– Прости, – прошептал он глупо, смахивая слезы с лица.

– Поговори с нами, останься с нами, – умоляюще проговорила Пандора. Арджун горячо присоединился к ней.

Однако Гремт сделал то единственное, на что еще хватало его стремительно гаснущих сил. Быстро зашагал прочь, оставив позади старый сад, огни бунгало и заросли бамбука и манговых деревьев.

Пандора могла бы погнаться за ним, пуститься вдогонку. Тогда у него не оставалось бы выбора, кроме как развоплотиться, растаять, а ему этого очень не хотелось. Он предпочел бы как можно дольше оставаться в этом теле. Он всегда старался обитать в телах как можно дольше.

Однако она не стала гнаться за ним. Приняла его решение уйти. Он знал: очень скоро они снова увидятся. Он снова встретится с ними. Расскажет все – ей и ее друзьям.

Он долго шагал так по дороге, постепенно вновь набираясь силы. Тело снова наливалось плотью, сердце било ровно и размеренно, слезы высохли, в глазах прояснилось.

Время от времени мимо пролетали машины. Свет фар на миг выхватывал его из тьмы и уносился прочь. Вокруг снова наступала тишина.

Итак, наконец он рассказал ей. Ей, первой, он доверил великий секрет Таламаски, а очень скоро откроет тайну и всему остальному вампирскому племени.

Но только не смертным членам Таламаски, которые, как испокон веков, ревностно трудятся и продолжают исследования. Нет. Пусть себе мирно верят в легенды о происхождении Ордена.

Но им – великим сверхъестественным созданиям, с самого начала ставшим предметом изучения Таламаски – им он расскажет все!

Быть может, они поймут его – как поняла Пандора. Быть может, примут его – как она его приняла. Не погонят прочь, не лишат того, что ему так надо от них – союза, связи, единения.

Как бы то ни было, а настала уже пора помочь им напрямую – протянуть им руку, дать им все, что только будет в его силах в этом столкновении с величайшим противником, с каким только им приходилось встретиться лицом к лицу за всю их историю. А кто лучше поможет им решить загадку Голоса, чем Гремт Страйкер Ноллис?

Дэвид все-таки сумел меня вытянуть. Ловкач Дэвид. Повадился звонить на передачу Бенджи и болтать с ним в прямом эфире насчет кризиса. Своего имени он не называл. Да и ни к чему было. Бенджи прекрасно знал – как, вероятно, и множество других кровопийц по всему свету – этот утонченный британский голос.

Дэвид снова и снова призывал молодежь держаться подальше от больших городов, уходить в маленькие городки и селения. Предостерегал старших вампиров: если вы вдруг услышите невесть от кого приказ уничтожать других, не слушайте, не повинуйтесь! Бенджи пылко соглашался с ним. Дэвид упорно твердил: держитесь подальше от таких городов, как Лион, или Берлин, или Флоренция, или Авиньон, или Милан, или Авиньон, или Рим, или Авиньон… и так далее, и так далее: перечислял город за городом, то и дело повторяя Авиньон. И так же упорно твердил: великий герой, Лестат, ни в чем не виновен. Он, Дэвид, готов поставить на кон свою бессмертную жизнь, отстаивая честь Лестата! Верность Лестата всем остальным. Его врожденное понимание, что хорошо, а что дурно. Он, Дэвид, желал бы обладать властью папы римского – чтобы встать во дворе разрушенного папского дворца в Авиньоне и провозгласить на весь мир: Лестат не виновен в гибели других вампиров!

Я так и покатывался со смеху.

Я слушал передачу из гостиной в отцовском замке, расположенном менее чем в четырехстах километрах от Авиньона – который, в сущности, не город, а городишко. Здесь и вампиров-то никогда не было! И убийственного пожарища – ни одного!

Каждую ночь я слушал Бенджи. Мне осточертело уже волноваться за очередных погибающих. А ведь среди них были не только юнцы да отщепенцы. Многим убитым сравнялось уже по три-четыре века! Возможно, иные из тех, кого я за время моих долгих странствий успел узнать и полюбить, тоже погибли, пропали навсегда и для меня, и для всех остальных. Когда Акаша затеяла прошлую бойню, великое Всесожжение, она из милости пощадила моих друзей и близких, однако новое Всесожжение казалось куда ужаснее, куда хаотичнее и непредсказуемее. И я ровно так же, как и все прочие, даже не догадывался, кто или что стоит за нынешней резней.

Где-то сейчас моя возлюбленная Габриэль? Сколько еще пройдет времени, пока неизвестная тварь нападет на дом Армана и Луи в Нью-Йорке? Я гадал: кем бы или чем бы ни был наш враг, но принимает ли он передачи Бенджи, нравится ли ему слушать о тех горестях и бедах, коим он стал причиной?

– Ну а ты, Голос, что по этому поводу думаешь? – спросил я.

Никакого ответа.

Голос давно уже покинул меня. Это ведь он стоял за всем происходящим. Теперь это стало ясно уже всем. Голос подбирал себе орудия, пробуждал их от долгого сна и подстрекал воспользоваться силами, о существовании которых у себя они и понятия не имели.

– Всех этих древних вампиров разбудил Голос, – сказал Дэвид. – Сомнений больше быть не может. Свидетели видели их на местах массовых убийств. Нередко это фигура в лохмотьях, порой – жуткий призрак. Наверняка их всех разбудил именно он, Голос. Разве не многие из нас слышат его?

– Кто такой этот Голос? – снова и снова повторял Бенджи. – Кто из вас слышал его? Звоните нам, поделитесь с нами.

Дэвид отъединился. Эфир заполонили сетования молодых вампиров, которым посчастливилось уцелеть.

Бенджи организовал уже двадцать линий для приема звонков. Кто обслуживал эти линии и сортировал звонки? Я мало разбирался в работе радиостанций, телефонов, мониторов и всего такого, так что не мог судить. Но ни один смертный ни разу не прорвался на передачу Бенджи, ни под каким видом – а иной раз какой-нибудь натерпевшийся бедолага-вампир битый час занимал эфир перечислением постигших его бед. Интересно, а другие звонящие в это время просто ждали своей очереди?

Как бы там ни было, а мне надо было в Авиньон. Очевидно же: Дэвид хочет там встретиться, на развалинах древнего папского дворца.

Тем временем Бенджи обращался уже к Голосу.

– Позвони нам, Голос, – призывал он в своей задорной, уверенной манере. – Скажи, чего тебе надо? Зачем ты пытаешься уничтожить нас?

Я обвел взглядом мое великолепное логово здесь, в горах. Сколько же я трудился, чтобы вернуть землю моего отца, чтобы восстановить замок – а за недавнее время своими руками вырыл под ним несколько тайных комнат. Как я любил эти старые каменные чертоги, в которых провел свое детство, а теперь дополнил всеми возможными милыми удобствами! А этот вид из окон на горы и поля, в которых я охотился в отрочестве! Почему, почему мне приходится снова покидать все это, чтобы выступить в бой, ввязываться в который я не хочу?

Что ж, это место я никогда не показывал ни Дэвиду, ни, коли на то пошло, кому бы то ни было другому. Если им не хватает мозгов, чтобы искать меня в замке де Лионкур в Оверни, им же хуже! В конце концов, он обозначен на всех картах.

Я надел любимый красный бархатный камзол, натянул черные сапоги и привычные солнечные очки – и немедленно отправился в Авиньон.

Прелестный городок: вымощенные камнем извилистые улочки, бесчисленные кафе и старинные развалины там, где когда-то правили окруженные роскошью понтифики Римской католической церкви.

Да, Дэвид ждал меня там, на развалинах. А с ним и Джесси. И больше – ни одного вампира во всем городе.

Я отправился прямиком в темный внутренний двор, поросший травой и окруженный высокими стенами. Никаких свидетелей из числа смертных. Лишь осыпающиеся арки, темные и пустые, пялящиеся на нас, точно множество черных глаз.

– Принц-Паршивец! – Дэвид поднялся с сиденья на траве и обнял меня. – Вижу, ты в отличной форме.

– Да-да-да, – промямлил я. Но до чего же славно было вновь увидеть его, увидеть их обоих. Джесси, закутанная в толстый серый шарф, стояла, прислонившись к полуразвалившейся стене.

– А нам обязательно торчать тут, среди запустения, в сени всей этой древности? – язвительно спросил я, хотя на самом деле ничего не имел против. Мне нравилась эта стылая сентябрьская ночь, в дыхании которой уже вовсю ощущалась зима. Я до неприличия радовался тому, что они вынудили меня встретиться с ними.