— Вы потребовали бы смерти этого типа? Эрдаи? Если бы он все рассказал, но каким-то чудом исцелился бы и не умер?

— Джон, мы попытались бы.

— Но не добились бы своего?

— Нет, пожалуй.

— Потому что он был белым?

Даже сейчас ей очень хотелось сказать «нет». Присяжные оценивают серьезность этих преступлений по значимости отнятых жизней. При таком подходе, как и при многих других, раса и общественное положение обвиняемого не играют роли. Они бы сосредоточились на том, что жертвы Эрно были трудолюбивыми, содержащими семьи людьми. Противовесом являлась их оценка личности убийцы, и здесь цвет кожи почти не имел значения.

— Собственно говоря, присяжные требуют смертной казни только для тех, кого считают опасными и никчемными. На руку Эрно сыграло бы то, что он сделал одно доброе дело, — сказала Мюриэл Джону. — Не допустил, чтобы вместо него умер невиновный человек. Возможно, даже два дела. Он заботился о племяннике.

Родная плоть. Родная кровь. Могло сыграть роль и то, что Мюриэл понимала его чувства.

— Какой в этом смысл? — спросил Джон. — Какое может иметь значение то или другое? Его жертвы мертвы. Мой отец, Луиза, Джадсон. Судя по твоим словам, этот Эрно был мразью. Убийцей. Лжесвидетелем. Вором. Подонком. Вдвое худшим, чем когда-либо считали Гэндолфа. И он остался бы в живых?

Возражений тут быть не могло. Пробы на Эрно ставить было негде.

— Джон, вот так обстоят дела со смертными приговорами. Здесь все чрезвычайно — преступление, риск ошибиться, чувства родственников. Пытаешься установить правила, но все они почему-то не действуют или не имеют смысла.

Мюриэл привезла расшифровку допроса Коллинза. Джон перевернул несколько страниц и вернул ее.

— Все позади, — сказал он и глубоко вздохнул. — По крайней мере будем довольны этим. Все позади.

У дверей Мюриэл снова извинилась за свою роль в том, что дело оказалось таким долгим, мучительным, но Джон не желал этого слушать.

— Ни за что не поверю, — заговорил он с той же горячностью, с какой описывал бессмысленность закона, — что вы не работали с полной отдачей. Ты, Ларри, Томми. Все вы. Ни за что.

Он обнял ее так же крепко, как при встрече, потом отправился искать бинт для большого пальца.

Выйдя, Мюриэл остановилась и взглянула на ресторан, где десять лет назад трое людей встретили жуткую смерть. Она всегда будет видеть это простое кирпичное здание с большими окнами, содрогаясь при мысли об ужасе, который Луиза, Пол и Гас испытывали в последние секунды. Стоя там, снова подумала о том невыносимом миге, когда каждый из них осознал, что жизнь, которая нам дороже всего, вот-вот оборвется по прихоти другого человека.

В ресторане Джон повторил фразу, которую Мюриэл от него часто слышала — что ему до сих пор видится та кровь на полу. Однако он не закрыл «Рай». Ресторан служил памятником Гасу, вместилищем его духа. Был светлым местом в темную ночь. Теплым местом в холодный день. Где есть еда для голодных. Общество для одиноких. Жизнь, текущая в той обстановке, где люди стараются, подобно Гасу, быть друзьями друг другу.

Она будет возвращаться сюда.

Одежда, в которой Ромми Гэндолфа судили и привезли в тюрьму, куда-то задевалась. Видимо, облачения «желтых» и не трудились сохранять. Подъезжая к Редьярду, Артур с Памелой свернули к универмагу, где купили три пары трусов и несколько рубашек для Ромми. Потом продолжили радостный путь в южном направлении.

Когда они подъехали к тюрьме, на автостоянке уже расположилось несколько передвижных репортажных телестанций. Преподобный доктор Блайт вел пресс-конференцию. Как всегда, его сопровождала толпа. Артур не мог понять, откуда берутся эти люди — некоторые были сотрудниками его общины, несколько человек охранниками, но принадлежность остальных представляла собой полную тайну. Там было по меньшей мере тридцать человек, в том числе и единоутробный брат Ромми, о существовании которого Артур узнал только на прошлой неделе, когда в газетах стали появляться предположения о гражданском иске. Все окружение Блайта было кипучим, все радовались как событию, так и тому, что благодаря количеству и вниманию прессы заняли часть территории возле тюрьмы.

Блайт явно возил с собой передвижной помост в багажнике своего длинного лимузина, поставленного теперь в отдалении от объективов телекамер. Он соизволил позвонить Артуру и поздравить его, когда Мюриэл подала ходатайство о прекращении дела Ромми, но потом Артур не имел никаких вестей от преподобного или его сотрудников. Однако, разумеется, не удивился, увидев Блайта здесь. Из-за блестящей лысины и больших седых усов Блайт выглядел добрым дедушкой, пока не начинал говорить. Подойдя, Артур услышал, что он сетует на несправедливость системы, в которой наркоманы-судьи приговаривают невиновных негров к смертной казни. И подумал, что, хотя факт есть факт, при внимательном рассмотрении его выпад выглядит смешным.

Когда несколько репортеров потянулись к Артуру, преподобный пригласил его на подиум. Крепко пожал ему руку, похлопал по спине и снова поздравил с успехом. Это от него во время их последнего разговора Артур узнал, что обвинение заслушало показания племянника Эрно и что Мюриэл попросту выгораживает себя, обвиняя Джиллиан. Джексон Эйрз, утверждавший, что хранит этот секрет в интересах клиента, отправил Коллинза обратно в Атланту и отказался подтвердить то, чем, по подозрению Артура, тайком поделился с Блайтом. Ограничился только одной частностью. «Твой клиент этого не совершал. Его там не было. Все прочее значения не имеет. Отличная работа, Рейвен. Не думал, что ты можешь добиться успехов в роли защитника, но, видимо, ошибался. Отличная работа».

Правда о Коллинзе еще могла выясниться на гражданском процессе, особенно если обвинение не захочет пойти на мировую. Артур собирался по пути в город поговорить с Ромми о возбуждении иска. Накануне он сказал Хоргену, что собирается повести гражданское дело Ромми и уходит из фирмы.

В караульном помещении Артур с Памелой передали трусы и рубашку дежурному лейтенанту, который не хотел брать одежду.

— Те, что с преподобным Блайтом, привезли костюм. Ценой не меньше пятисот долларов.

Лейтенант, белый, настороженно посмотрел по сторонам и взял рубашку с трусами.

Через несколько минут появился Блайт. Его сопровождал впечатляющего вида человек: высокий, красивый, великолепно одетый, афроамериканец, показавшийся Артуру смутно знакомым. Артур знал только, что он не из этого города. Возможно, этот человек был спортсменом.

Лейтенант поднял телефонную трубку, и через несколько минут появился надзиратель Генри Маркер, негр. Широко улыбнувшись Блайту, он предложил всем собравшимся сопровождать его. Миновав первые ворота, они свернули в сторону, куда Артур с Памелой ни разу не ходили, и вошли в стоящее особняком административное здание из оранжевого кирпича. Там тоже были замки и надзиратели, но служило оно для освобождения, а не заточения заключенных.

На втором этаже Маркер ввел их в свой кабинет, просторный, но скудно обставленный. За столом надзирателя сидел, сутулясь и ерзая, Ромми Гэндолф в костюме и галстуке. Когда группа вошла, он подскочил, не зная, что делать дальше. Волосы его были подстрижены, и, когда он приветственно развел руки, Артур увидел, что Ромми наконец без наручников. И, не сдержавшись, заплакал, Памела тоже прослезилась. А Блайт подошел к Ромми и крепко обнял его.

Ромми требовалось подписать несколько бумаг. Артур с Памелой стали просматривать их, а Блайт отвел Ромми в дальний конец комнаты. Сначала они помолились, потом у них начался какой-то оживленный разговор. Когда Ромми поставил подпись на документах, можно было уходить. Надзиратель проводил всех до ворот. Широко распахнул их и отступил в сторону, словно дворецкий. Блайт протиснулся мимо Артура с Памелой и оказался рядом с Ромми, когда на него упал солнечный свет.

Телеоператоры, как всегда, кричали и толкались. Блайт взял Ромми под локоть и повел к подиуму на автостоянке. Пригласив Артура и Памелу подняться, предоставил им место во втором ряду, позади себя и Ромми. Памела приготовила для Гэн-долфа краткое заявление, но Блайт забрал его у Ромми и дал ему другой лист. Ромми начал читать, потом беспомощно огляделся. Единоутробный брат, стоявший теперь рядом, прочел за него несколько слов. Артур впервые задался вопросом, сколько потребовалось репетиций, чтобы Ромми прочел заготовленное для него признание, десять лет назад записанное на пленку. Он стоял, не зная, чего ожидать. Его потрясла вдруг неимоверная чудовищность того, что произошло с Ромми Гэндолфом, но и охватило глубочайшее удовлетворение от сознания, что они с Памелой использовали силу закона на благо Ромми. Закон исправил собственную несправедливость. Артур верил, что, как бы ни сдала у него в старости память, он никогда не забудет, что добился этого.