— А что же он? — покачал головой Дятлов.

— Ничего. Сварил барашка.

И отряд, не успевший опомниться от трудного перехода, снова оседлал коней и бросился в горы на поиски Турки и его неуловимой банды. Неделю почти без сна и отдыха проплутали по тайге, по Белогорью — опять неуспех: ни одной живой души, ни одного свежего следа на огромном лесном пространстве! Чекистам ничего больше не оставалось, как выйти назад в Чарков, чтобы помыться, привести себя в порядок и дать лошадям отдохнуть от мошки, комаров и паутов — всякого гнуса в тайге в том году было много.

— Выследить бы нам бандитских связных, а они наверняка есть в улусах! — озабоченно вздыхал командир отряда.

Но главари банды не были дураками. Во время налетов они в открытую не заезжали к родне и к знакомым, никого у себя не принимали. Помощи из улусов им тоже не требовалось: стояло лето, рыбы и мяса в тайге было вдоволь, а спирт и водку брали грабежом в магазинах.

Вдруг, как гром зимой, новая тревожная весть: на отдаленном прииске Анзас, что километрах в трехстах выше по реке Абакану, дочиста ограблен магазин золотоскупки, взяты дорогостоящие, предназначенные для продажи на золото вещи, а кроме того — продукты, спирт. Дружинники прииска, главным образом — комсомольцы, в лесном урочище захватили пьяную банду врасплох. Но бандиты опять-таки сумели организовать оборону. Один верткий и бесстрашный в бою Турка в упор застрелил трех молодых анзасцев.

Чекисты бросились в сторону золотых рудников. Шли под самыми облаками, по немыслимым горным кручам, в надежде где-нибудь на узких тропинках столкнуться с Туркой. По всем расчетам он должен был этим путем возвращаться к Чаркову из Усть-Бири.

Но бесконечна и сумрачна хакасская тайга, многочисленны и запутанны в ней маральи и медвежьи тропы, а где пройдет зверь, там проберется и конный бандит. О том, что отряд разминулся в горах с Туркой, стало ясно еще на полпути к Анзасу. Чекисты только что одолели перевал. Всадники змейкой осторожно сползали по отвесной круче на дно каменистого ущелья, когда с шумом и треском из чащобы выскочил испитой, с окровавленными руками и выпученными глазами оборванец. Он весь дрожал, словно невыносимо замерз, хотя в ущелье было тепло и душно, и, показывая в сторону Белогорья, другой рукой рвал на себе спутанные грязные волосы и ошалело кричал:

— Леший! Там леший!

Вокруг него сгрудились конные, подъехал и Чеменев, что-то в оборванце показалось ему знакомым. Пригляделся и ахнул: да это же давно разыскиваемый вор и грабитель Сенька Куцый! Сенька был фартовым налетчиком, много рисковал, на его счету были и «мокрые» дела, а тут он, совершенно безоружный, что было явно непохоже на него, сам выскочил навстречу чекистам. Что так могло напугать его в тайге? Страх перед чем вдруг стал для него сильнее страха неминуемой расплаты за бесчисленные тяжкие преступления?

— Говори, Сенька, что за Леший,— сказал ему Чеменев, предчувствуя, что речь пойдет о чем-то так или иначе связанном с бандой Турки.

У Куцего в ознобе щелкали мелкие и короткие зубы. Он захлебывался одним странным, наводящим на него смятение и ужас словом:

— Леший!

Вскоре всем стало понятно, что налетчик уже не в своем уме. Добиться чего-нибудь определенного от него было нельзя, чекисты просто взяли его под руки и пошли туда, куда повел он. И на лесной поляне, заросшей жимолостью и кислицей, увидели в траве три уже окоченевших трупа. Эти люди были тоже отпетыми уголовниками, верными друзьями Сеньки Куцего, все трое убиты, как маралы — выстрелами под лопатку. Здесь же, в траве, рядом с ними в беспорядке валялись какие-то наволочки, платки и нераспитые бутылки водки.

— Перестреляли сами себя, — сказал Казарин, внимательно осмотрев поляну и прилегающий к ней сосновый подлесок.

— Нет, — возразил Чеменев. — Так не бывает, Тошка.

