Сайго наблюдал за всеми этими восстаниями со смешанным чувством. Он сам был глубоко обеспокоен действиями токийского правительства и поэтому симпатизировал повстанцам. Он признался в двойственности своих чувств Кацура, который уже давно был его самым доверенным другом. Восстание Маэбара, написал он в ноябре 1876 года, стало для него «удивительно хорошей новостью». Сайго узнал о мятеже по телеграфу и был уверен в том, что «Осака скоро окажется в его [Маэбара] руках». Основная критика Сайго действий Маэбара была связана с выбором времени. Он не подождал до 3 ноября, дня рождения императора, и, таким образом, не воспользовался символической датой, которая могла бы вызвать симпатии к его делу во всей Японии. Если бы Маэбара подождал, рассуждал Сайго, «то люди в Эдо, несомненно, присоединились бы к нему, и… я имел бы удовольствие наблюдать восстания во всех направлениях». Но сам Сайго не присоединился к мятежникам и отказался покидать Хинатаяма из страха, что его появление в Кагосима может быть интерпретировано как призыв к восстанию. Сайго был одновременно и доволен и обеспокоен собственным влиянием. Он не мог покинуть Хинатаяма, но при этом думал, что «если я однажды сдвинусь с места, это напугает весь мир».
Сайго не объяснил причину своих симпатий к бунтовщикам, но многие историки считают, что он поддерживал их потому, что, как и они, был против отмены самурайских привилегий. Но все же, хотя это, конечно же, правда, для Сайго главным вопросом было поддержание правления, основанного на добродетели. Сайго был обеспокоен упразднением самурайского сословия, потому что он считал его тем общественным классом, который олицетворяет собой честь и беззаветную отвагу. В контексте этого общего взгляда на добродетельное правление Сайго в такой же степени беспокоило то, что инициативы центрального правительства могут подорвать моральную чистоту простолюдинов. Отрывочные записи свидетельствуют о том, что Сайго был глубоко обеспокоен последствиями введения земельного налога и института частной собственности. В двух неподписанных документах он сокрушается о том, что частная собственность «заразит» принятую в Сацума систему кадовари, в соответствии с которой крестьяне возделывали общую землю. Взгляд Сайго на систему традиционного землевладения в Сацума был чрезмерно оптимистичным: система была во многом несправедливой, а налоговое бремя гнетущим. Но Сайго ясно представлял себе, какие опасности связаны с введением рыночных принципов в систему землевладения. В тяжелые времена, заметил он, бедняки будут вынуждены продавать свою землю богатым, что еще больше усилит их нищету и в конечном итоге вынудит бежать из княжества. Таким образом, Сайго высказывался за реформу системы кадовари, чтобы крестьяне получили одинаковые участки земли, а затем придерживались принципов общего землевладения. Это был единственный способ избежать в ближайшем будущем невиданного зрелища людей, которые «дерутся из-за земли, ослеп ленные перспективой быстрого обогащения». Сайго не хотел допустить, чтобы коммерческие отношения развратили крестьян Сацума, и он был готов нарушить волю центрального правительства для защиты добродетели своего княжества.
Пока Сайго размышлял о надвигающемся повсеместном распространении коммерческих отношений, радикалы из «Сигакко» открыто заговорили о том, чтобы начать войну с Токио. Даже самые умеренные из членов «Сигакко» чувствовали, что они не в силах контролировать ситуацию. Как выразился Мурата Симпати, сдерживать «Сигакко» — это все равно что пытаться «удержать воду в гнилой бочке, обвязывая ее гнилой веревкой». В январе 1877 года, предчувствуя неизбежный конфликт, токийское правительство направило грузовое судно «Сэкирюмару», чтобы вывезти из Сацума вооружение и боеприпасы. Весть об этом плане всколыхнула радикально настроенных студентов «Сигакко», и ночью 30 января маленькая группа совершила налет на склад боеприпасов в городе Кагосима. Они разоружили охрану и вынесли со склада около шестидесяти тысяч патронов. Местная полиция доложила об этом инциденте лидерам «Сигакко», но не предприняла никаких самостоятельных действий, и на следующую ночь студенты со-вершили еще один налет, на этот раз разрушив большую часть склада. 31 января они атаковали арсенал центрального правительства и верфь в Исо, захватив оружие и боеприпасы.
Хаос в Кагосима был усилен обнаружением шпионов, работающих на государственное полицейское управление. Начиная с конца 1876 года начальник национальной полиции начал направлять уроженцев Са-цума в их родную провинцию с приказом проникнуть в «Сигакко» и удерживать его членов от антиправительственных действий. Номинальный лидер этих агентов, Накахара Хисао, был исполнительным, но некомпетентным, и в конце января 1877 года он рассказал о своей миссии Танигути Тогоро, лояльному члену «Сигакко». Танигути быстро проинформировал свое начальство о том, что Накахара создал сеть тайных агентов с целью подрыва деятельности «Сигакко» и организации покушения на Сайго. Накахара был арестован, подвергнут пыткам, и 5 февраля он подписал признание, подтверждающее донесение Танигути. Позднее Накахара отказался от своего признания, но он был сомнительной личностью, и даже Кидо Койн был склонен подозревать его в предательстве. В Кагосима донесение Танигути и признание Накахара были широко восприняты как доказательства вероломства токийского правительства.
Во время всех этих волнений Сайго охотился в местечке Конэдзимэ, на полуострове Осими, и вернулся в Кагосима только 3 февраля. О реакции Сайго на все эти бурные событий нет достоверных отчетов, но, согласно легенде о Сайго, он был потрясен действиями студентов «Сигакко» и воскликнул: «Какое дерьмо \симатта}\» Затем Сайго объявил, что, хотя не одобряет действий студентов, его глубоко тронула их преданность, после чего поклялся умереть с ними в бою. Это красивая история, но письма Сайго, написанные в марте, позволяют предположить нечто иное. Арест Накахара и его признание изменили представление Сайго о токийском правительстве. Поскольку еще в 1873 году Сайго подозревал Окубо в предательстве, признание Накахара подтвердило его наихудшие опасения. Сайго давно хотел защитить Сацума от того, что он считал аморальным правлением Токио, но теперь режим сам пришел за его жизнью, и такое вероломство требовало ответа. Сайго все еще стоял перед глубокой идеологической дилеммой: токийское правительство было императорским правительством, и Сайго не хотел становиться тем, кто бунтует против императора. Но действия правительства требовали ответа. 7 февраля Сайго объявил о своем решении направиться в Токио и потребовать ответа от центрального правительства.
Теперь, под руководством Сайго, в Сацума началась подготовка к войне. Система «Сигакко» предоставила большое количество обученных солдат, которые составили ядро повстанческой армии. Студенты «Сигакко» были обучены современным методам ведения войны, и они были вооружены винтовками «Снайдер» (заряжаемые с казенной части) и «Энфилд» (заряжаемые с дульной части), различными карабинами, пистолетами, а также мечами. Два артиллерийских подразделения, собравшие почти всю полевую артиллерию Сацума, имели на вооружении двадцать восемь горных пушек (5,28-фунтовые), две полевые пушки (15,84-фунтовые) и тридцать разнообразных мортир. В армии всего насчитывалось около двенадцати тысяч солдат, сгруппированных в семь батальонов, и их моральный дух был очень высок. Но с самого начала было очевидно, в чем заключается слабость сил Сацума. Несмотря на всю свою мощь, армия не имела тылового обеспечения. Каждый солдат сам нес свою провизию, и не существовало никакого четкого плана пополнения запасов. Изначальный запас боеприпасов позволял выделить только сто патронов на каждого человека. Напротив, императорская армия располагала всеми ресурсами национального правительства. Общая численность армии составляла сорок пять тысяч человек, но главным ее преимуществом было хорошее обеспечение. Императорская армия имела на вооружении более ста артиллерийских орудий, включая две картечницы Гатлинга, и ее изначальный боезапас составлял шестьдесят три миллиона патронов, что более чем в четырнадцать раз превышало общий боезапас повстанческой армии. Более того, к марту молодая японская военная промышленность производила около полумиллиона патронов в день. Таким образом, чем дольше продолжалась война, тем больше было преимущество токийского правительства в боеприпасах и провианте.
