Стэнтон еще колупался с пряжкой, когда пролетка подъехала к отелю, в котором два часа назад они с Маккласки отужинали. Наконец Стэнтон застегнул ремень и сверху прикрыл его кофтой. Потом снова дал Маккласки нюхнуть нашатыря, слегка приведя ее в чувство.

– Когда велю идти, идите, – прошипел Стэнтон. – Молча.

Маккласки открыла глаза, но ничего не сказала.

Экипаж остановился. Маккласки оказалась права: отель выглядел абсолютно таким же, каким Стэнтон видел его последний раз, только без строя черных лимузинов перед входом.

Возница соскочил с козел и открыл дверцу. Из малого рюкзака Стэнтон достал маркированный цветом конверт, в котором была турецкая валюта начала двадцатого века. Кивнул на плед – мол, забираю себе – и дал вознице сумму, в пять раз превышавшую его стоимость. Тот не стал отказываться от своего счастья, лишь помог выгрузить Маккласки из экипажа.

Из дверей отеля выскочили носильщики. Стэнтон купюрами отогнал их от спутницы, указал на багаж и в сопровождении коридорного с сумками провел Маккласки в отель.

Стойка администратора была в ином месте, нежели вчера, а вот «Восточный бар» располагался в том же углу огромного атриума. Именно там Маккласки пила аперитив перед «тайной вечерей».

Тайная вечеря? Да уж. Подлая старая иуда.

Поддерживая спотыкающуюся Маккласки, Стэнтон подошел к стойке администратора. К счастью, в этот поздний час холл был безлюден, лишь коридорный и портье засвидетельствовали прибытие странных постояльцев.

– Матушка неудачно упала, – по-английски сказал Стэнтон, громко и властно. – Нам нужны смежные апартаменты. В номерах есть ванные?

– Да, конечно, сэр, – тоже по-английски ответил портье.

– Тогда мы возьмем двухкомнатный номер. Самый лучший. Еще нужен лед, найдется он в ваших подвалах? Немедленно пришлите два ведерка.

Поначалу у портье возникли кое-какие сомнения. Маккласки в пледе вместо юбки отнюдь не выглядела светской дамой, а куртка Стэнтона даже отдаленно не походила на смокинг. Однако у них были письма британского министерства иностранных дел, в которых настоятельно предлагалось оказывать им всяческое содействие. Когда Стэнтон, небрежно поигрывая золотым совереном, потребовал управляющего, ему тотчас предоставили апартаменты. В конце концов, англичане на весь свет славились своей эксцентричностью и наплевательством на мнение иностранцев. Наверное, в те времена полоумные английские старухи в компании своих сынков, одетых как альпинисты, были не таким уж редким зрелищем в лучших европейских отелях.

Роскошным лифтом поднялись на восьмой этаж, коридорный внес багаж в номер.

Стэнтон сунул чаевые, получил невнятную благодарность и оглядел неуемное эдвардианское великолепие гостиной: кругом позолота и малиновый бархат.

Стоп, надо сосредоточиться на конкретной минуте. Маккласки тряслась в ознобе, бормоча что-то нечленораздельное. Стэнтон отвел ее в ванную и промыл рану на голове. Глубокое рассечение кровоточило обильно. Воротник кофты затвердел от засохшей крови.

Стэнтон усадил Маккласки на унитаз, посмотрел ее зрачки, прислушался к дыханию.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Профессор Сэлли Маккласки. – Ответ был невнятный, но уверенный.

– Где вы работаете?

– В Кембридже. Я декан Тринити-колледжа.

Стэнтон хотел спросить, какой сейчас год, но раздумал: ответ мог взбаламутить даже не ушибленный мозг. Маккласки подтвердила свою способность соображать; будем надеяться, отделается дикой головной болью, если удастся избежать отека мозга. Пока ей ничем не поможешь, нужен лед.

Но как уложить ее в постель? Задача не из легких. Она в сознании, однако размундириться и вскарабкаться на кровать не сможет, слишком толстая и старая. Стэнтон начал ее раздевать: долго возился с башмаками, шнурки которых затянулись в узлы, потом стянул толстые шерстяные колготы, опасаясь, как бы не уронить старуху с унитаза. Добравшись до невероятных размеров бюстгальтера и неподдающихся описанию панталон, он решил на том остановиться.