— Леший! Леший! — показывая на цветущие, все в оранжевых жарках, прогалинки и увлекая туда чекистов, выкрикивал Сенька.

— Блажь какая-то! — пожал плечами Михаил Дятлов.

Потом это стало привычным. Уходили в тайгу матерые преступники и бесследно исчезали в гольцах и уремах. А налетчики, как огня, стали бояться тайги и даже прилегающей к ней степи.

Кое-что прояснило лишь приключение с двумя охотниками, промышлявшими козлов и напоровшимися в Белогорье на банду Турки. Их сшибли с ног и обезоружили, затем связали им руки за спиной и бросили охотников в юрту, осиным гнездом прилипшую к зубчатой гранитной скале, из расщелин которой сочился чахлый, чуть солоноватый ручеек. В той дырявой юрте противно воняло самогоном, редькой, наносило удушающей гарью шашлыка, здесь, очевидно, только что пировали.

Ровно через сутки охотников выволокли на допрос наружу. Их допрашивал молодой высокий хакас, выбритый до синевы, в куртке, отороченной серым барашком. Он долго молча разглядывал их, словно какую-то диковину. Затем охотников поставили у двух сосен, и, сидя на березовом пне, он поочередно — то в одного, то в другого — целился из маузера:

— Собаки, с вами говорит князь. Отвечайте, кто вас послал шпионить?

Охотники безмолвствовали. Это разозлило бандита, он дал команду, и их стали бить пинками и прикладами винтовок.

Рассчитывать на спасение было нечего. Охотники понимали, что бандиты не оставят их живыми, и тогда, в надежде поскорее оборвать невыносимые страдания, один из двух, ему уже переломили руку, решительно шагнул к атаману Турке — допрашивал охотников он — и крикнул сдавленным голосом:

— Меня послало ГПУ.

Турка только и ждал этого. Он ни о чем более не стал спрашивать их, а приказал отрубить охотникам головы и подбросить этот богатый подарок в Абакан прямо к зданию областного управления ГПУ.

— Довольны будут, — криво усмехнулся он.

И когда полуживых охотников уже потащили кончать в кусты, откуда-то перед Туркой вывернулся маленький человек с трахомными веками. Он встал перед Туркой, опершись на ствол винтовки, и негромко сказал, что Леший не хочет дразнить ненавистных чекистов, тогда всем повстанцам плохо будет.

Князь не сразу поверил тому человеку, хотя расправу приостановил. Он сам сходил к Лешему на переговоры куда-то вниз по ручейку, вернулся злой, долго плевался, грозил кулаком кому-то, а пленникам сказал:

— Поймаю еще раз — жилы вытяну!

Охотников за два перевала провожал все тот же маленький человек. У вывернутой бурей сухой в черных заплатках березы он остановился, долго смотрел на ее скрюченные голые ветви или даже поверх их и вдруг сказал им в напутствие:

— Скоро в тайге будет много людей. Пусть ГПУ их не ловит: голова за голову, душа за душу. Осенью тайга станет совсем чистой. Так передал Леший.

И больше между ними ничего не было сказано.

В этом сообщении, адресованном, очевидно, областному управлению ГПУ, много было странного, непонятного, интригующего. Что до самого Турки, то он как был ярым врагом, так врагом и остался. Но кто такой Леший? Почему он сам карает в тайге уголовников и почему сохраняет жизнь захваченным бандой охотникам? Это никак не вязалось с известными бандитскими принципами. И, наконец, утверждение, что осенью тайга станет чистой. От кого чистой? Если от бандитов, то куда же они собираются уйти?

— Несомненно, в банде есть или раскаявшийся бандит или наш настоящий друг, — размышлял над сообщением охотников Капотов. — Впрочем, это может быть и ловушкой... Хорошо бы войти в банду и нащупать Лешего. — Но как это сделать?

Чекистские рейды по тайге на время прекратились. В отряде готовились к предстоящим операциям, выжидая, как дальше развернутся события. Если рядом с Туркой его идейный противник и, стало быть, наш человек, то он должен пытаться установить контакт с ГПУ или милицией. В свою очередь, Капотов и Дятлов, изучая сложную обстановку, всячески искали пути проникновения в банду: брали под негласное наблюдение некоторые семьи бандитов, следили за уходившими в тайгу охотниками, чаще всего за одиночками.