Шелест воспламенения и гулкий грохот взрыва. Облако огня и дыма поглотило оборотницу.
— Умри! — мико взмахнула рукой, направляя пальцы на вскочившую из дымного облака воришку. Понимая, что выкрик был не зря, Кицунэ импульсом Ци швырнула себя в сторону. Незримая сила хлестнула по стене в том месте, где оборотница только что находилась, и, оставляя борозды на камне, рассекая ящики, метнулась за ринувшейся к выходу жертвой. — Не уйдешь!
Кицунэ почти удалось сбежать. Она уже вырвалась в коридор и совершила первый прыжок прочь от погреба, когда незримая сила ударила ее по ногам. Словно огненное кольцо обхватило сразу обе лодыжки. Ноги были бы срезаны, если бы не костяной доспех, закрывающий все тело оборотницы. Получив первый удар, боевая биоформа бросила все силы на самооборону, и по доспеху из костяных щитков, заранее выращенному под ее кожей, бурными потоками хлынула Ци. Сила мико не лишила Кицунэ ног, лишь оплела и швырнула на пол, затем вздернула вверх и впечатала в потолок. Удар. Удар. Еще удар.
Сила швыряла Кицунэ по коридору, лупила ею о стены, пол и потолок. Трещали доски, осыпалась штукатурка, камни смещались от силы столкновений. Сохранение целостности храма мико, судя по всему, не слишком волновало.
Сама похожая на демона из древних легенд, женщина в растрепанном бело-алом кимоно буквально вылетела из подвала и взмахом руки швырнула пойманную лазутчицу через весь коридор, с сокрушительной силой вбив ее в противоположную стену. Новые жгучие петли уже охватили все тело оборотницы. Ноги, руки, сразу три петли на шее. Еще две на лице.
Кицунэ, с трудом преодолевая давление, наклонила голову и поняла, что это была за сила. Шелковые нити! Самые обычные шелковые нити, пылающие синим огнем пропускаемой по ним энергии Ци.
— Ха! — мико, укрутив жертву нитями, тянущимися от катушек на запястьях воительницы, выхватила из рукава кимоно и метнула в противницу сразу три испещренные силовыми линиями бумажки, прилипшие к животу, груди в области сердца и ко лбу оборотницы. — Ну, шпионка-сан, как тебе очищение от злых мыслей моими первоклассными печатями? Один взрыв… — хозяйка храма глянула на культю, оставшуюся от разорванной в клочья правой руки лазутчицы, — …и вся агрессия в человеке куда-то чудесно исчезает! Я истинно великая мико, ты согласна?
Бесстыдно виляя бедрами при ходьбе и победно ухмыляясь, она подошла к опутанной нитями Кицунэ и, протянув руку, рывком сорвала взрыв-печать с лица жертвы.
— О, Нами-сан! А мы-то вас обыскались! Как мило, что вы заглянули в мой храм снова! Могли бы предупредить, что вернетесь, я не стала бы пинками гонять мальчиков по горам!
— Ты… — задыхаясь от боли и ярости, прошипела Кицунэ. — Ты, подлая, гнусная тварь! Как ты могла стать союзницей бандитов?! Позор для всех мико! Я… я…
Жрица замахнулась и ударила Кицунэ в лицо, заставив подавиться словами. Удар был подкреплен импульсом Ци, и выбитые зубы оборотницы вместе с кровью полетели в сторону.
— Не трепыхайся, милочка! — мико ухватила оборотницу за волосы и крепко сжала пальцы. — Как я могла стать союзницей бандитов? Что же, не будет вреда, если ты это узнаешь и кое-что поймешь о жизни перед смертью. Мальчики говорили, что у тебя слабость к гендзюцу. В таком случае… — глаза жрицы глянули в глаза давящегося кровью монстра. — …Я покажу тебе правду перед тем, как отправить прямиком в мир мертвых! Смотри и запоминай! Там, в стране теней, ты сделаешь сравнение и решишь, какой мир, тот или этот, страшнее для людей твоей породы! Смотри внимательно, сказочная принцесса! Это — истина нашего мира!
Глаза жрицы пылали темно-синим, ледяным огнем, которое начало распространяться и, окружая оборотницу со всех сторон, нахлынуло на закричавшую от боли жертву. Гендзюцу, мощное, способное пробить даже надежную оборону среднего самурая, захватило оборотницу, и перед ее взглядом поплыли картины прошлого.
Чужого прошлого.
