— Ты сегодня в очень шаловливом настроении. Меня это в самом деле начинает забавлять.

Счастливая, я говорю:

— Человек неизбежно заболевает, когда и сам испытывает так мало нового и вынужден без конца повторяться. Например, какой-то мужчина кусает меня за мочку уха, но не потому, что это моя мочка, или потому, что мочки уха — его пунктик и он непременно должен их кусать, нет, он кусает потому, что всех других женщин тоже кусал за мочки уха — маленькие или побольше, красноватые или синеватые, бесчувственные или чувствительные, ему совершенно безразлично, что думают об этом сами мочки. Ты должен признать, здесь налицо навязчивое состояние, чреватое последствиями, — некто, оснащенный кое-какими, большими или меньшими знаниями и, в любом случае, малой возможностью эти знания применить, должен набрасываться на женщину, быть может, годами — один раз это еще куда ни шло, один раз это выдержит каждая. Это объясняет также затаенное, смутное подозрение мужчин, ибо они не могут, в сущности, себе представить, что женщина, конечно, будет совершенно иначе вести себя с другим больным мужчиной, ведь различия мнятся ему лишь самыми поверхностными и внешними, именно такими, о каких говорят все и каждый или какие наука выставляет в искажающем, ложном свете.

Малина и впрямь в этом не разбирается.

— А я-то думал, — замечает он, — что встречаются необычайно одаренные мужчины, во всяком случае, иногда о ком-нибудь из них не перестают рассказывать или рассуждают на эту тему вообще, скажем, имея в виду греков. (Малина лукаво смотрит на меня, потом смеется, я тоже смеюсь.)

Я пытаюсь сохранить серьезность.

— В Греции мне случайно повезло, но тоже всего только раз. Иногда может повезти, но большинству женщин решительно никогда не везет. Я вовсе не хочу сказать, что бывают якобы хорошие любовники, хороших-то как раз и не бывает. Это легенда, которую надо наконец развеять, в лучшем случае существуют мужчины, с которыми дело совсем безнадежно, и такие, с которыми оно не вполне безнадежно. Вот в чем надо искать причину, — ее никто еще не искал, — отчего только у женщин голова всегда полна их чувствами и переживаниями, их мужьями или их мужчинами. Мысли об этом и в самом деле отнимают у каждой женщины большую часть времени. Но она вынуждена об этом думать, ибо иначе, без неослабного подстегивания и подхлестывания своих чувств, она буквально ни минуты не могла бы выдержать возле себя мужчину, по существу, больного и ею совсем не занимающегося. Ему-то легко почти не думать о женщинах, ибо его больная система действует безотказно, он повторялся, повторяется и будет повторяться. Если ему по вкусу целовать женщине ноги, то он будет целовать ноги еще полсотне женщин, зачем же ему занимать свои мысли, беспокоиться о создании, которое в настоящее время охотно позволяет целовать себе ноги, — так он, во всяком случае, полагает. Женщина же должна как-то справиться с тем, что на очереди теперь именно ее ноги, она должна выдумать для себя невероятные чувства и целый день заслонять свои истинные чувства этими выдуманными, во-первых, для того, чтобы выдержать это дело с ногами, а потом, что еще важнее, чтобы выдержать отсутствие всего остального, ибо тот, кто так прилепился к ногам, пренебрегает очень многим другим. Кроме того, бывают еще и резкие переключения, — переходя от одного мужчины к другому, тело женщины должно отвыкнуть от всего прежнего и привыкнуть к чему-то совершенно новому. А мужчина преспокойно шествует со своими привычками дальше, иногда ему с ними везет, большей частью — нет.

Малина мной недоволен.

— Для меня это большая новость, я был уверен, ты любишь мужчин, ведь мужчины тебе всегда нравились, их общество было тебе просто необходимо, не говоря уже о…

Разумеется, мужчины интересовали меня всегда, но именно поэтому совсем не обязательно любить их всех, большинство их я вообще не любила, просто они всегда меня интриговали, ведь думаешь: а что последует за этим укусом в плечо, что он от этого ждет? Или некто поворачивается к тебе спиной, на которой однажды, задолго до тебя, какая-то женщина своими ногтями, своими пятью когтями провела пять полос, запечатлев их навсегда, и вначале ты в полном смятении, ты, по меньшей мере, недоумеваешь, что тебе делать с этой спиной, которая все время что-то тебе предъявляет — воспоминание о некоем экстазе или приступе боли; какую боль предстоит еще почувствовать тебе, в какой прийти экстаз? Долгое время я вообще не испытывала никаких чувств, ибо в те годы взялась за ум. Только голова у меня, конечно, как и у всех остальных женщин, все равно была неизменно занята мужчинами, по уже упомянутым причинам, но я уверена, что головы мужчин, напротив того, отнюдь не были заняты мною, разве что в конце рабочей недели, возможно, в выходной день.

Малина: Никаких исключений?

Я: Как же. Одно исключение.

Малина: Откуда же берется исключение?

Это же совсем просто. Тебе только надо случайно сделать кого-то достаточно несчастным, например, не помочь кому-то исправить допущенную глупость. Если ты уверена, что и впрямь причинила другому несчастье, значит, он тоже думает о тебе. Но вообще большая часть мужчин делает несчастными женщин, а взаимности тут нет, ибо мы имеем дело с естественным, неотвратимым несчастьем, возникающим из-за болезни мужчин, она-то и заставляет женщин так напряженно думать и, едва научившись чему-то, вновь переучиваться, ведь когда приходится неотступно о ком-то думать и выращивать в себе чувства к нему, то становишься поистине несчастной.

К тому же со временем это несчастье делается вдвое, втрое, во сто крат тяжелее. Кто хотел бы его избежать, должен был бы всякий раз ставить точку уже через несколько дней. Невозможно быть несчастной, плакать кому-то вслед, если этот кто-то не успел еще сделать тебя глубоко несчастной. Никто не плачет вслед самому молодому или самому красивому, самому лучшему или самому умному мужчине всего через несколько часов. Но полгода, проведенные с неисправимым трепачом, с отъявленным дураком, с противным слабаком, одержимым странными привычками, — даже самых сильных и разумных женщин это заставляло дрогнуть, доводило до самоубийства, вспомни, пожалуйста, хотя бы Эрну Дзанетти, которая из-за этого доцента театроведения — подумать только, из-за театроведа! — проглотила, говорят, сорок таблеток снотворного, а она ведь не единственная, и он еще отучил ее курить, так как не переносит дыма. Не знаю, заставил ли он Эрну стать вегетарианкой, но еще какие-нибудь пакости там наверняка были. И вместо того чтобы обрадоваться, когда этот болван, к счастью, ее оставил, и на другой день опять выкурить в свое удовольствие двадцать сигарет и опять позволить себе есть что ей хочется, она пытается в панике покончить с собой, ничего лучшего ей в голову не приходит, а все потому, что в течение нескольких месяцев она постоянно о нем думала и из-за него страдала, также, конечно, да еще от того, что была лишена никотина, да еще от всех этих салатов и морковок.

Малина не может удержаться от смеха, но притворно ужасается:

— Но ты же не хочешь сказать, что женщины более несчастны, чем мужчины!

— Нет, конечно, нет, я говорю только, что несчастье женщин особенно неотвратимо и целиком и полностью бессмысленно. Я хотела говорить только о характере несчастья. Ведь сравнивать невозможно, а говорить о всеобщем несчастье, что так тяжело поражает всех людей, мы сегодня не собирались. Я хочу только тебя развлечь и сказать тебе много чего смешного. Я, например, была очень недовольна тем, что меня ни разу не изнасиловали. Когда я приехала в Вену, у русских уже пропала охота насиловать венок, да и пьяных американцев становилось все меньше, правда, их и без того никто как насильников особенно не ценил, отчего об их подвигах разговоров ходило намного меньше, чем о деяниях русских, ибо тихий, благоговейный ужас — он, конечно, имеет свои основания. Мол, от пятнадцатилетних девчонок до древних старух. Иногда в газетах еще можно было прочесть о двух неграх в военной форме, но прости, пожалуйста, два негра на всю землю Зальцбург — да это же ничтожно мало на такое количество женщин в стране, а мужчины, с которыми я знакомилась или не знакомилась и которые просто встречали меня в лесу или видели сидящей на камушке у ручья, беззащитную, одинокую, — они об этом и не подумали. Это покажется невероятным, но, за исключением нескольких пьяных, нескольких сексуальных маньяков и некоторых мужчин, которые тоже попадают на страницы газет в связи с сексуальными преступлениями, ни одному нормальному мужчине с нормальными влечениями не пришла в голову простая мысль, что нормальная женщина совершенно нормально хочет быть изнасилованной. Причина, разумеется, в том, что мужчины ненормальные; но к их извращениям, к феноменальному отсутствию у них чутья мы уже настолько привыкли, что больше не можем представить себе картину болезни в полном объеме.