«Многие люди прибывали из Кадзики, чтобы нанести Сайго визит в Хинатаяма. Но по какой-то причине Сайго не предпринимал никаких усилий для того, чтобы встретиться с ними. Это было тяжело для нас, поскольку мы знали, что они проделали долгий путь. Я не думаю, что такие глупые женщины, как мы, были способны понять хотя бы часть тех чувств, которые испытывал Сайго. Когда Сайго был дома один, он курил длинную трубку и полностью уходил в свои мысли, так что со стороны казалось, будто он спит. Только теперь, сложив все вместе, я понимаю, что, оставаясь один дома, он тихо размышлял об окружающем мире. Конечно же, я даже не могу себе представить, о чем он думал».
Согласно Иваяма, Сайго развлекался играми с местными детьми и изготовлением соломенных сандалий, которые он надевал на охоту. Постоянным взрослым спутником Сайго в Хинатаяма был Наоён, борец сумо, регулярно отправлявшийся вместе с ним на охоту и рыбалку.
Достоверность этого удивительного образа Сайго подтверждают и другие источники, такие, как письма британского врача Уильяма Уиллиса, который возглавлял медицинскую школу в Кагосима. В июле 1874 года Уиллис написал: «Я ожидаю, что сегодня ко мне в дом придет бывший главнокомандующий вместе со своими мальчиками (маленькими друзьями), и собираюсь показать им, как волшебный фонарь отбрасывает разнообразные тени. Надеюсь, что это их позабавит». Это мало похоже на поведение человека, готовящего к сражению повстанческую армию. Письма Сайго за тот период тоже свидетельствуют о том, что он добровольно отошел от политики. В апреле 1875-го в письме своему двоюродному брату Ояма Ивао Сайго благодарит его за то, что тот прислал ему собачий ошейник, а затем просит прислать еще шесть таких же ошейников, но только на три с половиной дюйма длиннее. Затем Сайго мимоходом замечает, что, судя по всему, Пруссия и Франция приближаются к войне. Сайго оставался в курсе последних событий во внутренней и международной политике, но уделял значительно больше внимания своим охотничьим собакам.
Регулярное участие Сайго в общественной жизни ограничивалось его связью с «Сигакко», системой частных школ, основанной в 1874 году. Эти школы создавались для того, чтобы направить в конструктивное русло энергию молодых солдат, которые в 1873-м ушли в отставку вместе с Сайго. «Сигакко» имела два основных отделения: пехотное, которое возглавлял Синохара Ку-нитомо, и артиллерийское, где руководил Мурата Син-пати. Учебный план был сконцентрирован на военной подготовке и китайской классике. Изначально «Сигакко» посещали менее восьми сотен студентов, но за последующие два года эти школы стали влиятельным институтом в общественной и политической жизни Сацу-ма. В каждом округе «Сигакко» были основаны свои школы, дополнявшие существующую школьную систему. Образовательная программа напоминала традиционные годзу. после полудня, когда обучение в годзу заканчивалось, отделения «Сигакко» собирали местную молодежь для учебы и военных занятий, а вечером ученики собирались снова для дебатов.
Сайго был широко признан как политический лидер «Сигакко», и провозглашенные им принципы были вывешены в каждой школе. Но активное участие Сайго ограничивалось двумя школами, не входившими в основную систему «Сигакко»: «Сётэн-гакко» и «Ёсино кайкон-ся». Школа «Сётэн-гакко», основанная в Токио в 1873 году под названием «Сюгудзуки», была посвящена солдатам, павшим в «войне Босин». Она получала финансовую поддержку от ветеранов Сацума, которые передавали в дар школе свои награды за доблестную службу; например, ежегодный вклад Сайго составлял 2000 коку,
Ояма Цунаёси (губернатор провинции Кагосима) давал 800 коку, а Кирино Тосиаки — 200 коку. Когда в 1873 году Сайго оставил правительство, школа «Сюгудзуки» вместе с ним переехала в Кагосима и взяла себе новое имя. Образование в «Сётэн-гакко» было сосредоточено на военном деле, но в учебный план входила и китайская классика, а также английский, французский и немецкий языки. Школа привлекала к работе иностранных преподавателей и отправляла самых одаренных студентов ушиться в Европу. Сайго принимал активное участие в определении школьной политики и вербовке инструкторов.
Упор школі лой программы на иностранные языки и иностранные науки отражал своеобразный взгляд Сайго на конфуцианскую традицию. Сайго был убежден в том, что основные ценности конфуцианства являются универсальными, а не привязанными к какой-то конкретной кушьтуре. «Главная задача правительства, — заявлял он, — состоит в том, чтобы культивировать преданность, сыновнюю почтительность, доброту и любовь», и это справедливо повсюду, даже на Западе. Хотя жители Запада не изучают «путь» по китайской классике, принципы хорошего управления являются одинаковыми в Японии, Китае и Европе. Таким образом, Сайго верил в то, что Япония может изучать конфуцианские ценности путем критической оценки западных институтов. Сайго ясно изложил свои взгляды на универсализм конфуцианства, когда он хвалил европейские тюрьмы за то, что они воплощают добродетель сострадания и идеалы древних мудрецов значительно лучше, чем японские. Сайго также осуждал Запад в конфуцианских терминах за то, что он стремится извлекать «прибыль» из неразвитых стран, вместо того чтобы великодушно направлять их к цивилизации. Сайго боялся не того, что Япония будет учиться у Запада, а того, что она научится у Запада плохим вещам и импортирует фасад западной культуры вместо скрытых добродетелей, составляющих основу ее силы. Он беспокоился о том, что Япония истощит свои ресурсы на такие «игрушки», как железные дороги, и привьет дух «фривольности» своему народу. Таким образом, Сайго обращался к конфуцианской классике как к средству подготовки студентов к трезвой оценке Запада. Обученные классическим китайским текстам и укрепленные любовью к японскому императору, студенты Сацума будут настроены на то, чтобы научиться дисциплине у пруссаков, а не праздности у французов. Именно вера в конфуцианство, как в общечеловеческое наследие, позволила Сайго надеяться на то, что Япония сумеет сохранить свои традиции и при этом занять достойное место среди мировых держав.
Школа «Ёсино кайконся», или «Общество освоения земель Ёсино», следовала совсем иной, но схожей по духу программе. Школа была названа по своему местоположению, маленькой деревушке возле города Кагосима. Студенты и преподаватели расчищали землю в окрестностях Ёсино и занимались сельским хозяйством, выращивая рис, просо и ямс (сацумаимо) на протяжении дня. Они учились по ночам, по программе, которая включала военную подготовку и китайскую классику. Сайго принимал самое непосредственное участие в строительстве и последующей работе школы. Он даже лично вникал в такие детали, как выплата жалованья плотникам, и проводил в Ёсино длительные периоды времени. Учебный план «Ёсино кайконся» совпадал с представлением Сайго об идеальном самурае — образованном, практичном и привыкшем полагаться только на себя. Школьная программа позволяет предположить, почему Сайго публично не протестовал против отмены содержания самураев в 1876 году. Он надеялся сохранить самурайское сословие за счет приучения его к экономному самообеспечению. Эти самураи будут править за счет высшей добродетели, а не наследственных привилегий. В апреле 1875 года он с энтузиазмом описывал Ояма Ивао свои дни, проведенные в Ёсино: «В эти дни я трудился как настоящий земледелец и с интересом этому учился. Поначалу мне было трудно, но теперь я могу обрабатывать по две делянки за день. Я привык к простой пище, такой, как похлебка из соевых бобов и сладкого картофеля. Ни в чем не испытывая недостатка и ничем не обеспокоенный, я чувствую себя здесь полностью умиротворенным». Для Сайго работа в Ёсино, как и рыбалка в Хинатаяма, была фрагментом идеального мира.
Деятельность Сайго с 1874 по 1876 год на практическом уровне представляла собой уход из политики. Но оторванность Сайго от политических дел в то же время была глубоким политическим заявлением. Основное возражение Сайго государству Мэйдзи было моральным. Он был недоволен нападением на Корею в 1875 году, поскольку оно не соответствовало конфуцианскому понятию чести. Точно так же Сайго не был настроен враждебно против Запада, но у него вызывали отвращение внешние атрибуты западной культуры. Судя по всему, токийское правительство стремилось перенять такие фривольности, как бальные танцы, но не торопилось подражать неподкупности западных правительственных чиновников. Сайго, как всякий хороший чиновник-конфуцианец, был слишком принципиальным для того, чтобы публично критиковать государство. Вместо этого он надеялся на то, что примером идеальной модели поведения для политиков станет его повседневная жизнь — простая, здоровая, самодостаточная и глубоко моральная. Этот образ морально обоснованного ухода от повседневных дел наполняет его стихи и письма. Например, в стихотворении, написанном в 1875 году в честь «Ёсино кайконся», он высказывает предположение, что лишь немногие способны оценить по достоинству МИССИЮ ЭТОЙ ШКОЛЫ:
