А машина графини Йоханны фон Кайзерлинк, в которой ехали Мария Штейнер и Миета Пайл — Валлер, застряла в снегу, и им пришлось покинуть ее. К счастью, мимо проходил сын булочника с пустыми санками; он разрешил Марии Штейнер сесть в них и катил ее до ближайшей деревни, при этом ее ноги всю дорогу волочились по снегу. В деревне она заплатила за самое простое транспортное средство, на котором дамы добрались до ближайшей станции, где остались ждать поезда.

В этом же турне нам встретилось еще немало препятствий, и мы были рады наконец вернуться в Дорнах. Некоторые из нас к тому времени были сильно простужены. За этот первый период поездок мы испытали много значимых и примечательных переживаний. В рамках этой книги обо всем рассказать невозможно. Скажу лишь, что эти особые впечатления придавали нам силы. Как мы, так и члены Общества в разных городах, которые помогали в организации наших выступлений, стали за это время активнее и сознательнее. Несколько раз мы замечали, что в городах, где должны были состояться эвритмические представления, члены Общества начинали критиковать запланированную программу выступления и выражать свое неудовольствие, заявляя, что нужно было посоветоваться с ними, людьми, знающими свой город, — только в таком случае представление могло достичь своей цели. Во время и после генеральной репетиции они часто с большой долей уверенности предсказывали провал программы. Мария Штейнер переносила эти настроения с невероятным терпением, проявляя при этом удивительное спокойствие. Затем начиналось представление: публика глубоко переживала все происходящее на сцене, временами демонстрируя неожиданно бурный восторг. Успех нельзя было отрицать, и пессимистам приходилось с удивлением и смущением брать свои слова обратно — для них это было хорошей возможностью проверить зрелость своих суждений.

Тяжелее всего приходилось Марии Штейнер, когда Р. Штейнер не мог принимать участия в наших поездках. В упомянутом турне по Германии его тоже не было в составе группы. Это дало нам возможность еще лучше узнать Марию Штейнер, она открылась нам как неустрашимая личность, наполненная душевным величием во всех жизненных ситуациях, хорошо понимающая человеческую природу, полная терпения и великодушного отношения к человеческим слабостям. Все существо Марии Штейнер излучало глубокую серьезность в сочетании с юмором и живительным весельем. Она была для нас образцом правильного поведения по отношению к подаркам и ударам судьбы и безустанного самопожертвования в служении духовному.

Приведу пример ее душевного склада. Однажды после эвритмического представления кто — то из публики как одержимый устремился в ложу, где находилась Мария Штейнер. Он ужасно ругался и угрожающе кричал: он не потерпит такого анти — искусства, он заплатил деньги не для того, чтобы смотреть на такое отвратительное зрелище. Мария Штейнер спокойно выслушала его и ответила примерно следующее: она хорошо понимает его недовольство, ведь эвритмия так непохожа ни на что из того, что публика может сегодня наблюдать в области танцевального искусства; но зрители привыкнут к эвритмии. Ее спокойная речь обезоружила буйного зрителя, и он, не проронив ни слова, покинул ложу. Оказалось, что это был безработный актер из Зальцбурга. Рецитация Марии Штейнер, сопровождавшая эвритмические представления, также критиковалась и подвергалась всяческим нападкам не только в прессе и в оценках большинства современников, но и среди членов Антропософского общества. Кстати, здесь тоже исключения подтверждали правило: огромная, уникальная работа Марии Штейнер, которая ознаменовала собой начало совершенно новой эпохи в искусстве речи, была понята и восторженно воспринята специалистами в области этого искусства, пусть даже их было меньшинство. Но те, кто признавал и высоко ценил эту работу, не могли опубликовать свои отзывы в прессе: при подаче своих рецензий они должны были ответить на вопрос: "за" или "против". Те, кто писал "за", получали отказ, им говорили, что в печать берут только рецензии тех, кто "против".

Такова судьба каждого носителя нового, великого импульса, особенно в духовной сфере, — ему уготован тернистый путь и дорога мученика.

Однажды нам даже пообещали блистательные отзывы и другие лавры при условии, что мы не будем упоминать имена Рудольфа и Марии Штейнер в связи с эвритмическим искусством, заменив их на какие — нибудь другие. Это тоже относилось к методам противников духовной науки Р. Штейнера. Еще в 1919 году после представления в Цюрихе я и другие эвритмистки почувствовали, что будет правильнее не писать в афише и программе выступления наши имена, о чем мы и попросили Марию Штейнер. С тех пор наша эвритмическая группа стала анонимной.

За время этих поездок мы лучше узнали многих членов Общества, которые заботились о нас, устраивали дружеские встречи и показывали нам городские достопримечательности. Они проявляли трогательную заботу, разделяя с нами свою зачастую скромную трапезу: это было послевоенное время, период материального кризиса, когда повсюду царили нужда и лишения. Так люди соединялись узами дружбы. В результате этих поездок во многих городах было начато преподавание эвритмии.

Уже в первые годы нашей работы в Столярной мастерской на рампе сцены были установлены разноцветные электрические лампочки, и Рудольф Штейнер начал, в связи с эвритмией, развивать искусство освещения. Это искусство достигло совершенства в Первом Гетеануме. После его открытия в 1920 году наши эвритмические выступления стали проходить там. Трудно описать красоту и гармонию, открывавшиеся взору при раскрытии занавеса сцены Гетеанума. Гетеанум был уникальным, ни с чем не сравнимым обрамлением для эвритмии с ее оркестровым взаимодействием с рецитацией и музыкой. Те, кто не испытал этого, едва ли могут себе представить силу и полноту впечатления, которое создавалось благодаря слиянию этих искусств с самим зданием Первого Гетеанума, служившим им оболочкой. Эвритмия — особенно в групповом исполнении — была наполнена разноцветными волнами, создаваемыми быстрыми движениями эвритмистов, как бы наделенными крыльями развевающихся разноцветных шлейфов на светлых и темных платьях и исполняющими, в соответствии с духовными законами, сложные формы танцев и звездных хороводов. Необычайно гармоничным образом эвритмия сочеталась с живописью купола, с формами архитравов, капителей и колонн, на которых переплетались тончайшие нюансы игры света цветных витражей. Синтез всех искусств стал здесь реальностью. Воплотилось и то, о чем Р. Штейнер говорил в своем докладе в Дорнахе осенью 1914 года. После слов о том, что Гетеанум создается таким образом, чтобы формы Большого зала, его архитектура и скульптура в соответствии с эвритмическими законами в танце сами приводили к формам под Малым куполом, он сказал следующее: «И я надеюсь, что еще кое — что будет эвритмически танцевать в здании, невидимым образом: это будет Слово. Здесь будет хорошая акустика»[49]

В этой пронизанной искусством атмосфере Мария Штейнер рецитировала для эвритмии на протяжении трех лет существования Первого Гетеанума. Я даже не решаюсь браться за описание огромного, незабываемого впечатления, которое производила ее рецитация. Мария Штейнер была творцом этого нового искусства речи. Она была и остается великим мастером во всем, что касается речи: будь то возвышенная или задушевная манера, будь то драматический или описательный стиль, не говоря уже о юмористическом, где она была неподражаема, заражая зал незабываемым весельем! Я бесконечно благодарна судьбе за выпавшее мне счастье представлять различные стихотворения в Столярной мастерской и в Гетеануме в сопровождении рецитации и декламации Марии Штейнер. Я знаю, что и другие эвритмистки, которым посчастливилось почувствовать вдохновение от рецитации Марии Штейнер, несут в своем сердце такую же глубокую благодарность. Она рецитировала для каждого, не страшась работы, по нескольку раз повторяя отдельные строки до тех пор, пока движение на сцене и произнесенное слово не соединялись друг с другом. Своими советами и поправками, важными, вдохновляющими замечаниями и беседами она вызывала раскрытие художественных сил и всего самого лучшего в тех, с кем работала. Строго отстраняя все не имеющее отношения к эвритмии и подбадривая робких, она излучала силы помощи. Не только Рудольфу Штейнеру, но и Марии Штейнер мы обязаны появлением чистого, настоящего образа эвритмии. О «целительной и волшебной силе Слова, о стоящих за ним волнах духовного» Мария Штейнер говорит во вступлении к «Искусству речи и драматическому искусству»50 и продолжает: «Речь — это текучее движение, движимое внутренней музыкальностью, в цветном волшебстве образов и в пластическом оформлении». Для Марии Штейнер это были не просто слова, она воплощала их в реальность, ведь только так могло развиться искусство эвритмии. В окружении людей искусства, которые приезжали в Дорнах неудовлетворенными со множеством вопросов и проблем и просили у нее совета, она продолжала работу в сфере искусства речи, чтобы постепенно, шаг за шагом привести его к высшей цели — одухотворению, одушевлению Слова.