Ну, имеется еще краснотелый осиный мотылек из Флориды (Cosmosoma myrodora). Для спаривания им требуется девять часов, а потому любой паук или летучая мышь нашли бы немало возможностей за это самое время с огромным удовольствием полакомиться этой переплетенной собственными объятиями парочкой, если бы самец перед спариванием не пускался на оригинальную уловку: он до отвала наедается ядовитым посконником (Eupatorium capillifolium). Впрочем, нет, не совсем так: он сначала не ест его листья, а, наоборот, изливает из своего рта жидкость, которая растворяет волокна, превращая их в отличный ядовитый суп, который он собирает затем в особый карман у себя на груди. После этого он в безопасности — никто из хищников его не тронет. А вот к самке это не относится.

Вы только представьте себе: чешуекрылый ловелас, с огнем в очах и с защитной емкостью, наполненной ядовитым соком, на своей груди, мечется туда-сюда в поисках своей единственной и неповторимой… И вот, наконец, он обрел ее, но прежде чем приступить к вдумчивой и продолжительной фазе своих (в целом мимолетных) отношений с ней, наш герой обливает и ее своими токсинами, которыми она впоследствии поделится и с яйцами, делая кладку, ведь эти токсины будут защищать еще и их. Ни один паук, ни одна летучая мышь и знать не захочет, где находится подобный освященный токсинами, хотя в принципе и лакомый кусочек…

Токсины могут играть и еще одну роль при спаривании, причем она свидетельствует о той странной логике, которая порой приложима к этому удивительному эволюционному процессу, к этой игре, где все средства хороши, если в результате вид получит больше потомства. В семени самца мушки дрозофилы содержатся химические вещества, похожие, в частности, на токсины паука, — так что они заставляют самку отложить яйца и оттягивают следующее спаривание с другим самцом. Смысл в том, чтобы повысить вероятность получения оплодотворенных яиц вследствие именно этого спаривания, с генами данного самого токсичного самца.

Правда, вот незадача: эти же химические вещества одновременно уменьшают продолжительность жизни самки дрозофилы. Однако самца вовсе не беспокоит это обстоятельство, лишь бы самка отложила яйца, оплодотворенные именно им, а затем уже умерла (именно это ее и ждет). Был проведен очень красивый эксперимент: самцов и самок выращивали в условиях, когда несколько поколений дрозофил оставались «моногамными», и в результате, просто за счет естественного отбора, семя самца перестает быть токсичным! Гены самца получают преимущество от токсичного семени лишь в ситуации опасности промискуитета (то есть беспорядочного спаривания одной самки со множеством самцов), однако при моногамии самец с нетоксичным семенем давал больше потомства от своей единственной самки. При таких условиях цена, которую приходится платить за токсичность семени, перевешивает преимущество, доставляемое этим качеством.

Вы, видимо, уже решили: в нашем мире мало что меньше размером и при этом более смертельно для реципиента, чем токсичное семя самца дрозофилы. Однако лучшие на свете отравители во много-много-много раз меньше, чем это семя. И что еще важнее: от них невозможно скрыться.

Мы, конечно, по-прежнему верим в то, что существуют невидимые существа, способные навредить нам, — те, из-за которых мы болеем, но только называем мы их теперь микробами. Есть, конечно, и другие, практически невидимые существа, из-за которых мы тоже болеем, — беспозвоночные, которые живут за наш счет, распространяя болезни; есть еще и другие — те наносят нам урон своими укусами. Однако микробы делают все то же самое без каких бы то ни было приспособлений. Опасные игры с ядами могут себе позволить даже самые крошечные существа, притом на равных правах с нами — и вот, хотя мы уже, видимо, достаточно поумнели, чтобы не бояться маленьких сказочных человечков, нам все же имеет смысл опасаться этих малюток из-за их токсинов.

Мы привыкли думать, что гигиена возникла не так давно, а между тем взгляните, что говорится о пищевых отравлениях в Прологе к рассказу Повара из «Кентерберийских рассказов» Чосера. Повар только что заявил своим спутникам, что хотел бы, как пишет Чосер, «рассказать один забавный случай и закрутить ту басенку покруче»; и вот что ему на это возразил Трактирщик:

Здесь, разумеется, бросаются в глаза два обстоятельства, о которых говорит Трактирщик: во-первых, было рискованно разогревать пищу, которая могла ведь уже быть испорченной, а во-вторых, мухи каким-то образом играли немалую роль в распространении заразных болезней. Повар же, пеняет ему Трактирщик, имел обыкновение подавать в очередной раз разогретый «дуврский пирог» (что такое Jack of Dover, все еще спорят специалисты: одни считают, что jack здесь — это небольшая щука, щуренок; другие — что это пирог, из тех, что делали в Дувре, но неясно, рыбный или мясной); многие пирожки у Повара «пускали кровь»[139], от его петрушки у паломников начинало бродить в животе, а по кухне у него носились полчища мух… Если помните, дети бедняги Дункана Гау сделали для него «сандвич с петрушкой», которая на самом деле оказалась ядовитым болиголовом, но у Чосера, по-видимому, речь идет не об этом.

В научном мире и в медицине существовало два противоположных взгляда на природу болезней: что их вызывают микробы и что их вызывает окружающая среда. Вначале считалось, например, что в заболеваниях малярией повинны миазмы, испарения от болот, а позже пришли к мнению, что малярия возникает из-за крошечных живых организмов, которые попадают в кровь человека при укусах комаров. Доказательство того, что все дело во вредных болотистых испарениях, было простым: при осушении болот в тех местах снижалось количество болеющих малярией. (Правда, сегодня нам уже ясно, что, осушая болота, удавалось снизить количество малярийных комаров.) Задолго до возникновения микробной теории в 1860-x годах — по крайней мере в XVIII веке, а может быть, и раньше — кое-кто высказывал догадку, что существуют малые, очень малые по размеру существа, которые и вызывают различные заболевания: ну, может, и не малютки-эльфы Олингэма, однако все же слишком мелкие, чтобы их можно было разглядеть невооруженным глазом: