В отличие от процессии банкиров в элегантных костюмах, эти люди были одеты в мешковатые куртки и дождевики и явно испытывали дискомфорт. Быстро сгруппировавшись, они начали растекаться по кабинетам. Один вошел к нам в комнату — парень лет двадцати пяти, не старше.

— Господа, доброе утро, — произнес он, с сильно выраженным просторечным лондонским акцентом кокни. — Вы, вероятно, еще не знаете, зачем мы здесь. Я констебль Джонс, а всё это, — он театрально взмахнул рукой, — место преступления.

Дальше он записал наши имена и стал обматывать желтой лентой полицейского ограждения столы, компьютеры и портфели. Мы молча наблюдали, пока он не попросил нас покинуть помещение.

— А когда мы сможем вернуться? — напряженно спросил я.

— Боюсь, мне это неизвестно, сэр. Могу только сказать, что сейчас вам следует уйти.

— Могу я забрать свой портфель?

— Нет. Это предмет расследования.

Мы с Джорджем переглянулись, схватили пальто и быстро вышли из здания. На пороге всех выходивших поджидала толпа репортеров.

— Вы принимали участие в афере? — выкрикнул один, чуть не заехав мне в нос микрофоном.

— Где деньги пенсионеров? — требовательно спрашивал другой, с камерой на плече.

— Что вы делали для Максвелла? — вопил третий.

Мы с трудом протиснулись сквозь толпу. Несколько репортеров увязались было за нами, но через полквартала сдались и повернули обратно. Мы не знали, что делать дальше, поэтому поспешили в сторону квартала Линкольнс-Инн-Филдс и нырнули в музей сэра Джона Соана. Едва очутившись в безопасности, Джордж захохотал. Ему все произошедшее казалось грандиозной шуткой, для меня же это было ударом. Какой же я глупец, что не прислушался в свое время к тому, что говорили о Максвелле!

Вернувшись домой, я включил новости. По всем каналам смаковали новость о недостаче в четыреста шестьдесят миллионов фунтов, обнаруженной в пенсионном фонде «Максвелл комьюникейшн корпорейшн». Максвелл опустошал пенсионный фонд в попытке искусственно поддержать падавший курс акций компании, и вот теперь тридцать две тысячи пенсионеров лишились всех своих сбережений. По каналу Би-би-си показали утреннюю толпу у входа в здание компании, даже я мелькнул в кадре, протискиваясь в толпе. Вечером того же дня по Би-би-си сообщили, что дело Максвелла — самое крупное корпоративное мошенничество в истории страны.

Я старался сохранять спокойствие, размышляя над происходящим, но мысли прервал телефонный звонок. Это был мой новый знакомый из «Уолл-стрит Джорнал», с которым мы вчера играли в покер. Он как раз писал о мошенничестве Максвелла и очень хотел включить в материал мою историю с неоплаченным чеком. Я испугался, что коллеги придут в бешенство, узнав, что я болтаю с прессой, но тот все же уговорил меня, заверив, что в статье даже намека на меня не будет. Я с неохотой согласился, но, повесив трубку, вновь похолодел от страха, укоряя себя за мягкотелость.

В понедельник, покинув свой безмятежный домик и проходя мимо газетного киоска у станции метро «Хэмпстед», я купил свежий номер «Уолл-стрит Джорнал», где и нашел статью. Автор, едко назвавший материал про Максвелла «Неоплаченный чех»[5], ближе к концу писал: «Один из старших сотрудников компании Максвелла рассказал, что выданный ему чек с жалованием не был принят банком в четверг на прошлой неделе. На следующий же день в офис с обысками нагрянули следователи из Бюро по борьбе с мошенничеством в особо крупных размерах».

В метро я перечитал статью. Фамилия Браудер в ней не фигурировала, но всем моим коллегам было очевидно, что речь идет обо мне. Я чувствовал, что на сей раз мне не отмазаться от такого грандиозного провала, и винил себя за то, что не смог держать язык за зубами.

Добравшись до офиса и вновь проложив себе путь через толпу журналистов у входа, я поднялся на восьмой этаж. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, я прямиком направился на рабочее место. Через пару минут появился ни о чем не подозревающий Джордж. Я уже собрался рассказать ему о непростительной глупости, как вдруг заметил, что в приемной вновь собирается группа незнакомцев. Оказалось, что теперь это временные управляющие. Один, заглянув к нам в кабинет, произнес: «Идите в конференц-зал. Там будет сделано важное объявление».

Следуя его указанию, мы с Джорджем отправились в зал, где нашли два свободных места рядом. Примерно через полчаса появился мужчина средних лет с большим блокнотом в руках. Рукава его рубашки были закатаны, галстука не было, а волосы всклокочены, как будто он от волнения постоянно ерошил голову руками. Он вышел на сцену и начал зачитывать заранее подготовленное сообщение.

— Всех приветствую. Я Дэвид Солент из аудиторской компании «Артур Андерсен». Вчера «Максвелл комьюникейшн корпорейшн» и все ее подразделения были переданы под внешнее управление. Временным управляющим в целях ликвидации компании суд назначил компанию «Артур Андерсен». Согласно стандартной процедуре, нашим первым шагом является сокращение штата.

Затем он начал зачитывать в алфавитном порядке фамилии всех людей, подлежащих увольнению. Секретари плакали, один сотрудник встал и, выкрикивая ругательства, попытался пробраться к сцене, но двое охранников вывели его из зала. Под сокращение попали и Джордж, и сын Максвелла Кевин, и почти все, с кем я был знаком в компании.

Меня самого в списке почему-то не было. Из всех предупреждений, которых я наслушался, идя сюда на работу, самым категоричным было то, что меня непременно уволят. Но именно этого и не произошло. Как я вскоре выяснил, распорядители оставили меня, поскольку понятия не имели, что делать с инвестициями в Восточной Европе. Им нужен был специалист, который поможет с этим разобраться.

Фортуна подкинула шанс, и я ухватился за него в надежде, что так мне будет легче найти другую работу, когда все утрясется. Как же я заблуждался! Неожиданно для себя я вдруг перестал считаться перспективным выпускником элитарного университета. Одна строчка о работе у Максвелла в моем послужном списке сделала меня «прокаженным». В этом я убедился очень скоро. Никто в Лондоне не хотел иметь со мной дел.

Из всех работодателей только одна компания — «Саломон Бразерс» — предложила мне место. И вот почему.

Когда в 1991 году в Великобритании разразился скандал вокруг компании Максвелла, то же самое произошло в США с «Саломон Бразерс». Осенью предыдущего года Комиссия по ценным бумагам и биржам США обнаружила, что несколько биржевых маклеров этой компании пытались манипулировать рынком казначейских облигаций США. Оставалось неизвестным, насколько крепко возьмется за них Комиссия и удастся ли компании после этого уцелеть. Годом ранее аналогичный инцидент произошел с другой фирмой — «Дрексель Барнем Ламберт», в результате чего она обанкротилась, а люди остались без работы. Теперь многие опытные сотрудники, опасаясь той же участи, поспешили заранее оставить «Саломон Бразерс» и перешли в другие компании. В итоге компания «Саломон Бразерс» испытывала острую нехватку кадров; мне же нужна была работа. При иных обстоятельствах они, вероятно, отказали бы мне, но сейчас находились в таком же отчаянном положении. После нескольких напряженных собеседований мне предложили должность младшего сотрудника их лондонской группы, осуществлявшей инвестиционно-банковскую деятельность в восточноевропейском регионе. Это было не совсем то, чего мне хотелось. Вместо воплощения своей мечты — быть инвестором (который сам решает, какие акции приобретать), мне пришлось стать инвестиционным банкиром (который организовывает продажу акций). К тому же, новая должность звучала менее солидно, чем предыдущая в фирме Максвелла. Мне также пришлось согласиться на заметное понижение зарплаты. Впрочем, в моей ситуации дареному коню в зубы не смотрят, и я с благодарностью принял предложение, решив целиком погрузиться в работу и вернуть карьеру в прежнее русло.