Кольнула жалость. По всем статьям Вильгельм был скверен. В нем, самовлюбленном, вздорном, спесивом, безрассудном и неуравновешенном, глубоко укоренился имперский комплекс. Главнокомандующий неоспоримо лучшей армии на планете сочетал в себе все эти опасные черты.
Он просто должен был умереть.
29
Стэнтон вышел из кафе и зашагал по Унтер-ден-Линден, собираясь в последний раз осмотреть выбранную позицию. Стояло чудесное утро, сквозь кроны лип и каштанов солнце разрисовало тротуары пятнистыми узорами. Автомобили, экипажи и пешеходы сновали туда-сюда, повинуясь взмахам регулировщиков.
Приехав в Берлин, Стэнтон не поселился в отеле, но снял меблированную квартиру, поскольку понятия не имел, когда выпадет шанс исполнить миссию. Благоприятная возможность могла представиться лишь через несколько месяцев. Торопиться нельзя. Скорее всего, у него будет только одна попытка. В случае неудачи вполне вероятен арест, но даже если он сумеет скрыться, всполошенная кайзеровская охрана уже не допустит покушения. Стэнтон остро чувствовал, что лишен преимущества, какое имел в Сараево, – он ничего не знал о ходе событий. За исключением первоклассного снаряжения, все условия – как у обычного киллера.
Но оказалось, что долго ждать не придется: уже на третий день его пребывания в Берлине было объявлено о королевской церемонии на Потсдамер-плац. Стэнтону хватило одного взгляда на опубликованный список мероприятий, чтобы понять: вот он, шанс.
С Унтер-ден-Линден он свернул на Фридрихштрассе, а затем по Лейпцигерштрассе вышел на Лейпцигер-плац, выбранную огневой позицией.
Обе площади, Лейпцигер-плац и Потсдамер-плац, смыкались в самом сердце Берлина, образуя огромный транспортный узел, испещренный трамвайными путями. Появление большого числа автомобилей увеличило нагрузку на Потсдамер-плац, потребовалась реконструкция площади. После прокладки иного лабиринта рельсов кайзера уговорили прокатиться от Потсдамского дворца и объявить об открытии новой трамвайной линии.
Для столичных властей присутствие императора, которого мало интересовали городские проблемы, было большой удачей, и они расстарались – устроили церемонию, о чем подробно писали газеты.
После объявления о мероприятиях Стэнтон несколько дней разрабатывал план. Для уверенного выстрела требовалось найти возвышение. Несомненно, цель будет находиться на подиуме, но, скорее всего, в окружении свиты. И потом, не стоило рассчитывать, что немецкие телохранители окажутся пентюхами вроде австрийских. Совершенно разное состояние армий и экономик двух стран ясно говорили о том, что управиться с немцами будет неизмеримо труднее, нежели с австрийцами. Пусть Стэнтон превосходил королевскую охрану в теории и практике боевых действий, однако было бы огромной ошибкой недооценивать немецкую полицию и секретную службу.
Стэнтону повезло – нашлась идеальная огневая точка. Лейпцигер-плац славилась ресторанами и магазинами, среди которых самым известным был универмаг «Вертхайм». Поистине огромное здание в конце Лейпцигерштрассе девяностометровым фасадом выходило на Лейпцигер-плац, с крыши предлагая великолепный обзор Потсдамер-плац.
На крыше универмага разбили сад.
Из сада можно было прогуляться по всей крыше здания, и единственным препятствием для подобных прогулок служила табличка на дверце, извещавшая публику, что проход «верботен». Стэнтон уже трижды нарушил запрет и сейчас вновь собирался это сделать.
Вот уж и впрямь наивные времена.
За садовым ограждением начиналась самая обычная крыша большого здания – лабиринт дымоходов, труб и вентиляционных шахт. Множество прикрытий, за которыми легко спрятаться, покинув садовое кафе.
Стэнтон подобрался к выбранной позиции на краю крыши и оглядел Потсдамер-плац, по которой во всех направлениях сновали трамваи, машины и пешеходы. Наутро площадь заполнят толпы зевак, марширующие оркестры и полицейские кордоны. Цель будет в самом центре. Нет слов, точка идеальная. Мечта снайпера.
Стэнтон спустился с крыши и пошел домой.
Вечером в маленькой квартире он достал компьютер и попытался записать свои мысли. Завтра – последний день, когда ход европейских событий еще напоминает прежнюю версию двадцатого века.
Несостоявшееся убийство в Сараево лишь оттянуло катастрофу. Европа оставалась заряженной бомбой, и кайзеру не терпелось запалить фитиль. Двадцатый век еще вполне мог лечь на прежний пагубный курс. Но скоро все изменится. Корень бедствия будет вырван, и начнется совершенно новая история. Единственный выстрел из иного мира направит ее корабль в неизведанные воды.
На этом миссия, ради которой Стэнтон прибыл в данное время и пространство, закончится. Он исполнит свой долг.
И что потом?
Все пять недель жизни в прошлом удавалось уйти от этого вопроса. Помогала неотложная важность задачи. Но через несколько часов все завершится. Он больше не будет спецагентом из будущего. Он станет просто одиноким человеком, подверженным странным фантастическим грезам о событиях и людях, которых никогда не было и никогда не будет.
Придет пора жить в веке с еще не написанной историей. Наравне со всеми.
И чем ему заняться?
Стэнтон уставился в чистую страницу на мониторе.
Потом машинально набрал имя Кэсси.
Конечно, иначе и быть не могло. Или могло?
Он добавил вопросительный знак.
Кэсси?
Для нее есть роль в этой пьесе?
Наверное, жизнь без нее и впрямь невозможна.
Он напечатал: Самоубийство?
И почти сразу нажал клавишу удаления. Курсор слопал слово. Самоубийство не вариант. Он солдат. Бегство не для него. Никто не прикончит Кремня Стэнтона. Тем более он сам. И дело не в былом страхе перед раем и адом.
Просто он хотел жить.
Ему выпал невероятный, потрясающий шанс, какого не имел никто за всю человеческую историю. Шанс прожить в ином и лучше веке, в котором мир еще не стал маленьким и скучным, в котором человеческие горизонты не сузились до размеров смартфона. Шанс вместе с человечеством прокладывать новый курс века. Хроносы сделали его богачом, он великолепно подготовлен и информирован, у него нет нахлебников и обязанностей.
Воистину мечта, ставшая былью.
Стэнтон вновь нажал клавишу удаления. Курсор скакал назад, съедая по одному знаку.
Сначала вопросительный знак. Потом букву «и». Затем «с»… вторую «с»… «э»… и, наконец, заглавную «К». Слово исчезло.
Кэсси исчезла.
Она навсегда останется частью его души, но уже не будет частью его жизни. Он в ином пространственно-временном измерении, в котором ее никогда не было и никогда не будет.
Монитор опять был пуст. Чистая страница.
Чистая страница жизни.
Внезапная мысль, и Стэнтон напечатал: Шеклтон.[23]
Можно вступить в команду великого героя. Антарктическая экспедиция отправится в путь через два месяца. Деньги и навыки Стэнтона наверняка обеспечат ему место на борту. Вместе с Шеклтоном попытаться пересечь Антарктику! Для Стэнтона это стало бы нирваной. Тяготы, какие выпадали на долю истинных героев. Облаченных в кожу и штормовки. Канаты, собаки, галетный паек, ориентация лишь по звездам и компасу. Мужская работа во времена, когда двадцатый век еще все не испоганил.
Шеклтон.
Стэнтон подчеркнул слово: Шеклтон. Это вариант. Любой из однополчан отдал бы что угодно за такую возможность.
Потом Стэнтон написал: Эверест?
Слабо покорить? В свое время он совершил чертовски тяжелые восхождения. На Маттерхорн и Эйгер. Так почему бы не Эверест? Он первым покорит вершину. На сорок лет раньше, чем в прошлой версии века. Без кислорода. Первым из живых существ прикоснется к девственным просторам. Не загаженным мусором и старым снаряжением. Трупами и замерзшим дерьмом. Он побывает в новизне.
Или… Перелет через Атлантику?
Линдберг[24] это сделал в 1927-м. Стэнтон побьет рекорд сволочного антисемита. В запасе тринадцать лет. Он начнет учиться пилотированию. Настоящим летательным аппаратом из проволоки и парусины, а не герметичной железной трубой, набитой пассажирами, которым предлагают беспошлинные товары и оплаченную еду.
