Уже чувствуя, что всё это происходит в каком-то неприличном сне, по одной подогнув ноги, он сбросил легкие сандалии, встав босиком на прохладный гладкий пол, вновь искоса глянул на Хьютай, — и смущенно опустил глаза, расстегивая рубаху. Никакого возбуждения он уже не чувствовал, — лишь смущение. Он никак не мог поверить, что и впрямь решил раздеться перед ней.
Пуговицы на рубахе неожиданно быстро закончились, и руки, как-то сами собой, легли на тисненый кожаный ремень. Анмай ощутил, как по коже мощной волной разливается тепло, и понял, что краснеет.
Смущенно отвернувшись, он сбросил на пол рубаху, расстегнул ремень, стянул с бедер штаны вместе с плавками, отбросил их в сторону, — и вновь замер, чувствуя скользивший по телу невесомый взгляд Хьютай. Обнаженная кожа ощутила легчайшее, цепенящее прикосновение прохладного воздуха, и его соски напряглись под волной тонкого, как паутинка, озноба.
— Повернись, — тихо сказала Хьютай.
Анмай на секунду задохнулся: его твердая плоть тоже напряглась так, что почти прижалась к животу, — и, чувствуя, что стыд вот-вот одолеет решимость, он резко крутанулся на пятках, ощутив, как от волнения темнеет в глазах. По его мышцам волной прошла судорога, они сократились… рельефно обозначились на всем его теле… его рот приоткрылся, глаза расширились, он непроизвольно и глубоко втянул живот, поджал пальцы босых ног, — рослый, широкогрудый, такой же гибкий и стройный, как смотревшая на него девушка. Взгляд Хьютай скользил по его лохматой черной гриве, испуганному юному лицу, стыдливо опущенным глазам…
— Я не знала, что ты такой красивый, — наконец, сказала она. — Говорил ли тебе кто-нибудь, что ты, нагой, красив?
— А? — глупо протянул Анмай. — Нет, никогда.
Хьютай рассмеялась, когда он растерянно попытался посмотреть на себя через плечо.
— Значит, я первая! Ты очень красив. Я никогда не видела такого красивого юноши… и такого застенчивого… и никто не нравился мне так сильно, как… как ты, хотя я, в общем, знаю тебя всего пару часов. За эти девять лет мы очень изменились… но… я не знаю. Теперь мне кажется, что я знала тебя всю жизнь… Откуда у тебя такой шрам? — она тронула бледную рваную полосу, идущую наискось по ребрам, точно против сердца.
Анмай промолчал. Кончики её пальцев нежно скользнули по неровно зажившей коже. Он вздрогнул.
— Тише, тише… Не бойся. Я же люблю тебя…
Она остановилась в полушаге, глядя на него снизу вверх. На её красивых губах застыла слабая, задумчивая усмешка. Нагая кожа юноши ощутила томное тепло её тела. По ней волной прошел озноб, затем его бросило в жар. Голова закружилась от желания. Насмешливые глаза Хьютай заняли, казалось, весь видимый ему мир…
Бездумно, как во сне, он положил руки на горячие бедра подруги, накрыл гладкие изгибы её поясницы, привлекая девушку к себе. Хьютай смотрела прямо в его глаза, лукаво улыбаясь. Потом она сама подалась вперед, накрыв пальцами босой ноги пальцы левой ноги юноши. Их тела соприкоснулись… и в тот же миг одинаково вздрогнули. Анмай обнял её… непроизвольно притиснул к себе с такой силой, что Хьютай тихо застонала. Её тугая горячая грудь плотно прижалась к груди юноши, их волосы перемешались…
Хьютай протестующе уркнула, не ожидая, что Анмай так силен… обняла его за шею, поднялась на пальцах ног… вытянулась, касаясь губами его губ… жадно впилась в них… его руки, казалось, сломают ей спину… их губы прижались друг к другу ещё крепче…
Она вновь издала тихий стон, сжав зубами ухо юноши, и Анмай, ощутив кожей всё её теплое нагое тело, совершенно ошалел, обхватив ладонями её зад, и невольно поднимая её.
Когда её подошвы оторвались от пола, Хьютай инстинктивно издала тихий, испуганный и в то же время восхищенный звук ребенка, которого внезапно берут на руки, и со страстной горячностью обвила бедрами крепкий стан юноши, судорожно скрестив ступни. Её тело на мгновение напряглось, ладони скользнули вниз по его животу… и он вскрикнул от неожиданности, оказавшись в ней. Хьютай тихо, победно засмеялась, легко двинулась вверх-вниз, и его плечи невольно передернулись от силы этого нового ощущения. А она двинулась снова… и ещё раз… и ещё…
От этих плавных, мучительно-сладких движений у юноши закружилась голова. Он сел на пятки, обнимая её, задыхаясь, с ужасом сознавая, что она владеет им. Его тело двигалось вместе с ней, уже независимо от его воли.
