Через некоторое время пришел ответ: «За всем стоит Управление „К“ ФСБ. Они хотят разделаться с Браудером и отобрать все активы. Это лишь начало. Будут и другие уголовные дела».

Когда Вадим перевел мне это сообщение, от волнения у меня начала подергиваться нога — сообщение было недвусмысленным и сулило крупные неприятности. Но я отчаянно надеялся, что Аслан ошибается.

В голове у меня возник миллион вопросов, начиная с того, что такое управление «К».

Я спросил Вадима, но тот не знал. Мы подошли к его рабочему столу в надежде найти хоть что-нибудь в Интернете. На удивление, это сработало: несколько кликов на ссылки — и перед нами официальная структура органов ФСБ. Управление «К» занималось финансовой контрразведкой.

Я еле добрел до своего стола и свалился в кресло. Попросил секретаря ни с кем не соединять: нужно было все обдумать. Мысль о том, что я стал объектом преследования управления «К», пугала. Это было уже слишком.

Я сидел и размышлял: «Итак, меня преследуют российские спецслужбы, и я ничего не могу с этим поделать. Я не могу подать на них жалобу, не могу получить от них документы дела. Это секретное подразделение. Хуже того, у них есть доступ к неограниченным ресурсам — и законным, и незаконным. В ФСБ не выносят постановлений об аресте и не отправляют запросы на экстрадицию: они просто посылают профессиональных убийц».

Пока я молча сидел в кабинете, пытаясь осмыслить ситуацию, секретарь тихонько положила рядом записку. «Звонила Елена. Не срочно», — прочел я. Обычно я сразу же перезванивал жене, но не в этот раз: голова была полна забот.

Примерно через час Елена перезвонила сама. Не успел я ответить, как она закричала в трубку:

— Почему ты не перезвонил?!

— Ты же сказала, что это не срочно.

— Нет, я сказала СРОЧНО! Билл, я рожаю. Я уже в больнице!

— О Господи… Выезжаю сейчас же!

Я вскочил и ринулся к выходу. Не дожидаясь лифта, рванул вниз по лестнице, едва не упав на повороте, поскользнувшись в легких ботинках на гладкой подошве. Солнце как раз вкатилось в полдень, я мчался вверх по улице, мгновенно позабыв об управлении «К», ФСБ и России вместе взятых.

Район Ковент-Гарден представляет собой лабиринт крохотных улиц-ручейков, которые впадают в центральную площадь. Ловить такси здесь было бессмысленно — пришлось бы выбираться еще минут двадцать. Я припустил в сторону улицы Чаринг-Кросс, но не обнаружил ни одного свободного таксомотора, так что продолжал бежать по направлению к больнице, уклоняясь от оживленного лондонского движения — грузовики, двухэтажные автобусы, мотороллеры, пешеходы. Я то и дело оглядывался через плечо в надежде поймать машину. В городе будто не осталось ни одного свободного такси. Бежать до самой больницы было слишком далеко. По счастью, на Шафтсбери-авеню мне удалось поймать свободный кэб.

Спустя четверть часа я вбежал в больницу. До родильного отделения на четвертом этаже я добрался совершенно взмыленным. Елена тем временем была на последнем этапе родов. Она кричала, лицо стало красным от напряжения. Ей было некогда даже думать обо мне, не то что злиться. Я взял ее за руку, а она сжала мою ладонь с такой силой, что мне показалось, что ее пальцы вонзились в мою ладонь до крови.

Через двадцать минут родилась наша вторая дочка — Вероника.

Когда на свет появилась Джессика, радость от младенца отодвинула на задний план тяжелые думы, связанные с Россией. Но на этот раз мои проблемы в России приобрели такой масштаб, что совсем избавиться от тяжелых мыслей не удалось. Как только стало ясно, что жена и дочка здоровы и чувствуют себя хорошо, российские проблемы вернулись на первый план.

Я не хотел рассказывать Елене плохие новости об управлении «К» — во всяком случае, не сейчас. Ей нужно было отдохнуть и установить связь с новорожденной малышкой. На следующий день мы вернулись домой. Я храбрился, принимая поздравления от родных и близких, но никак не мог отмахнуться от ощущения беспокойства. До сих пор Елена была для меня источником душевного равновесия и поддержки. Между нами образовался удивительный эмоциональный маятник: в моменты, когда я паниковал, она была само спокойствие, и наоборот. Раньше это действовало превосходно. Но сейчас новости выглядели очень тревожно, и я не был уверен, что психологический баланс сохранится.

Я с трудом продержался два дня после возвращения домой. Решив, что нельзя больше хранить все в себе, в тот вечер, убаюкав Веронику, я присел на кровати рядом с Еленой.

— Мне нужно с тобой кое-чем поделиться.

Она взяла меня за руку и, посмотрев мне в глаза, спросила:

— Что случилось?

Я рассказал ей о недавнем сообщении Аслана про управление «К». Рядом в детской кроватке ворковала спящая Вероника (новорожденным так удаются удивительные выдохи-стаккато «А-а-а-ахх!»). Закончив рассказ, я спросил Елену:

— Как думаешь, что нам теперь делать?

Она совсем не изменилась в лице и, как всегда, излучала удивительное спокойствие.

— Давай посмотрим, что они предпримут, — тихо предложила жена, — и потом решим, как лучше с этим справиться. Это всего лишь люди, пусть и злонамеренные, а людям свойственно ошибаться. — Елена сжала мою руку и мягко улыбнулась.

— А как быть с отпуском? — спросил я. Мы планировали семейную поездку на август, как только малышка сможет путешествовать.

— Тут все просто, Билл. Мы поедем. Надо продолжать жить.

К счастью, следующие несколько недель на работе прошли спокойно, без тревожных новостей из России. В середине августа 2007 года мы полетели в Марсель, на юг Франции. Почти весь полет Вероника проспала, а Джессику я развлекал незатейливой игрой с пластмассовой бутылкой и мешочком с бумажными шариками. Дэвид подавал нам бутылки, салфетки, любимые игрушки и закуски, не отрываясь от школьной тетради. Стоило нам приземлиться в Марселе, как я машинально включил смартфон и начал проверять звонки и сообщения. В почте не оказалось ничего важного, и я счел это хорошим знаком перед отпуском.

Мы покинули самолет, прошли через помещения аэропорта, получили багаж и направились к выходу, где нас ждало такси. Как только мы вышли из здания аэропорта, нас сразу же обдало приятным густым летним зноем. Водитель помог погрузить вещи, и мы расселись по местам. Едва машина отъехала, зазвонил мобильный. Это был Иван.

— Билл, все повторяется, — сказал он, с трудом сдерживая волнение в голосе. Я еще не знал, что он скажет дальше, но моя нога опять начала подергиваться.

— Что повторяется?

— МВД проводит обыск в банке «Кредит Свисс» в Москве.

— А какое отношение это имеет к нам?

— Они ищут все, что принадлежит Hermitage.

— Но у нас там ничего нет, — заметил я.

— Верно, однако МВД об этом не знает.

— Тогда что именно они ищут?

— Секунду… У меня тут копия ордера на обыск…

Полминуты его не было слышно, а затем он продолжил:

— Они ищут всё, что относится к Hermitage Capital Management, Hermitage Capital Services, Hermitage Capital Asset Management, Hermitage Asset Management… и так еще две страницы. Продолжать?

— Нет.

Действия МВД странным образом походили на игру в «морской бой»: они брали все возможные комбинации со словом Hermitage в надежде на прямое попадание. Я чуть было не рассмеялся, так непрофессионально это выглядело.

— Кто руководит обыском? — спросил я.

— А в этом-то и вся фишка, Билл. Артем Кузнецов!

— Что за чертовщина! Артем Кузнецов?! Он, похоже, прикладывает руку ко всему плохому, что происходит с нами в России.

Мы попрощались, но я знал, что впереди нас ждут новые неприятности. Наш источник Аслан был прав: эти люди действительно охотятся за нашими активами. Я одного не мог понять: неужели они до сих пор не знают, что у нас не осталось активов в России? Разве органы безопасности не должны быть как-то поумнее? Но, может, и нет. Может, как говорила Елена, им, как и всем людям, тоже свойственно ошибаться.