единое мнение иметь. Я буду тебе помогать. Вот скоро мы легковую машину получим, так я тебе ее отдам, будешь по всему району ездить, куда захочешь. А вот о двигателях, пообещай мне, что ты дело раздувать не будешь.
— Добро, Иван Николаевич, только вы мне пообещайте, что вы сегодня же пойдете к следователю, чтобы там с пробами полный порядок был. Если нет, то я беру свое обещание назад.
Я знал, что партийная братия покрывает друг друга. Так что он этот узел развяжет. Ворон ворону глаз не выклюет!
Дни шли, и напряжение росло: этот двадцать первый день уже наступил, когда должны появиться цыплята, но в инкубаторе была по-прежнему тишина. Дома мне уже не спалось, я соорудил постель прямо в цехе станции и находился там круглые сутки вместе с Гейшей. В соседних помещениях сооружали стеллажи для приемки цыплят, отваривали яйца, собирали желтки, запасали родниковую воду, а цыплята не хотели появляться. Они продолжали сидеть в своей скорлупе. Что-то не так или на них повлияло охлаждение при аварии?
На двадцать первый день первым пришел в панику директор Чечин:
— Ох, дорогой, смотри, все ли ты правильно сделал? — стал обращаться он ко мне на «ты», видимо, смирившись с мыслью, что сидеть нам придется вместе по одной и той же статье. Я же продолжал сопротивляться дурным мыслям:
— Если они живые и нормально развитые сидят в яйцах, значит, им все-таки когда-то захочется выйти из них.
На следующий день Чечин вообще не приехал на станцию и сказался больным. Но в этот день после обеда ко мне подбежала работница, радостно восклицая: «Два цыпленка на полу в инкубаторе бегают!». Вхожу в отсек — и правда, два пушистые серых шарика гуляют на полу — они выпали откуда-то сверху. Открываю лотки, а там их уже много, и большинство яиц проклюнуто. Выплод пошел!
Уже к концу первого дня приемное помещение заполнилось тысячью разноцветных шариков, активно снующих по отделению, топча своих соседей в поисках пищи и воды. Я стал вести подсчет, получалось, что почти семьдесят процентов от заложенных яиц превратились в цыплят — это уже близко к норме. Это уже успех!
На следующий день «выздоровел» и Чечин. Он появился на станции в новом кителе, с сияющим лицом и тыкался то в инкубатор, то к механикам. Мое предложение отпраздновать успех он отклонил:
— После приезда «самого». — «Сам» — это секретарь райкома по сельскому хозяйству, которому он, видимо, уже успел похвастаться.
И правда. Через час около станции затормозил зеленый джип, и из него медленно выползло что-то очень полное, одетое в кожаное пальто, со сталинской фуражкой на голове. Чечин выскочил навстречу и в благодарность получил вытянутую руку начальства. Секретарь тут же узнал меня, но руки не подал — партийная этика не позволяла. Важно переходя из одного помещения в другое, он время от времени задавал вопросы Чечину. Поле того как было доложено о семидесятипроцентном выходе цыплят, последовал вопрос: «А почему не все сто?». Чечин несколько опешил, так как получалось, что он что-то недовыполнил.
— Я слежу за порядком и дисциплиной, а за технологию несет ответственность наш зоотехник, — выскользнул директор. Маленькие глазки секретаря обратились ко мне: «Докладывайте!».
Я объяснил, что стопроцентной рождаемости быть не может, природа делает отбор, не позволяя явиться на свет неполноценным существам, кроме того, не все яйца оплодотворены. Лицо начальника стало печально недовольным, ему показалось, что его здесь чему-то учат. Вероятно, вспомнив фразы из недавнего семинара по теории Мичурина — Лысенко, он промолвил:
— Нужно бороться за все сто процентов, — и затем вставил сакраментальную мичуринскую фразу: — Нам нельзя ждать милостей от природы, взять их — наша задача!
Чечин сдвинул брови, как бы запоминая эту великую мудрость, и покачал головой.
Мало ли, много ли, но цыплята пошли и пошли тысячами. Теперь все мы сидели по очереди у телефона и названивали в колхозы, чтобы они срочно присылали забирать цыплят. Великий кругооборот природы действовал: к нам везли яйца, а от нас цыплят. Когда их поступило в районы уже более десяти тысяч, Чечина вызвали в райком для поздравлений как главного организатора развития птицеводства в этом отдаленном районе. И все, казалось бы, шло хорошо, но вот беда: из колхозов посыпались сообщения о массовой гибели цыплят. Мне пришлось туда выезжать, чтобы установить на месте, в чем дело. Но многие колхозы были уже отрезаны от центра паводком, проехать в них можно было только верхом на лошади, преодолевая в брод бурные потоки. Купаться в ледяной воде и затем скакать на лошади совсем мокрым несколько километров — на это можно отважиться только в молодости.
Действительно, в некоторых колхозах погибли все цыплята. Причина была проста: в хозяйствах не было ни помещений, ни топлива для обогрева, ни корма для цыплят. Я был потрясен бедностью этих хозяйств, разоренных непосильными налогами. «У нас дети в избах замерзают!» — жаловался мне один бригадир. В другом хозяйстве нашелся мудрый председатель:
— Мы раздаем цыплят колхозникам из расчета, что половину выживших они оставят себе. У них на печках они выживут.
Когда он повел меня по избам показывать, открылась ужасная картина. В одном домике на печи, рядом с цыплятами, лежат трое детей школьного возраста. В школу они пойти не могут: есть только одна пара валенок, в которых они по очереди бегают в туалет на двор. Прямо в избе, за загородкой, хрюкает поросенок, а в сенях стоит телка. Вонь и грязь кругом. Хозяйка, вдова фронтовика, плачет: околела корова, семья кормится только гнилой картошкой, что осталась в погребе. На мольбы вдовы о помощи председатель огрызается:
