– Иди за ней, – произнесла Джун, не до конца понимая, что произошло. Бек Харглоу – классный механик, которого просто рвали на части, – или кто другой, но Ванесса была расстроена настолько, что кидалась вещами.
– Не сегодня, – ответил Генри. – Если убрать драматизм, она права.
Джун взглянула на него, затаив дыхание.
Он смотрел на нее. Эти глаза Клинта Иствуда, внимательные и проницательные.
– Я всегда любил тебя, Джун.
Она застыла, замерла.
Он подошел ближе, встал перед Джун, приподнял ее подбородок, затем поцеловал крепким поцелуем, как в ее фантазиях, когда Чарли был совсем крохотным.
Генри отстранился, не отрывая от нее глаз.
– Я целую вечность мечтал это сделать. Все выходные, весь день, но целую вечность. Много лет.
«Я не могу вымолвить ни слова», – вдруг поняла Джун.
Она тоже этого хотела. Всегда. Но… теперь, когда кто-то – и не кто-то неизвестный, а Генри Букс, единственный мужичина, о котором она мечтала, – предлагает все, чего, как она считает, ей не хватает, Джун не может отказаться от поисков Джона, от возможностей, пусть даже незначительных. Джун лелеяла безумную мысль о том, что найдет его и получит ответы на все вопросы, с которыми засыпала все эти годы. Она верила, что он тоже искал ее все это время. Может, она так и не назвала ему свою фамилию. Находясь все те семь или восемь в общей сложности часов под легким кайфом от пива и джина с тоником.
«Он вполне может искать меня в эту самую минуту», – подумала она.
– Джун?
– Я… – Повернувшись, она села на кожаный офисный стул. – Я…
– Ты ждешь другого человека, – сказал Генри. – Я знаю.
На глазах у Джун выступили слезы.
– Я идиотка? Вот сейчас, пока энергично ищу его ради Чарли, я все равно продолжаю думать… продолжаю надеяться. Может, это глупо и бессмысленно, но я, как видно, ничего не могу с этим поделать.
«Я всегда любила тебя, Генри…» – мысленно призналась она.
Генри прислонился к стойке.
– Кто говорит, что это бессмысленно и глупо? Есть столько вопросов о возможном развитии событий, на которые тебе нужно получить ответ, Джун. Именно сейчас ты это делаешь, этим заняты твоя голова и сердце. Это не бессмысленно. Ты улаживаешь некое дело. Может, со временем, в зависимости от того, что произойдет, ты будешь свободна.
Джун глубоко вздохнула, радуясь, что он понимает.
«Я тоже тебя люблю, Генри», – хотелось ей сказать.
И она сказала. Даже если ее пугали собственные чувства к нему.
– Ты всегда меня понимал. Ты единственный, кто когда-либо меня понимал. Ты помогаешь мне чувствовать себя хорошо.
– Вот и замечательно, – улыбнулся он.
Джун взяла свой бокал и отпила шампанского.
– Вы с Ванессой уже много лет ссоритесь и миритесь. Не сомневаюсь, вас двоих соединяет подлинная страсть.
«Нас тоже».
От поцелуя Генри, который длился всего пять секунд, колени у нее подогнулись.
Генри покачал головой.
– Я постоянно принимал драму за страсть. И привычку за что-то настоящее. У нас с Ванессой давно нет подлинных отношений. И если быть очень честным, мы оба служили друг для друга своего рода целью.
«Как Джон Смит для меня», – договорила она мысленно то, о чем он подумал.
Джун в смущении отвернулась. И наткнулась взглядом на фотографию у него на письменном столе – она и Чарли. Снимок был сделан два или три года назад на Рождество. Она помнила тот день. Ей пришлось сбежать из гостиницы от своей сестры и Эдварда. И Генри пришел на помощь – лепил вместе с Чарли снеговика, а потом играл в снежки. Он сфотографировал ее и Чарли, когда они лепили снежных ангелов, и улыбки их соперничали по ослепительности с оранжевым пуховым костюмчиком Чарли. Что бы ни случалось, Генри всегда был «ее человеком», тем, к кому она в первую очередь обращалась, когда ей что-то было нужно. Кто-то.
– У нас были очень хорошие моменты, у нас троих, – произнес ласково Генри, встав позади нее.
«У нас троих. Он никогда не забывал Чарли. Никогда».
Джун обернулась к Генри. Она представления не имела, что будет без него делать. Даже при сближении с родными Генри остался жизненно необходим ей. Как воздух. Он был «ее человеком».
Генри посмотрел на нее, и перед мысленным взором Джун, как на кадрах киноленты, промелькнули сцены из ее жизни. Генри массирует ей спину, когда она на девятом месяце беременности. Генри укачивает Чарли-младенца. Меняет ему пеленки, и тот его обрызгивает. Генри обнимает ее, плачущую из-за отсутствия Джона Смита, из-за груза жизни, неуверенности в будущем. Генри.
– Делай, что тебе нужно, Джун, – сказал он.
«Мне очень повезло, что у меня есть ты», – хотела ответить Джун, но обнаружила, что не может говорить.
На следующее утро, когда Джун на кухне собирала для Чарли в школу перекус и ленч, Лолли сунула в коробку для ленча, разрисованную в стиле Человека-паука, знаменитое печенье Кэт с кусочками шоколада.
– У тебя счастливый вид, Джун. Возвращение сюда, твоя работа, пусть даже это и другой магазин, должны радовать тебя.
Джун едва не рассмеялась. Счастлива здесь, в Бутбей-Харборе? Само собой, она была счастлива, что счастлив Чарли, а уж в этом-то сомнений не было. Ему нравится жить с родными. Иметь собаку, пусть она и принадлежит Изабел. Он серьезно относится к своей работе – гулять со Счастливчиком и мыть его, за что Изабел платит племяннику два доллара в неделю. Он страшно разволновался перед началом учебного года. Но несмотря на светящееся надеждой лицо, Чарли продолжал спрашивать, продвинулась ли она в розысках его отца. Он спросил об этом всего лишь пять минут назад.
– Сегодня утром я еще поработаю над этим в библиотеке, – ответила Джун.
Обычно на милом личике Чарли отражалось разочарование, но сейчас он сказал:
– Хорошо, может, сегодня ты что-то найдешь.
И заторопился на улицу поиграть со Счастливчиком в оставшиеся до прихода школьного автобуса минуты.
Он действительно здесь счастлив. Окружен родственниками, которые его обожают, засовывают печенье в коробку для ленча, неожиданно обнимают в коридоре и покупают футболки с символикой «Ред соке» и именем его любимого игрока на спине. Здесь у него есть семья.
Джун приятно было просыпаться среди людей. И не отвечать за каждую мелочь. Например, замену туалетной бумаги. Накачивание шин. Остановку кровотечения из носа в два часа ночи. Прошлой ночью она совсем не спала, когда Чарли позвал ее, сказав, что залил кровью из носа всю кровать. Она думала о Генри, о его словах.
«Я всегда любил тебя, Джун».
Ее Генри. То, что человек, которого она так любила, кем так горячо восторгалась, мог испытывать к ней такие чувства, наполняло Джун небывалыми ощущениями.
«У тебя такой счастливый вид сегодня утром…»
«Счастливый вид… Из-за Генри? Хотя я не расстаюсь с надеждой найти Джона? Или потому что я здесь все-таки счастлива? Здесь, со своей семьей, частью которой всегда будет Генри…»
Этой ночью, пока Джун бесконечными бумажными носовыми платками вытирала бедный нос Чарли, Изабел достала из комода чистую пижамную курточку и принесла влажные салфетки, чтобы вытереть ему щеку и ключицы. А Кэт сменила запачканную кровью наволочку на другую, с синими и красными роботами.
Впервые у нее с Чарли появилась семья в полном смысле этого слова. Они находились среди людей, которым были дороги. Незаметно для Джун за несколько недель пребывания здесь, в тревоге за Лолли, в участии в больших и маленьких событиях, составлявших будни, их жизнь, все четверо сблизились.
Она подошла к сетчатой двери. Чарли бросал любимую игрушку Счастливчика – маленькую тряпичную крысу – и приказывал принести.
– Готов, милый? – позвала Джун.
– Готов. Пока, Счастливчик! – крикнул он, энергично потрепав пса.
Лолли и Джун проводили Чарли до автобусной остановки, находящейся всего за полквартала от них, и Джун с замиранием сердца наблюдала, как Чарли, обняв свою двоюродную бабушку и мать, бодро поднимается в школьный автобус. На обратном пути Лолли рассказывала племяннице, как она обычно терзалась, сажая Кэт в большой желтый школьный автобус и наблюдая, как ее малышка одна уезжает в мир. Они возвращались, держась за руки, и Джун не могла не отметить, что Лолли идет гораздо медленнее обычного. После двух бодрящих чашек кофе и заверений Лолли, что она прекрасно себя чувствует и «иди, занимайся своими поисками», Джун отправилась в благословенно прохладную, тихую библиотеку, чтобы воспользоваться общественными компьютерами.