Комнату легко было узнать.
Небогатая обстановка. Шкаф, сундук, зеркало, еще один шкаф, с книгами. На сундуке — фарфоровая кошка с поднятой передней лапкой. Личная комната мико, только вместо убранной постели стоит маленький обеденный столик. Такой, что есть за ним мог только один человек или максимум двое. Но второго никогда не было. Одна. Всегда одна. Почему? В тридцать пять лет ни мужа, ни детей. Почему так получилось? Может, была слишком скромна, чтобы заговорить с понравившимся мужчиной первой? Может, прослыла скучной из-за того, что не участвовала в шумных гулянках с подругами и слишком много времени уделяла учебе? А может, из-за того, что она принимала на себя много чужой работы, надеясь помочь подругам и заслужить их благодарность? Ведь вместо признательности она лишь понизила свой статус до «рабочей лошадки», на которую можно спихнуть заботы и уйти развлекаться. Кто подойдет к скучному человеку второго сорта, не способному возложить работу на кого-нибудь другого? Ведь есть другие девушки, веселые и не менее красивые. Те, что всегда свободны, готовы отозваться на знаки внимания мгновенно и не будут строить из себя недотрог.
Или всему виной опала со стороны главенства храмов, которая тотчас была бы перенесена и на семью? Любовника Мисаки могла бы себе найти, возможно, даже среднего социального статуса, но мужа… с мико-изгоем опасались связываться даже те, из-за кого она оказалась в таком положении.
Пора бы привыкнуть к тому, что она — неудачница. Не раз и не два ей настойчиво твердили, что она не умеет жить.
Мико поставила опустошенную глиняную плошку и положила палочки. Аппетита не было, еда казалось пресной и безвкусной. Неудивительно, при таком-то стрессе!
Руки жрицы мелко вздрагивали, женщина была бледна и даже тайком, словно рядом был кто-то, кто мог видеть ее слезы, всхлипывала и утирала глаза платком, который быстро прятала за отворотом кимоно. Ей даже самой себе было стыдно признаваться в своей слабости, но… но так хотелось выплакать горе, обиду и страхи!
Одна из лучших учениц главного храма Агемацу, она должна была бы стать известной и уважаемой мико, но, наивная и неопытная, совершила ряд действий, названных непростительными ошибками.
Жалея бедноту из нижних кварталов, она не настаивала на оплате медицинских услуг и никогда не отказывала в помощи тем, кто к ней обращался. Как отказать матери, жалующейся на то, что ее ребенок плачет из-за болей в животике? Или рабочему человеку, из-за раздробленной кисти потерявшему трудоспособность и напуганному перспективой увольнения с завода? Или хотя бы ребенку, принесшему раненого щенка?
Но, оказывается, как-то надо уметь отвернуться от них и изгнать из храма, если они не принесли с собой кошелек, полный монет. Всякий знает, что в нижних районах процветает пьянство и наркомания. Эти оборванцы желают получать медицинскую помощь бесплатно, а потом тратить деньги на всякую дрянь? А на что будут храмы обучать новых мико и проводить дорогостоящие ритуалы, если поступления денег иссякнут? Государство, увы, храмы не дотирует, так что зарабатывать золото приходится своими силами, и нарушать установленный порядок нельзя!
Несколько раз Мисаки делали намеки, и она заверяла, что все понимает, но снова и снова уступала слезам бедняков, что живо прознали о нетвердой характером мико и валом валили к ней, умоляя о помощи.
Терпение жрецов и жриц небезгранично. Решение было очень простым. Мисаки попросили покинуть город. Ей некуда было идти, но это мало кого волновало. Жители нижних районов получили угрозы полного лишения медицинской помощи в случае, если сами не изгонят слабую мико. Те, кому Мисаки помогала, затаились, а те, кто не был ей ничем обязан, ворвались в дом жрицы, побили женщину и, проклиная, вышвырнули за городские ворота.
Маленький заброшенный храм у селения близ торгового тракта стал для изгнанницы последним убежищем. Сначала ей казалось, что жизнь закончилась, но пришла весна, и расцвела старая сакура возле ожившего с приходом мико маленького храма. Жрица оглянулась вокруг себя и, вдохнув воздух, наполнившийся теплом приближающегося лета, поняла, что стала… свободна. С ее плеч рухнул тяжкий груз давления общества, всех этих любителей дармовщины, использующих человека и бросающих его в беде. Свобода от них и навязанной необходимости быть жестокой.