Пришла мысль заглянуть в ее сумку, и от бесстыдства старой обманщицы Стэнтон аж присвистнул. Она подготовилась полностью. В сумке лежали три смены белья, старомодное длинное черное платье и ночная сорочка из хлопка с начесом – все аккуратно сложено в скаутской манере. Английские и немецкие банкноты и что-то похожее на казначейские облигации. Всевозможные лекарства и, что самое удивительное, карманный револьвер – шестизарядный «ругер» из розового армированного полимера. Поразительно, как Маккласки сумела его провезти. Пусть девчачьего цвета, револьвер обладал достаточной убойной силой, особенно с близкого расстояния. Стэнтон открыл барабан, вытряхнул патроны и спрятал в карман. Скверно, что старуха увязалась за ним, а теперь она еще и контужена. На какое-то время столь непредсказуемую спутницу лучше оставить безоружной. Как всякая женская сумка, эта казалась бездонной, но у Стэнтона не было времени выяснять пределы двуличной наглости его старой профессорши.

Стэнтон все же исхитрился облачить ее в ночнушку и доставить в спальню, смежную с гостиной. Прибыл лед. Из полотенца и наволочки соорудив холодный компресс, Хью оценил ситуацию. Если лед воспрепятствует отеку, все будет в порядке. Для человека семидесяти с лишним такой удар не шутка, но Маккласки, несмотря на весьма нездоровый образ жизни, крепкая боевая лошадь. С долей удачи выкарабкается. И потом, это не его забота. Ишь, разлеглась, мошенница и предательница. Это ж надо – ради собственных удовольствий поставила под удар всю миссию. Конечно, ему не все равно. Он всегда ее любил. И раз уж вместе совершили путешествие, самое удивительное за всю человеческую историю, пусть она увидит свой дурацкий балет, о котором так мечтала.

Маккласки дышала ровнее. Похоже, задремала. Помимо всего прочего они на ногах с четырех утра вчерашнего дня. Стэнтон посмотрел на великолепные каминные часы – 2.15 ночи. С учетом двухчасовой разницы со среднеевропейским временем они бодрствуют двадцать с лишним часов.

И сто одиннадцать лет.

Неудивительно, что Маккласки сморило.

А проснется – ошалеет. Он сам еще не до конца все осознал. Но пора. Ньютон оказался прав. Подступал рассвет 1 июня 1914 года.

От прежней жизни не осталось ни кусочка.

Если не считать Маккласки, что было слабым утешением.

Стэнтон достал смартфон и посмотрел, нет ли сигнала, хотя прекрасно знал, что его не может быть. Но вдруг? Что, если университетские умельцы снабдили аппаратом, который способен преодолеть разные измерения в пространстве и времени? Нет, не снабдили – на месте вчерашних четырех делений пустота.

Стэнтон кликнул раздел «Музыка» и прокрутил список мелодий. Может, что-нибудь послушать? Пожалуй, не стоит. Слишком странно.

Он вышел на балкон и оперся на перила. Район Пера был на холме, с которого открывался обзор всего Стамбула и вод Золотого Рога. Мерцали и гасли огоньки: город, который теперь назывался Константинополь, отходил ко сну.

Если история пойдет своим курсом, меньше чем через три месяца в городе разразится война. Европа погрязнет в бойне, самой кровавой и чудовищной спокон веку. Об этом знали только он и Маккласки, и только он мог что-нибудь с этим сделать.

Маленький и слабый.

Спать не хотелось. Стэнтон всю ночь просидел на балконе. Лишь иногда проверял Маккласки и менял лед, пока тот весь не растаял. Около пяти утра на далеком горизонте забрезжил рассвет.

Стэнтон решил прогуляться. С Маккласки, похоже, все в порядке. Ее уже не лихорадило, она спала крепко и спокойно, организм ее справлялся с потрясением. Стэнтон поменял ей повязку, поставил на тумбочку чашу с фруктами, на подушке оставил записку: