Ну как такому молодцу без мерина?

Пока мы гоняли гадов в их родовом логове, на площади перед воротами собрался кое-какой народ.

Привалившись плечом к арке, стоит сурьезный дед в пинжаке на голое тело. Рядом из клеенчатой сумки торчат закрученные горлышки пластиковых бутылок, судя по цвету, с молоком.

Приближаемся любопытства ради.

– Почем?

– А чо есть?

Подумав, вытаскиваем из кармана культурную брошюру.

– Не, – кривит губу дед, – пробки у нас и так имеются. Бабке вон предложи, кульки вертеть.

Он кивает влево от себя, затем добавляет:

– А вот на майку сменял бы.

Брайан поднимает одну бровь.

– А я, значит, с голым пузом ходи?

– Так летом жарко ж.

– А тебе тогда зачем?

– Так на зиму.

– Запасливый ты, дед. Как я погляжу.

– Так не голь же перекатная. Своим домом живу.

В голосе проскальзывает насмешливая интонация.

Брайан прищуривается.

– Поди, и амбар за домом имеется?

– А то!

Вскинув голову, дед уже посматривает свысока.

– Наверное, и по сусекам есть чего поскрести, – задумчиво произносит Брайан. – И по сусалам при желании отыщется за что…

Дед отворачивается и мудро молчит в тряпочку.

Чуть далее у кромки кустов, исполняющих роль забора, на чурбаке пристроилась бабуся с поставленной перед собой корзиной.

Заглядываем. Внутри какая-то черная ягода, но не черемуха и не соответствующая смородина. Покрупнее.

– Черноплодная рябина? – киваем на корзину.

– Нет, милок, черника. Особая ягода. Для острого зрения.

– Она такая крупная?

– У дальних полигонов брала, там и мухоморы чуть ли не по колено.

– А глаза от нее потом не светятся?

– Да что ты, милок, сама постоянно ем, можешь убедиться.

Взгляда она не прячет, смотрит не мигая.

Глаза, действительно, не горят, однако что-то кошачье в них все-таки есть. Не цвет – у нее они карие. Может, форма зрачка, слегка вытянутого по вертикали.

– А где, говоришь, те полигоны?

– Да за подстанцией тропа натоптана.

– А подстанция в какой стороне?

– Я через полк хожу, – кивает она на одноэтажные бараки, проглядывающие справа от нас за деревьями. – Там крапивы поменьше. Но можно и вдоль болотца, через кусты выберешься. Только ежели в самом деле к полигонам пойдешь, смотри поосторожнее, клещи там…

– С кулак? – подсказываем мы.

– Да нет, не больше пальца, но очень прыгучие. Некоторые даже летать выучились. Так и рыщут по лесу. Стаями.

Впечатляющая, должно быть, картина. Если, конечно, нарисована не для того лишь, чтобы отпугнуть от заветного места возможного конкурента.

Черники с дальних полигонов нам определенно не хочется, поэтому отходим, даже не справившись об обменном курсе.

Следующей в торговом ряду сидит на похожем чурбаке крутобокая молодуха, достающая из подле стоящего мешка по одной семечке и выплевывающая шелуху на дальность, скрашивая, видимо, этим упражнением ожидание.

– Семки брать будем? – интересуется она, лениво отвешивая губу.

– Спасибо, не сегодня.

– Тогда просто садись рядом, посоревнуемся.

– Чего соревноваться, и так ясно, что переплюнешь.

– Ты погляди, – восклицает она на всю площадку, – ну никак его не уломаешь! Что, мне еще раздеться и сплясать надо?

Отходим от греха побыстрее.

Далее у кромки кустов стоит конопатый пацан с раскрытой ладонью. В ладошке слипшаяся кучка каких-то круглых косточек.

– Бери, солдат, – говорит он, насупившись, – посадишь в каком укромном месте, через год вишня вырастет.

– Почему в укромном?

– Объедят, очень уж сладкая. Тут такой не встретишь.

– Где ж достал?

– Бабкино варенье из старых запасов, – широко облизывается он. – Бери, пока всю не расхватали.

– Ты лучше сам посади. Целую рощу. Урожай прямо в банках будешь снимать.

– По-твоему, я дурак, да?

– А я?

Конопатый вздыхает:

– Надо же было проверить.

Хорошая смена у Хари подрастает.

Сидящий следом мужичонка выстукивает на колене простенький ритм двумя деревянными ложками.

Прервав этюд, показывает без слов, как хорошо будут смотреться ложки, если засунуть одну за правое голенище, а другую за левое.

Точно, потом надо будет еще отработать выхватывание по сигналу и скоростное выхлебывание с обеих рук. В сопровождении треска за ушами.

Мужичонка замыкает шеренгу, дальше тянется дорожка к полковым баракам.

Подходим к Плешивому, продолжающему слоняться по площадке.

– Не густо, однако, с товаром-то. Брошюру сменять не на что.

– И не говори, кума, – отвечает он, – у самой муж пьяница.

Заметив легкое недоумение на нашем лице, поясняет:

– Присказка. Хожу и голову ломаю, как возродить торговлю, чтоб было с чего пошлины в казну брать.

– Ряды для начала поставить.

– Да стояли ряды на поле. Пока не сожгли их. Дотла.

– Зачем?

Ответить он не успевает. Из-за полосы акаций по высокой дуге вылетает какой-то крутящийся в воздухе предмет и, достигнув апогея, лопается над площадью.

Офигительная вспышка и охренительный взрыв!

В кустах раздается зычный крик:

– Первый взвод слева, второй справа, в атаку!!!

Бабы приседают и длинно визжат, мужики громко выражаются.

Было метнувшийся Плешивый расслабляется:

– Уф, спасибо, не газовая, всего лишь светошумовая.

С объявленной атакой непонятная задержка. Шум за полосою не приближается, а наоборот, удаляется. Потом и вовсе стихает.

– Что за учения? – спрашиваем у Плешивого.

– Да не учения, часовой арсенальный балует.

– Часовой? Кто его туда поставил?

– С прежних времен еще остался.

– Сколько ж ему лет?

– Да салабон первогодок.

– С тех пор и все еще салабон?

– Ну да, время-то у всех по-разному идет. Вот в твоих краях который год?

– Двести девяносто девятый вроде, – отвечаем осторожно.

– На часах в миссии, кажется, такой же. А вот у Кривого в семье с начала раздрая зарубки на всех притолоках делают. Так говорит, в общей сложности не больше ста лет получается. То ли до нас позже дошло, то ли в самом деле тут время медленнее. Но даже здесь оно идет, народ стареет. Некоторые уже по нескольку поколений дали, а он до сих пор сам живет. И по виду такой же шустрый и дурной. Швырнет какой-нибудь взрывпакет и бегом назад в арсенал. А там его не возьмешь. На нем костюм химзащиты и газовая граната на поясе, которую он сразу же рвет, стоит только сунуться внутрь.

– Выходит, все началось именно в то время, когда он на пост заступил? – аккуратно поддерживаем мы сказительный настрой Плешивого.

– Когда точно это началось, никто у нас так и не понял, может, и тогда. Та ночь действительно странной была, многое сошлось, мне дед рассказывал. Разводящий достал где-то банку маринованных грибов, после которых заблевал и запоносил всю каптерку от пола до потолка, пришлось его срочно транспортировать в дизентерийное отделение окружного госпиталя.

– А начальник караула?

– Так они с разводящим те самые грибы, оказывается, на пару приходовали. Когда разводящего увозили, он не признался, а через полчаса потребовалось и его вдогон везти.

– Кто там еще по уставу, дежурный по части?

– Он-то и повез начальника караула, потому что санитарная машина с фельдшером еще не вернулась.

– Ну, а командир?

– Тот накануне в академию отбыл на повышение квалификации.

– Кто-то ж должен был остаться вместо него.

– Ну да, его зам. Только как раз в ту ночь ему бес в ребро вступил. Или еще куда. Он вскрыл сейф и в одиночку вылакал весь представительский коньяк. Затем запер кабинет и потащился в поселок по бабам. И чтоб кайф не ломали, отключил мобильник. Телефоны тогда такие были, карманные. В поселке чего-то, или кого-то, не поделил с местными, устроил стрельбу из табельного пистолета, а когда патроны кончились, те его так отмудохали подручным дрекольем, что он, похоже, забыл, с какой стороны пришел. Расследование потом было, свидетели показали, он куда-то на восток подался. Больше его никто и не видел. Ну а дальше уж, как везде. Из штаба округа поступил странный циркуляр, всем частям перейти на автономное выполнение боевой задачи, отведенных мест дислоцирования ни при каких обстоятельствах не покидать. Через какое-то время отключилось электричество. На радиозапросы штаб отвечал тем же самым циркуляром. Потом и отвечать перестал. Полковник так и не вернулся, заместителя отыскать не удалось, командование перешло к замполиту. Но того часовой не признал, смениться с поста отказался, как-то вскрыл кодовый замок и заперся внутри. Да, в общем, не до него было. Когда выяснилось, что развал полный и окончательный, надобность в командовании сама по себе отпала. Постепенно привыкли обходиться. А у вас как это происходило?