После раздела Польши лишь Австро-Венрия могла исподтишка пытаться отторгнуть Малороссию от России. Кстати, первый из военных подвигов Суворова – усмирение польского восстания. Кстати же, в укор Маяковскому, о традициях отношений между российским офицерством и солдатами. Генералиссимус Суворов перед битвой на колени становился, кланялся солдатам – братцы, не выдайте. И не проиграл ни одного сраженья. Солдаты перед боем надевали чистые рубахи – в смерть, как на праздник. И этот плясовой ритм у Твардовскоо в потрясающей хрестоматийной «Переправе»:

Кому память, кому слава,

Кому темная вода.

Ах, хорошо. Зря Анна Андревна Ахматова не оценила. Воистину, есть упоение в бою. Поэтесса Инна Кабыш утверждает:

Никакая родина не стоит

Тех, кто умирает за нее.

Всё не так, прямо противоположно. Мой народ, его язык, его вера – крупнее меня. Нужна, может быть, и я, постольку-поскольку. Но бесчестья отечества не потерплю. Хотите меня вешать – вешайте. Вот вам веревка. Я разговаривала с парнями из Ивано-Франковска. Они так и сказали: «Придем ТУДА – будем вешать». И мой любимый старший друг подтвердил с удовлетворением: «Да, кого-то будут вешать». Никогда ему этого не прощу. Не дам вешать ИХ, рабочую косточку, двадцать пять лет кормившую своим трудом с глузду зїхавшую Украину. Брошусь наперерез.

Может, главы самопровозлашенных республик немного и смешны. Луганский похож на бывшего партработника. Донецкий в тельняшке рубаха-парень, душа нараспашку, оторви ухо с глазом. Однако что можно было сделать в такой спешке. Просил же их хитроумный одиссей Путин: не торопитесь, подождите с референдумом, не время. Но, вдохновленные примером осчастливленного, ликующего Крыма, не послушались. Крымчаки же говорят со слезами: не ждали, не надеялись, что когда-нибудь…

Смешно, что харьковчане так оберегают памятник Ленину. Но сейчас надо прикусить язык. Пускай распинаются Зюганов с Жириновским – это их звездный час. Зарабатывают политический капитал. Но если бы – а вдруг, чем черт не шутит? – прошло абсолютно понятное для всего цивилизованного мира изменение конституции в сторону федерализации, то ушли бы и умеренный Харьков, и запуганная Одесса. А тех, кто давит рубль изнутри (есть какое-то названье, быки или медведи, словом, те, кто играет на понижение), ищейка Путин поймает и схватит за рукав. Уж Путин выпутается. Пришел к власти – живо вычислил кого надо. Посадил Гусинского на три дня в тюрьму. Тот поел рыбы – ему не понравилось. Уехал вместе с Березовским – тут и инфляция кончилась. Пока пусть наши воспитанные в СССР люди дежурят по ночам у памятников. Есть в России красный пояс – Татьянина орловщина, Воронеж. На Украине – красный меридиан. Ничего, перемагнитятся. Лишь бы с Россией, лишь бы подальше от нацистского безумия.

Сейчас, похоже, столица Украины не Киев, а Львов. Обожаемая мною гуцульщина. «Тени забытых предков» Параджанова. Гуденье длинного рога на горных пастбищах.

Вiвцi ж мої, вiвцi

Вiвцi та з отари,

Хто ж вас будє пасти.

Як мене не станє?

Татьяна ходила на лыжах близ Славьска. Видела пустые хутора: люди ушли через границу. Пакт Молотова-Рибентропа. Никогда не бывает одной правды – всегда две. Как аукнется, так и откликнется. Но это бендеровцы жгли Хатынь. А теперь Лукашенко еще заикнулся, чтоб ему за молочные продукты Россия платила в долларах. Да этих необеспеченных бумажек Америка напечатает сколько угодно, и еще припугнет очень реальной военной силой, чтоб вызвать паническую инфляцию. А страдает Европа. Первый массированный натиск на Россию не прошел. Не помог и сланцевый газ. Мелкие компании отработали кредиты и прекратили существованье. Путин болел, вертелся, как уж, но ни третья мировая, ни гражданская внутри России не состоялись. Мы удержались на краю.

