Однако истинный оселок, непременное условие, необходимая черта, по которой с первого взгляда узнаешь элит-экстремала, – аура, харизма, отпечаток, свидетельствующий о родстве (пусть самом дальнем или даже случайном) с европейскими венценосными семьями: то ли он кузен наследного принца Варсоньовы, то ли бывший жених подавшейся в хиппи дочки короля Бордюрии, то ли брат шурина короля Руритании. Маленькие подробности, позволяющие засветиться на страницах «глянца». Немало способствует популярности, если ты из хорошей семьи, да не просто хорошей, а из хорошей со средствами, и при этом имя твое – например, Боря Франсиско де лос Сантос, – которое у зауряд-экстремалов произносится без затей, как в паспорте, звучит так же, как повелось с беспечального детства в кругу семьи и друзей, хотя тебе уже натикало сорок годков: Кукито, Чоло или Тотин. Ибо в этом случае журнальчик «Ола!», посвящая четыре полосы твоему последнему подвигу, сможет вынести в заголовок такую вот примерно байду: «Тотин Фернандес дель Сируэло-Бордью, цвет экстремалов, заявляет: «Корпорация “Телевисьон Эспаньола”, авиакомпания “Иберия”, “Телефоника”, банки ВВVA, “Трансмедитерранеа”, “Репсоль”, “Ла Онсе и Ла Досе” профинансировали мой проект вовсе не потому, что я – зять короля Оттокара Сильдавийского».

«Мы на другом конце света, на обычном деревянном корабле, но корабль этот – частица нашей отчизны. И сегодня мы будем драться за нее». Нужны стальные яйца и полное отсутствие комплексов, а иными словами, надо быть британцем – ну, или в данном случае, австралийским режиссером Питером Уиром, – чтобы вставить эту фразу в картину, да еще в такие времена, да притом умудриться сделать так, чтобы звучало совершенно естественно. Или вроде того. Смотришь «Хозяин морей: На краю Земли», великолепную экранизацию морских романов Патрика О’Брайана о приключениях капитана Джека Обри и его друга доктора Мэтьюрина, и удовольствие от этой картины – лучшей, несомненно, после «Моби Дика» картины на морскую тему – соединяется с восхищением от того, как блистательно удается англосаксам (они же – «британские псы» и все их производные) лелеять и беречь свою историческую память, сохранять ее живой и свежей и воплощать в волнующее повествование, буквально хватающее тебя за горло.

Клянусь вам могилами предков, уже очень давно кинематограф не дарил мне такого полного счастья. Выражаясь безыскусней, я кайфовал как свинья в кукурузе. Если для обычной аудитории, для, так сказать, кинозрительской пехоты этот фильм был чудесной историей о морских приключениях, а для тех, кто принадлежит к братству (по)читателей О’Брайана, чей последний из двадцати романов, составляющих серию, сейчас выходит по-испански, так вот для нас, его поклонников, картина, где особенно хорош Рассел Кроу в роли капитана Обри, дорога не только превосходной психологической обрисовкой героев, но и безупречной точностью разных технических подробностей. И заметна она не только во впечатляющей веренице штормов и сражений, где картечь в щепки курочит обшивку и в дыму рушатся размочаленные мачты, но и – главным образом – тем, с какой доскональной точностью воспроизведен во всех деталях морской обиход: оружие, инструменты, такелаж, управление парусами, снасти, одежда, татуировки, шрамы и прочие подробности тяжкой и грязной жизни на борту. Не может не радовать, что для верной передачи морских терминов – а это всегда оказывается слабым местом в фильмах о море и моряках – к дубляжу был привлечен молодой каталонец Мигель Антон, переводчик последних романов О’Брайана и знаток морской терминологии конца XVIII века. Тут дело такое… Не годится мне это говорить, потому что Мигель – мой друг. Но истина дороже – этот сукин сын справился с задачей просто блестяще.

Кроме этой тщательной и бережной передачи деталей, особенное удовольствие любому читателю О’Брайана доставляют необыкновенной красоты кадры, на которых плывет и сражается еще один персонаж романа – 84-пушечный фрегат «Сюрприз», легендарный корабль, по праву занимающий в нашей благодарной памяти почетное место рядом с «Пекодом», «Испаньолой», «Патной» и другими своими литературными собратьями. Им галисиец Альберто Фортес – запомните это имя, влюбленные в море, – только что посвятил прекрасную и печальную книгу «Мемориал на борту».

Вслед за тем полезно будет узнать, что бюджет фильма составил сто сорок миллионов долларов и что британское Адмиралтейство оказывало всяческое содействие его создателям – от деталей корабельной архитектуры, артиллерийского и парусного вооружения, маневрирования до математических формул, позволивших рассчитать, к примеру, размер якоря. Ну и результат налицо. Сравнение напрашивается само. Можете себе представить? Можете себе представить, чтобы сценарий, содержащий фразу, с которой вышеподписавшийся начал эту колонку, оказался на столе у министра или политика? В нашей стране, где для кино необходимо не историческое событие, а лишь бы как-нибудь ненароком не обидеть ту или иную автономию, как бы не сказать что-либо раздражающее для той или иной персоны. Дуем, ребята, на воду, на молоке не обжегшись, а на всякий случай. Здесь ведь у нас и само слово «Испания» чуть ли не под запретом, ибо чревато конфликтами, а оттого и снимают у нас всякую дребедень типа «Кармен» или «Иоанны Безумной», которые отдельные кретины признали шедеврами отечественного кинематографа. К этому прибавьте еще всепожирающее кумовство и редкостное бесстыдство. Невозможно себе даже вообразить, что произойдет, если в Испании выделить сто сорок килотонн на производство кино. Двое из трех режиссеров сто двадцать прикарманят, а из остального слепят… ну, то примерно, из чего пули не выходят.

«Ты скурвился, Реверте! – заявил мне читатель из Сантандера. – Десять лет кряду ты гнобил на этой странице английских псов, исконных наших недругов, разносил на все корки, а теперь вдруг расхваливаешь “Хозяин морей: На краю Земли”. Кино, конечно, знатное, спору нет, но ведь это – гимн британскому флоту. Вероятно, от бесконечного чтения Патрика О’Брайана и задушевного общения с твоим кумом Хавьером Мариасом у тебя возник “стокгольмский синдром”. Сука ты, Реверте. Почему не вытащишь фигу из кармана, а из забвения – фигуру моего земляка Луиса Висенте де Веласко? Чего молчишь, а? Я тебя спрашиваю! Будь он англичанином, про него десять кино бы наснимали. Ни один из сынов надменного Альбиона в морских делах с ним и рядом не стоял. Но все понятно – он ведь испанец! Уроженец Сантандера де Нохи. И потому ни одна тварь не вспомнит о нем».

Ну, чего… Нечем крыть. Наш сантандерский читатель имеет резон. А потому, смывая с себя вину, а равно мимоходом и в целях недопущения того, чтобы будущие подданные нынешнего Принца У… э-э-э… шастого надувались спесью – им в этом году предстоят страшеннейшие песни-пляски по случаю 300-летия завоевания Гибралтара, – я и решил посвятить эту колонку капитану испанского флота Луису Висенте де Веласко. Которому, как ни крути, наш старый друг Джек Обри не дотягивается даже до нижней пуговицы брюк. И, по правде сказать, утешительно, что злосчастная наша История, битком набитая подлостями, низостями, бесчестьем, бездарностями, все же иногда выталкивает наверх таких людей, как дон Луис, – честных, умных и с яйцами в надлежащем месте. Что лишний раз доказывает, чем могла бы стать наша невезучая страна, случайся хоть изредка у хороших вассалов хороший сеньор.

Вчитайтесь в биографию этого человека. Пятнадцатилетний гардемарин, Веласко получил боевое крещение в попытке отбить Гибралтар, в штурме Орана и в многочисленных морских сражениях с берберийскими корсарами. В тридцать лет ему дали чин капитана 2-го ранга и тридцатипушечный фрегат под команду, на котором он и шел в 1742 году из Веракруса в Матансас, как вдруг наткнулся на два британских корабля – сорокапушечный фрегат и следовавший за ним в отдалении бриг. Не желая попасть (в буквальном смысле) между двух огней, Веласко принял решение разделаться с фрегатом раньше, чем подоспеет бриг. Он сблизился, завязал бой и после непродолжительной пальбы взял его на абордаж, спустил британский флаг, вернулся на свой корабль и устремился за бригом – тот ввиду такой панорамы жидко, что называется, это самое, – догнал его и привел в порт Гаваны два призовых корабля. И чтобы уж, как говорится, не расхолаживаться, четыре года спустя с двумя шебеками береговой охраны взял на абордаж еще один английский 36-пушечный парусник. Такой вот он был.