И у Сыхды загорелись глаза, впервые за многие годы они засияли счастьем, и это было наградой за всю его прошлую совсем не радостную жизнь. И он сбросил в снег слезы, вдруг набежавшие на глаза, и размашисто зашагал назад, к Аднаку. Но, пройдя почти полпути до избушки, остановился, постоял с минуту в раздумье и решительно повернул к березе. Он забрал тот кусочек ситца и сунул его к себе за пазуху, к сердцу, которое то замирало, то гулко билось, стоило Сыхде лишь подумать о Тайке.

Синие тени в тайге стали гуще и заметно удлинились. Аднак встретил своего друга у лаза в избушку. В отсутствие Сыхды он не беспокоился — знал, что тот не собьется с пути, не растеряется при встрече со зверем, не ввяжется ни в какую сомнительную историю. Правда, Аднаку сейчас приходила мысль: не заболела ли снова у Сыхды поясница, как тогда, осенью, когда Аднаку пришлось тащить его на себе много километров.

— Где был, сюдак? — безо всякого интереса, просто для того, чтобы заговорить, спросил Аднак.

— Рябчиков попугал мал-мало, — улыбчиво ответил Сыхда.

— Хитер ты, как лиса. Почему же я не слышал выстрела?

— Я далеко ходил.

— Почему же у тебя шаг твердый?

Все понимал Аднак, и утаить от него что-нибудь было не так просто. Но Сыхда все-таки утаил талисман. Этот дорогой ему красный клочок он доставал из-за пазухи лишь по ночам, когда Аднак спал, доставал и прижимал его к своим пылающим обветренным губам.

Спустя два дня, Сыхда снова отправился к березе и на той же ветке нашел еще одну кумачовую ленточку. И ее бережно положил за пазуху. А потом так и повелось: Сыхда приходил к березе, и его там ожидал заветный клочок ситца. Только самой Тайки, а он был убежден, что сюда приходила именно она, Сыхда никак не мог встретить. И однажды он решил во что бы то ни стало дождаться ее у березы.

В это утро он поднялся затемно. Наскоро поел настроганной мерзлой сохатины, предупредил Аднака:

— К обеду не жди, брат. Приду не скоро.

Белесое солнце едва поднялось над холмами, Сыхда был уже на месте. Он не стал выходить на поляну, а в стороне от нее, в низинке, снял лыжи, развел слабенький костерок. Чтобы не было дыма, Сыхда бросал в костер бересту да сушняк, которого насобирал несколько охапок.

Если в низинке встать в полный рост, взору открывалась поляна с березой, на той березе сегодня еще краснел Тайкин талисман. Она придет, чтобы убедиться, взял ли Сыхда ситцевый лоскуток, а если взял, повесить новый.

Сыхда сжег весь принесенный им валежник, когда на другой стороне поляны показалась смутная черная тень. Она скользнула по крутому склону холма и потерялась в распадке, а потом появилась значительно ближе.

Как он и предполагал, это была Тайка. Все в той же рыжей шубке, с ружьем за спиной, она, прежде чем подойти к березе, остановилась и огляделась.

Сыхда, неотрыво наблюдавший за Тайкой, засвистел и залаял и снова засвистел и жалобно заплакал ребенком:

— Уа! Уа! Ай-ай! Уй-а! Угу! Угу!

— Господи, леший! — вскрикнула Тайка. Бросилась бежать к дому, да ноги у нее подкосились, и на лыже порвался ремень. Пугливо оглядываясь, дрожащими руками стала ладить лыжу, а визг и хохот донесся уже спереди:

— Ух-гу! У-а!

И совсем рядом послышалось:

— Напугалась?

Голос был тихий и ласковый. Еще не поднимая головы, Тайка знала, что это заговорил он, таежный охотник Сыхда.

— Я угнал лешего,— направляясь к ней, чтобы помочь, мягко сказал он.

Она рывком выпрямилась и потянулась рукой к ружью:

— Не подходи ко мне, незнакомый человек!

Следуя в некотором отдалении и более не заговаривая с нею, он проводил Тайку почти до самой кромки леса, ослепительно горевшей на солнце. На золотом снегу она оставила ему красную ленточку. Сыхда поднял ее и опять унес с собой.

Много было встреч у Тайки с Сыхдою, но она по-прежнему не подпускала его близко. И все-таки как-то раз Сыхда уговорил ее пройти с ним до его затерянной в сугробах избушки. Может, Тайка приготовит охотникам вкусный обед?

— Ладно, — покорно сказала она и пошла за ним.

Когда Аднак увидел ее, он так и присел от удивления, и лицо у него вытянулось, словно он разом изжевал целую горсть брусники:

— Тайка! — и быстрый взгляд на Сыхду. — Кого ты привел, сюдак?

Он знал Тайку и ее родителей. Они жили когда-то по соседству с Аднаком, и девчонка эта росла у него на глазах.

Она тоже необычайно удивилась Аднаку, в улусе давно уж все потеряли его. Люди говорят, что Аднака скосила злая болезнь, а он вот, перед Тайкой, живой и здоровый.

— Только молчи. Никому не говори про нас. И знай: мы с Сыхдой не бандиты, — сказал Аднак.

Конечно, кое-чего она не могла понять, кое-чему не поверила. Но ночевать в избушке все же осталась.

В самый разгар зимы у Аднака закровоточили десны, по телу пошли розовые пятаки. Это были страшные признаки — так всегда начинается цинга, валящая человека с ног и в конце концов сводящая его в могилу.

Кто из таежников не знает, что лечить цингу нужно ягодами и черемшой! Но небольшие запасы ягод были съедены, а черемшу собирают в начале лета — в это время в прошлом году Аднак и Сыхда были неблизко отсюда и не представляли себе, где им придется зимовать. И еще таежникам известно удивительное средство, которое способно поставить на ноги цинготного больного, это — свежая оленья кровь да парной костный мозг оленя. Одного глотка крови бывает достаточно, чтобы человек почувствовал заметное улучшение.

Аднак шел в гольцы на охоту. Правда, путь туда был труден и рискован: вдруг кто-нибудь нападет на след Аднака и доберется по следу до избушки.

Аднак вернулся с охоты сильно встревоженный. Оленей он убил, двух сразу, нужно теперь как-то притащить их с гольцов, сделать санки, что ли. Разве на лыжи навяжешь много мяса?

Встревожило Аднака присутствие в горах неизвестных. Эти люди — не охотники и не чоновцы, те не стали бы убивать десять маралов — зачем им столько сразу? Не иначе, как бандиты заготовили себе мяса и явятся за ним. И плохо, если они приметят след Аднака — им захочется выяснить, с чьей тропой пересеклась их тропа и что им делать, чтобы сбить с толку возможных преследователей.

— Сколько их? — спросил Сыхда.

Аднак долго считал. По его выходило, что бандитов на гольцах не меньше четырехсот. В переводе на обычный счет человек двадцать — тоже не мало.

Может, покинуть избушку на какое-то время? Нет, это была бы слишком большая уступка бандитам.

Обдумав все ладом, Сыхда решил напасть на бандитов. Они тронулись в путь с таким расчетом, чтобы к гольцам выйти на рассвете. Аднак нашел и показал бандитскую тропу на пологом склоне горы. По ней, буровя снег, лыжники успели протащить двух маралов. Стал Сыхда высматривать и считать людские следы на глянцевом, как лист тетрадной бумаги, снегу — насчитал, что было здесь человек двенадцать, это, пожалуй, слишком для них двоих с Аднаком. Но если встретить бандитов на открытом месте, то это не так уж много. И Сыхда повел за собой Аднака по бандитской тропе, вернее, рядом с нею, как ходят таежники по следу зверя. Вначале тропа шла по сравнительно ровной площадке, затем дважды ныряла в распадки и устремлялась вверх, к вершине хребта. Наконец они оказались на старой гари. Здесь было много крупного обуглившегося колодника, между которым кое-где щетинился мелкий березняк и малинник.

— Встань вот за этими соснами, — сказал Аднаку Сыхда. — Выйдут бандиты на гарь — бей в лоб. А я сперва пропущу их к тебе, потом ударю им в спину. Понял?

— Все понятно, сюдак.

— А если это не бандиты — ты сам увидишь, — незаметно отступай к вершине хребта, там встретимся.

— Ладно. Скоро они будут. Ишь как сосны гудят, скоро буран задует. Людям надо успеть взять мясо...

Едва Сыхда отошел от Аднака и пересек гарь, как услышал веселые голоса и смех. Сыхда кинулся в сосняк и, осторожно раздвинув колючие ветви, сыпнувшие на него снегом, стал наблюдать.