Последние её движения были невыносимо сладостны, и Анмай обмер, задохнувшись от них, потом коротко, испуганно вскрикнул. Бешеная судорога волной прошла по его телу, стягивая туго сплетенные мышцы. Таких ощущений он не испытывал ещё никогда, и всё время слилось в один бесконечный миг…
Потом он замер, ошалевший, не зная, что делать. Его грудь всё ещё часто вздымалась. Ему было очень хорошо, но он вдруг мучительно покраснел, — казалось, до самых пяток, чувствуя дикую радость, и, в то же время, непонятный стыд. Он не ожидал… это было так ново и чудесно… а Хьютай? Что чувствовала она?
Анмай осторожно сел у её ног.
— Я не сделал тебе больно, когда… ну, когда я…
— Нет, — тихо сказала она. — Мне было очень хорошо, — она вздохнула, гибко потягиваясь. — А как было тебе?
Анмай смутился, вытягиваясь рядом с ней. Холод каменного пола казался ему сейчас очень приятным…
— Ну… мне очень понравилось. Я и не знал… что это, в общем, так естественно…
Хьютай задумчиво коснулась его ресниц.
— Знаешь… это было удивительно… но я чувствую себя виноватой. Ты сильный. И дикий. Скажи, ты знаешь, как… ну, что надо делать, чтобы… тебе очень понравилось? Я хочу сделать тебе… чтобы ты забыл обо всем на свете… можно? — она смутилась и замолчала.
— Ну… Мне тоже хочется сделать… чтобы ты стала счастливой…
Он неотрывно смотрел на неё. Кроме Хьютай для него уже ничего не существовало… а она тоже смотрела на него… так…
Она вдруг рассмеялась.
— Дикий! Но… — её голос дрогнул, — ты необыкновенный… единственный…
— Ты всё, — закончил Анмай.
Они помолчали.
— Да, — тихо сказала Хьютай, легко проводя рукой по его животу. — Ты славный. Всегда оставайся таким, ладно? И расскажи мне о себе. Я… мне нечего рассказывать. Там нет ничего… веселого.
Юноша задумался.
— Знаешь… Я тоже не могу рассказать ничего веселого. Я вырос на плато Хаос.
— Там?
— Да. Я расскажу об этом потом, ладно? Это длинная история. И она может тебе не понравиться.
— Может. Но ты всегда будешь мне нравиться, — Хьютай улыбнулась. Улыбка на её смуглом лице выглядела славно. Анмай опустил ресницы, и говорил неловко, с остановками, — он первый раз в жизни рассказывал о себе.
— Ну, в школу я не ходил, — не хотел. Учился сам. Я очень любопытный, всюду лазил… Хорошо бегаю, — могу без остановки пробежать двадцать миль, знаешь? Хорошо плаваю, — переплывал Третье озеро Хаоса. В нем четыре мили ширины… правда, вода очень теплая. Ну, и лазаю… по скалам, только с помощью рук и ног, и всегда босиком, — так удобнее цепляться, хотя я часто обдирал подошвы до крови. Я часто ухожу в пустыню… В последний раз, — перед поездкой в Товию… сюда. Я захотел пройти обряд совершеннолетия, — как проходили его все наши юноши триста лет назад. Там у меня есть любимая скала… я сложил у её основания всю одежду и просидел на вершине двенадцать часов, — столько до Катастрофы длилась ночь в Фамайа в весеннее равноденствие… глупо, правда? Не знаю, о чем думали те юноши, но я думал лишь о холоде… я дико замерз. А четыре года назад я ухитрился сбежать с Хаоса на угнанном вертолете…
— Ты умеешь летать?
— Сверху вниз… Тот вертолет я разбил… и сам чуть не разбился. Меня искали, но я заблудился в лабиринте на берегу моря. Меня нашли лишь через два дня… случайно… в ловушке. Я думал, что умру там…
— Ты давно в Товии?
— Месяц. Давно, правда? И я мог так и не встретить тебя… Я столько бродил по улицам… обошел весь город… я не знаю, что нас свело. Хьютай… мне страшно. Ведь если бы я не… не встретился с тобой, мне кажется, что я… стал бы… чужим… но мы вместе. Знаешь, когда я сделал с собой… пять дней назад, меня не хотели выпускать… говорили, что я ещё очень слаб… так и было. Очень плохо быть слабым… но сегодня я, наконец, удрал. Правду говоря, мне было больно… пока мы не встретились. Я брел по улице, наугад, куда глаза глядят, — и вдруг увидел тебя. Я забыл про всё, даже про боль… и она прошла. Я и не знал, что такое бывает, — он зарылся лицом в её волосы. — Мне так хорошо с тобой… словно и не было этих девяти лет, и мы ещё дети… невинные дети… лежащие нагими в одной постели, — он вдруг широко зевнул и потянулся. — Сейчас самое глухое время ночи, как говорили раньше. Обычно в это время я сплю без задних ног.
