Конечно, занимайся она в свое время хотя бы зарядовой гимнастикой, она нашлась бы в самый последний момент и выплыла бы. А тут со своими цветами окунулась и враз пошла ко дну, не сопротивляясь природе.

Тем более, она шла по скользким бревнам. Она всегда по этим бревнам ходила купаться. А тут пошла после дождя на своих французских каблучках и свалилась. Только что тру-сички остались на плоту.

А, может быть, она и нарочно в воду сунулась. Может, она жила, жила с таким отсталым элементом и взяла и утонула. Тем более, может быть, он заморочил ей голову своей мистикой.

Но только, конечно, вряд ли. Скорей всего, если объяснить психологически, она поскользнулась на бревнах и потонула.

Конечно, не будем чересчур расстраивать читателей художественным описанием дальнейших событий. Скажем только, что инженер Николай Николаевич чрезвычайно убивался и страдал от этого факта! Он валялся на берегу, рыдал, и все такое, но его подруга погибла безвозвратно и даже ее тело не могли найти, а от этого инженер тоже чересчур страдал и расстраивался.

— Если бы, — говорил он своей хозяйке, — она нашлась, я бы больше успокоился. Но, говорит, такая жуткая подробность, что ее не нашли, совершенно меня ослабляет. И я, говорит, через это ночи не сплю и все про нее думаю. Тем более, я ее любил совершенно неземной любовью и мне, говорит, только и делов сейчас, что найти ее, приложиться к ее праху и захоронить ее в приличной могилке и на ту могилку каждую субботу ходить, чтобы с ней духовно общаться и иметь с ней потусторонние разговоры.

Так он сказал, настриг листочков и на этих листочках написал крупным шрифтом — мол, нашедшему тело, и так далее, будет дано крупное вознаграждение в размере тридцати рублей, и тому подобное.

И эти записульки он расклеил по всей деревне и по рыбацкому поселку.

Только проходит месяц — безрезультатно. Очень многие ее ищут кошками, баграми, и так далее, но почему-то найти не могут.

А он, голубчик инженер Горбатов, ходит все время сторонкой, ни с кем не здоровается и только у него и делов, что ожидает — не найдут ли его подругу.

Конечно, никакое горе особенно долго не может продолжаться. В этом отношении наш организм дивно устроен.

И самая кошмарная драма слишком скоро забывается и почти ничего от нее не остается.

Так что горе инженера немножко тоже поутихло. Хотя он и продолжал горевать, считая, что его крупная любовь останется с ним навеки.

И, горюя, он не переехал с дачи, а продолжал ежедневно ездить, не желая расставаться с дорогими местами.

И вот, в начале сентября, рыбаки отыскали ее тело. Ее течением отнесло верст на пять и прибило к берегу.

Ну, приезжают к инженеру два рыбака и докладывают — мол, осмотрите, надо опознать и, в случае чего, с вас приходится.

Ах, он очень засуетился, побледнел, заторопился в своих движениях, сел в лодку и поехал с рыбаками.

Не будем особенно сгущать краски и описывать психологические подробности, скажем только, что инженер Горбатов тут же на берегу подошел к своей бывшей подруге и остановился подле нее. Кругом рыбаки, конечно, стоят молча и глядят на него, чего он скажет — признает ли он или не признает, тем более, признать было, конечно, затруднительно — время и вода сделали свое черное дело. И даже грязные тряпки от костюма были теперь мало похожи на что-нибудь такое приличное, на бывший прекрасный костюм. Не говоря уже про лик, который был тем более попорчен временем.

Тогда один из рыбаков, не желая, конечно, терять понапрасну драгоценное времечко, говорит — дескать, ну, как? Она? Если не она, так давайте, граждане, разойдемся, чего стоять понапрасну!

Инженер Горбатов наклонился несколько ниже, и тут полная гримаса отвращения и брезгливости передернула его интеллигентские губы.

Носком своего сапожка он перевернул лицо утопленницы и вновь посмотрел на нее.

После он наклонил голову и тихо прошептал про себя:

— Да… это она!

Снова брезгливость передернула его плечи. Он повернулся назад и быстро пошел к лодке.

Тут рыбаки начали на него кричать — мол, а деньги, деньги, мол, посулил, а сам тигаля дает, а еще бывший интеллигент и в фуражке!

Горбатов, конечно, без слова вынимает деньги и подает рыбакам и прибавляет еще пять целковых с тем, чтобы они захоронили эту даму на здешнем кладбище.

И после этого Н. Н. Горбатов уехал в Отрадное, а оттуда в Ленинград.

А недавно его видели — он шел по улице с какой-то дамочкой. Он вел ее под локоток и что-то такое вкручивал.

Так вот и вся история.

Память утонувшей и глубокую неземную любовь к ней со стороны инженера почтим вставанием и перейдем к текущим делам. Тем более, время не такое, чтоб подолгу задерживаться на утонувших гражданах и подводить под них всякую психологию, физиологию и тому подобное.

В том месяце вычистили из партии одного человечка. Кто он — не суть важно. Важно, что его вычистили. А вычистили его по бытовому признаку — он выпивать любил.

Ну, такая у него вообще бурлацкая натура. Он чуть что — за воротник заливал. Хотя и в меру. А других делов за ним не значилось. Он и работал ничего себе. И с женой довольно миролюбиво обходился. И по займу 106 процентов заплатил. Вот, ей-богу, обидно-то!

Главное, комиссия такая слишком строгая подобралась. Кто что, кого чего, кому почему? Ну, и доездили человека. Почему, говорят, на фронте не был? А он, может быть, завозился по хозяйственной части и не попал на фронт. А теперь ему это на вид ставят.

Ну, одним словом, уволили.

— Хотя, говорят, вы будете и пролетарский элемент, но, говорят, чего-то в вас наблюдается мелкобуржуазное. Вы, говорят, не подходите в реконструктивный период нашего времени.

А очень человеку обидно стало.

«Ах, так, думает. Сколько лет, думает, я крепился и сдерживал свою бурлацкую натуру, а вы мне такие песенки поете. Сколько лет, думает, я не позволял себе никого ударить и с женой довольно миролюбиво обходился. И займу сто шесть процентов заплатил. А мне такие песенки подносят».

И, одним словом, развернул человек свою деятельность. Завил горе веревочкой и начал ежедневно колбасить. Меньше чем в одну неделю, он побил весь жакт, все свое домоуправление. Содрал у них со стены разные актуальные лозунги. Жену отвозил, находясь в стадии опьянения. Одним словом, в короткое время таких делов натворил, что даже на него протокол составили.

Только наряду с этим происходит другое течение.

Как я есть беспартийный товарищ, то я не знаю, как это технически происходит. Но только дело этого человека после увольнения двигается. И им интересуются. Ах, дескать, это бурлацкая натура! Кто что, кого чего, кому почему? И, одним словом, восстанавливают человека в его правах.

Восстанавливают человека в его правах и дают ему об этом знать.

Заместо крупного веселья он очень забеспокоился.

Ничего такого не говорит, только говорит: «Братцы, братцы…» И сам за всех хватается и вроде как мысленно прощение себе требует за свои последние дела. И, конечно, бежит, куда ему надо.

Как я есть беспартийный товарищ, то я и не знаю, куда надо в таких случаях бежать. Только, одним словом, он бежит, куда ему следует бежать, и там восклицает:

— Ах, ах, да что же вы со мной делаете?

— А что? — говорят.

— Да как же — что? Сначала меня чистите. После обратный ход даете. Это же неизвестно, как человеку вести себя.

И на каких правах жить? Или как беспартийцу находиться? Или, наоборот, опять сдерживаться.

— А что? — говорят.

— Да как же, говорит, я за это переходное время разных мелкобуржуазных делов натворил и слегка сполз с классовой линии.

Ему говорят:

— Ну, значит, товарищ, вы не чистой воды пролетарий. И настоящий партийный коммунист в любое время дня и ночи должен быть вроде как одинаковый и сверкать, как стеклышко.

Тут опять возникает дело, и его, голубчика, снова сгоняют с платформы.