Она пробудилась в холодном поту, погребенная под смятыми простынями. Паника не рассеялась, даже когда она зажгла свет, прошла на кухню налить стакан воды и взяла книгу.

Бесполезно и бессмысленно пытаться воссоздать прошлое. Ничто не вернет им того сияющего лета, столь внезапно окончившегося. Тогда она не ценила щедрости жизни. Сидя за кухонным столом, Руфь поежилась, хотя в нагревшейся за день квартире было жарко. Из всего богатства, которое у нее когда-то было, остался только Уилл.

Она быстро оделась, побросала в сумку кое-какие вещи, нашла ключи. На улице было почти прохладно.

До автострады она добралась быстро. Машин на ней практически не было. Она остановилась позавтракать в Суитхарборе. Прошлое преследовало ее. Всюду ощущалось присутствие Джози, словно вплетенной в антураж Главной улицы. Вот пирожковая, где они ели пончики, а вот здесь на тротуаре ее дочь споткнулась и подвернула ногу; в том магазинчике дети каждый год на Рождество покупали игрушки, которые вешали на срубленную в лесу елку. Возвращение оказалось менее тяжелым, чем она ожидала. Время загладило рубцы, оставленные в душе невосполнимой утратой.

Выйдя на набережную, где у причалов на волнах покачивались суда для ловли омаров, она засмотрелась на витрину лавки, в которой были выставлены батики, резные деревянные миски и рамки для фотографий.

— Миссис Коннелли? — окликнул ее приятный мужской голос.

Руфь обернулась и увидела высокого бородатого мужчину в джинсах и джинсовой рубашке с засученными рукавами.

— Меня зовут Сэм Хекст.

Руфь пожала протянутую руку.

— Вы племянник Дитера?

— Да. Вы здесь всей семьей?

Откуда ему знать, что Пол от нее ушел.

— Я приехала навестить сына. Он гостит здесь у друзей.

— Значит, вы остановились не в Доме Картеров?

— Нет. — Руфь сдавленно сглотнула. — Джози… моя дочь… она утонула прошлым летом. Вы, наверно, слышали. Наш дом слишком… Я не могу там находиться.

Он глянул на нее и показал на «Кэбот инн» на другой стороне улицы:

— Не желаете… Располагаете временем, чтобы выпить чашечку кофе?

— С удовольствием.

В кафе при гостинице они заняли столик у окна с видом на Олд-Порт-стрит. Подошла официантка. Сэм заказал кофе, Руфь — завтрак.

— Значит, говорите, к сыну приехали?

Она уткнулась взглядом в тарелку:

— Он недавно перенес тяжелую болезнь. Лейкемию.

— Мне очень жаль. Я не знал.

— Откуда ж вам было знать?

— Ну, здесь обычно друг про друга все всё знают. Ему уже лучше?

— Сейчас — да. Надеемся, что он излечился.

— Но вы не стали открывать Дом Картеров?

— Нет. Я… Слишком много призраков. Слишком много воспоминаний.

— О Джозефине?

— О… счастье.

— Миссис Коннелли. Руфь. Если воспоминания — это все, что у вас осталось, вы должны радоваться им. — Взгляд его темных глаз обволакивал ее словно черная патока. — Возвращайтесь в свой дом. Я уверен, о дочери у вас только хорошие воспоминания.

— Да, — кивнула Руфь. — В основном. — Она глубоко вздохнула. — В то последнее лето она была чем-то озабочена. Озлобилась против меня. И самое ужасное, что мы так и не успели объясниться.

— А вы старайтесь думать только о хорошем. Например, о том, что она была потрясающе талантливой художницей.

— Да.

— И обладала сильным характером. — Сэм улыбнулся.

— Что верно, то верно.

— Но в душе у нее жила печаль.

— Иногда мне кажется, я вообще не знала ее, — призналась Руфь. — Что же все-таки ее тревожило? Может, у вас есть какие-то предположения?

— Я пришел к выводу — хотя, безусловно, это не открытие, и к тому же я не специалист в этой области, — что творческие личности рождаются с более тонкой кожей, чем остальные люди. Они все чувствуют острее и оттого больше страдают. Больше боятся. Зато они доставляют людям больше радости.

— Радости?

— Да. И в великом, и в малом. Кто чем занимается.

— Вы тоже творческий человек?

— Я — хороший ремесленник, не более того. А Джозефина имела задатки настоящего творца.

Руфь глянула на оживленную улицу.

— Значит, ее смерть тем более напрасна.

— Ничто не бывает напрасным. Никогда не знаешь, что в конечном итоге принесут испытания. Мой дядя принес с войны одну песню. Там есть такие слова: «Пройди свой путь до конца». Это мы и должны делать. Идти до конца.

— Тут я, пожалуй, с вами не соглашусь.

— А что еще остается?

— Если бы мой сын умер от лейкемии, я бы уж точно покончила с собой.

Произнесенные над тарелкой жареной ветчины с кленовым сиропом, эти слова прозвучали излишне драматично.

— Да, для вас это означало бы конец всего, — спокойно заключил Сэм.

— По-вашему, это проявление слабости?

— Как сказать. — Он посмотрел на улицу и вновь перевел взгляд на Руфь. — Ваш сын выздоровел?

— Да.

— Окончательно?

Она криво усмехнулась:

— Насколько от такой болезни можно окончательно выздороветь.

— Замечательно. Рад это слышать.

По пути к коттеджу Стайнов Руфь миновала поворот к Дому Картеров. Вдоль бегущей по лугу песчаной дороги кивали головками полевые цветы, в просветах между деревьями сияло желтое, как сливочное масло, солнце. Поедет ли она когда-нибудь по этой дороге? Может быть. Но не сейчас.

Кармела Стайн и мальчики сидели на крыльце. У их ног, высунув от жары языки, лежали несколько собак. Оба в широких шортах и мокасинах, подростки казались совсем мальчишками, такими по-детски беспечными, что Руфь не выдержала и громко рассмеялась.

Она выбралась из машины и побежала к ним.

— Мама! — Уилл вскочил на ноги и запрыгал на месте.

— Что ж вы не позвонили? — мягко укорила ее Кармела.

— Я и сама не знала, что поеду. Просто ночью проснулась от беспокойства, но теперь вижу, что напрасно волновалась. Уилл выглядит замечательно!

За несколько недель у моря бледное лицо Уилла покрылось легким загаром. Он немного поправился, поскольку снова мог нормально есть.

— Мам, посмотри-ка сюда. — Уилл снял бейсболку, обнажив голову, покрытую светлым пушком.

— И что теперь?

— Думаешь, лучше сбрить?

— Это тебе решать, милый.

— Вообще-то, мне понравилось ходить лысым, — серьезно сказал он. — Тем более что все думают, будто я специально побрился, понимаешь?

— Не спорю, с голым черепом ты смотрелся эффектно.

— И потом, серьга в ухе… С волосами она не так заметна.

— Ходи так, как тебе удобно, — посоветовал Эд.

— Классно, — воскликнул Уилл, довольный тем, что наконец-то, впервые за много месяцев, у него появился выбор. — Мам, нам надо в яхт-клуб. Увидимся позже, ладно?

— Уилл, вообще-то я хотела забрать тебя в город.

— Что? Прямо сейчас? Я еще не хочу домой.

— Но ведь у тебя была температура, — напомнила ему Руфь.

— В тот день у всех температура поднялась, — сказала Кармела. — Стояла жуткая жара. Градусов сорок, не меньше. Даже Эд и тот затемпературил.

— Правда, миссис Коннелли. Весь потом изошел. Думал, расплавлюсь и превращусь в лужу. — Эд глянул на друга. — Уилла лучше оставить здесь, чтобы я мог присматривать за ним.

— О да, — поддержал друга Уилл. — В один прекрасный день из него получится прекрасная мамаша.

— Пошел ты, — огрызнулся Эд.

— И все же, по-моему, тебе лучше вернуться домой, — не уступала Руфь. — Да и лето кончается.

— Тем более жестоко забирать меня раньше времени. И потом, у меня ведь скоро день рождения. Ты обещала, что я справлю его здесь. И согласись, выгляжу я здорово, разве нет? Мне здесь лучше.

Руфь подняла руки, давая понять, что сдается.

— Ну хорошо, хорошо. Вы меня убедили.

— Наша взяла! — Мальчики звучно хлопнули друг друга по ладони.

На день рождения Уилла Руфь снова приехала в Мэн. Рано утром она выскользнула из дома Стайнов. Небо затянули серые облака. В просветы между деревьями ей было видно море, тоже серое и блестящее, как расплавленный свинец. Шагая по знакомым дорожкам, Руфь с трудом верила, что с прошлого дня рождения Уилла минул уже целый год. И со дня гибели Джози тоже. Отныне до конца жизни оба эти события будут для них неразрывно связаны. По тропинке за Домом Картера Руфь поднялась на мыс Калеба и села на тиковую скамейку Джози. Она провела рукой по вырезанному на спинке сердцу, потрогала металлическую табличку с именем дочери и датами рождения и смерти. Медная табличка успела окислиться, покрыться зеленым налетом. ДЖОЗЕФИНА КАРТЕР КОННЕЛЛИ. Руфь сидела и смотрела на искрящийся залив. Природа представала перед ней во всей своей красе. В выемке валуна цвел миниатюрный сад. Руфь думала, что ей будет неуютно здесь, но, как ни странно, испытывала только умиротворение.