Моя младшая подруга Маринка напомнила мне о Соломоновом суде. Та была истинная мать, что отказалась разрезать ребенка и уступила его лжице. Как Маринка недавно радовалась Крыму! Она из крымских армян, чохом выселенных в Сибирь. Теперь, испуганная, готова отдать Крым обратно. Вернуть Украине, которая то воду им перекрывает, то электричество отключает. Интересно, что бы сейчас сделала Украина с населением Крыма, впусти мы ее туда. Нет, не получится. Шиш вам, бесноватым. Не плачь. Маринка.

Господи, что у нас за история! Но ведь и в Англии еще при Елизавете Первой было не сладко. Диккенс в толстой истории Англии для юношества всегда заключает сцену казни словами: «Но он вел себя у эшафота мужественно».

Так весело, отчаянно

Шел к виселице он!

В последний час

В последний пляс

Пустился Макферсон.

Анна Болейн сказала у плахи: «Я прошу прощенья за свои грехи у господа бога, у всемилостивейшего короля и у народа Англии». А наш Иван Грозный сватался к Елизавете Первой, ее дочери. Соображайте время. Кстати, наш Ельцин, уходя, с экрана попросил прощенья у народа за причиненные ему страданья. Было за что просить, и Анне Болейн, и нашему Ельцину. Не знаю как Анне Болейн, но Ельцину за искреннее раскаянье семь грехов простится. Не ждите от меня связной речи – слишком взволнована. Я же предупредила:

В огороде бузина,

У Киеве дядька.

Татьяна разваривала с киевлянами. Они ей: «Мы на работе общаемся по-русски, а документы пишем по-украински». – «Вам самим-то не смешно?» Двадцать лет назад Татьянина знакомка, академик медицины, родом с Украины, женщина неописуемой красоты, что плавала в плоскодонке по реке Суле, маша одним веслом направо и налево – поехала в Киев погостить у сестры. Сестра с мужем при первой же встрече стали толкать националистические речи. Гостья послушала пять минут и оборвала их: «Поддерживаете? поддерживайте, ваше право. Но передо мной-то вы зачем устроили этот спектакль? уж я-то знаю, что вы думали всю жизнь». Те сразу осеклись. Заметьте: в смятении чувств я то обращаюсь к разуму читателя от своего лица, то от Татьяниного. Это Апполинер так писал, у него научилась. Но мы с Татьяной одно целое. Просто имя ее – лишняя степень свободы для меня. Так нас и принимайте. Упоминать же поименно порой вовсе неизвестных людей научилась ни много ни мало у Данте Алигьери.

Вспоминали мы тут Англию. Уж англичане-то понимают, что для нас значит Крым. У них в Лондоне стоит памятник ихним погибшим при осаде Севастополя. Этот стратегически лакомый кусочек, ключ к проливам Босфор и Дарданеллы, всегда всем хотелось иметь. И мы, несчастные, вынуждены были по милости Никиты Сергеича Хрущева, арендовать Севастополь у Украины – курам на смех. Смешные балы дворянского собрания в Москве девяностых годов субсидировались из Севастополя черноморским флотом. Господа офицеры приезжали танцевать. Дворянский Севастополь! он так и остался у меня в памяти.

Дворянство малороссийское всегда говорило по-русски. И родители Гоголя, и Иван Иваныч с Иваном Никифорычем, и даже старосветские помещики. (Бог не даст такого попущенья…) В церковной книге по-русски записано: «У помещика Яновского родился сын Николай». Позднее этот Николай стал именоваться Гоголь-Яновским, позже просто Гоголем. Считал себя русским. И какой же русский не любит быстрой езды? Да разве найдется на свете такая сила, которая бы пересилила русскую силу? Во дни Турбиных гетман Скоропадский не знал украинского языка, адъютанты его не знали и все его офицеры тоже. Когда же профессоров киевского университета принудили читать лекции по- украински, это был тихий ужас.

Существовали понятия Великороссия и Малороссия. Цари писались «царь Великия, Малыя и Белыя Руси. Большевики Великороссию как таковую похерили, а Россию обкорнали. Границы провели недолго думая. Им бы всё ездить в бронепоезде да сидеть вцепившись в Смольном. Мне, Татьяне, только что сказали хуже меня говорящие по-украински киевляне: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Они же признали, что я говорю по-украински без акцента. Извините, это наш монастырь. Киев всегда был нашей общей святыней. Алексей Степаныч Хомяков торжественно вещал: