Он поклонился, сел на прежнее место и сложил руки на золоченом столе.

– Ну ладно, и что нам делать потом?

Терпение у меня кончилось. Хотят сделать меня председателем – да пожалуйста! Но в кресло я садиться не стал, так и остался стоять рядом.

– Кто тот вампир, что похитил моего сына? У кого-нибудь есть хоть приблизительные идеи?

– У меня, – подал голос Торн, сидевший под центральной люстрой, отсветы которой огнем полыхали в его длинных рыжих волосах. Одет он был очень просто, по-рабочему – но на всей его внешности лежал налет этакой лихой небрежности солдата удачи. – Я его знаю: каштановые волосы, синие глаза, да – знаю, но не по имени. В мои времена он охотился в землях франков, но вообще-то он сам гораздо древнее, из первых бессмертных. Это он создал вот их.

Торн показал на Элени и Алессандру.

– Рошаманд, – ахнул Грегори. – Возможно ли?

– Рошаманд, – потрясенно повторила Алессандра, переводя взгляд на Элени и Сиврейн.

– Да-да, он самый, – подтвердил Торн. – Против него у меня не было ни малейшего шанса.

– Да ведь этот бессмертный никогда не дрался с другими, – промолвила Сиврейн. – Как Голос сумел околдовать его? Просто представить не могу. А уж что бы толкнуло его самого на убийство Маарет и Хаймана, так тем более. Безумие какое-то. Он же всегда избегал ссор. Его владения – остров в Северном море. Он всегда держится сам по себе. Непостижимо!

– И все же это был именно Рошаманд, – тихонько проговорил Луис. – Я вижу его изображение в твоих мыслях – именно этот вампир разбил стеклянную стену и выкрал Виктора. И скажу вам кое-что еще. Не слишком-то умело он выполняет то, за что взялся. Хотел уволочь еще и Роуз, но просто не смог – и не причинил никакого вреда ни мне, ни Торну, хотя меня убить ему уж точно ничего не стоило, да и Торна, насколько я понимаю, тоже.

– Он во Крови уже пять тысяч лет, – сказала Сиврейн. – Столько же, сколько и я.

Она бросила на Грегори нежный взгляд. Грегори кивнул.

– Он был моим близким другом, даже больше, чем просто другом, – сказал он. – Однако проснувшись в нашу эру, я не встречал его. Все, что было меж нами, происходило в темные ночи самого начала истории вампиров, в конце первого тысячелетия, и он совершал ради меня очень, очень многое – из одной лишь личной привязанности.

Похоже, какие-то болезненные воспоминания не дали ему продолжать. Он умолк и больше ничего не прибавил к уже сказанному.

Бенджи поднял руку, но заговорил, не дожидаясь, пока ему разрешат:

– Кто-нибудь слышал Голос? Сегодня, здесь?

Он выжидательно обвел всех глазами.

Никто не откликнулся.

Антуан, любимый мой отпрыск из Нового Орлеана, негромко признался, что вообще никогда не слышал Голос. Сибель сказала, что и она тоже. И Бьянка.

Затем поднялся Ноткер – лысый, но очень привлекательный вампир с большими грустными глазами печального щенка: глубокими, красивыми и выразительными, но с опущенными уголками, что придавало ему трагический вид, даже когда он улыбался.

– Последний раз он говорил со мной три ночи назад. Сказал, что нашел себе орудие и что сумеет вырваться из заточения. Велел мне оставаться дома – мое жилище, как многим из вас известно, расположено во французских Альпах – и держать всех своих при себе. Сказал – то, что с ним происходит, меня не касается. Погибнут, мол, только самые молодые и слабые, а мои дети уже достаточно зрелые и сильные, так что им это не повредит.

Он помолчал, а потом продолжил:

– В этой комнате много тех, кого Голос назвал бы молодыми и слабыми. – Он посмотрел на Армана, сидевшего напротив, но чуть левее его, а потом на Луи. На Бенджи, Сибель, Антуана или даже Фарида он и смотреть не стал.

– Скажу вам и еще кое-что, – произнес он. – Этот Голос может довести до безумия. Его уже невозможно остановить. Да, много месяцев назад, до начала массовых убийств, его можно было заглушить, заблокировать – но не теперь. Теперь он слишком силен.

Эти слова удивили меня. С такой точки зрения я еще не думал. Однако все совершенно логично: чем больше вампиров по всему миру убивает Голос, тем сильнее он становится.

– Чистая правда, – заявил Бенджи. – Юные вампиры по всему земному шару тоже подтверждают: от него уже невозможно отгородиться. Убийства придают ему сил.

Фарид поднялся на ноги. До сих пор он тихонько сидел сбоку от Сета. Оба были в чем-то вроде черных бархатных сутан с высокими стоячими воротниками и длинными рядами черных блестящих пуговиц. Он повернулся ко мне.

– Голос хочет, чтобы его перенесли из тела Мекаре в тело этого избранного, им назначенного вампира, – сообщил он. – И хочет, чтобы я тому способствовал. Он уже уведомил меня – той ночью, когда мы все сюда прибыли. Требует нашего с Сетом сотрудничества. Я никогда не отвечал ему. Но правда и то, что Голос стал поразительно силен. Я все еще могу отгородиться от него, но это становится все труднее. Мы должны рассматривать Голос как силу, способную довести до безумия любого, чьим разумом завладеет. Такова теперь общая картина. Я не стану выполнять требования Голоса. Не стану убивать невинную Мекаре. По крайней мере, в данных обстоятельствах.

Он сел, но тут же поднялся Сет. Они с Грегори, вероятно, были самыми могучими из всех собравшихся вампиров. И между ними не сквозило ни тени вражды. Грегори взирал на Сета с надеждой в очах, а тот медленно собирался с мыслями, поочередно оглядывая присутствующих (за исключением лишь тех, кто сидел у стены позади него).

– Нельзя забывать, – начал он, – что Голос знает все, что мы говорим друг другу. Совершенно очевидно, что он способен по своей воле выбирать любого из нас – смотреть нашими глазами и слышать нашими ушами – но не может посещать нескольких вампиров одновременно. Во всяком случае, такое складывается впечатление. Однако, поскольку у нас нет шансов принять решение, которое застанет Голос врасплох, я выскажусь начистоту. Голос не должен перейти в этого Рошаманда. Рошаманд недостаточно силен духовно. Силен во Крови, да, но духовно слаб. Откуда я это знаю? Да просто – судя по его поступкам. Жестокое убийство Маарет и Хаймана – он попросту зарубил их, точно заурядный грабитель. Если Голос войдет в такой разум, то безраздельно воцарится в нем.

Все вокруг стола согласно закивали и забормотали. Всех пугала участь великой Маарет и злосчастного Хаймана. Лично я был в ужасе. Мне не хотелось даже вспоминать последний визит в выжженные владения Маарет, не хотелось вспоминать, как я нашел вырытые наспех могилы. Во мне вдруг вспыхнул яростный гнев на убийцу – на Рошаманда. Однако нам нужно было непременно обсудить это все.

– Такого допускать нельзя, – согласился я. – Нельзя, чтобы Голос вселился в Рошаманда. Ни за что.

Прибыв сюда, я уже рассказал, что обнаружил в джунглях. Обезображенные, наспех забросанные землей тела, обгорелые развалины домов. Повсюду разгром, древние книги уничтожены, сундуки с драгоценностями распахнуты настежь, содержимое разбросано и измазано сажей. Однако сейчас снова коротко упомянул обо всем этом для тех, кто не слышал или недопонял.

– Точно самый заурядный грабитель, – с отвращением заметил я.

Джесси склонила голову. Из глаз ее покатились кровавые слезы. Дэвид обнял ее.

Пандора, что сидела, понурившись и обняв своего спутника, Арджуна, тоже вытирала кровавые слезы.

Следующим слово взял Арман. Он не удосужился ни встать, ни хотя бы чуть повысить голос, но обращался к собравшимся так, что они сами напрягали слух и сосредотачивались, лишь бы только расслышать его. Отличный трюк: шептать, чтобы все сами к тебе наклонялись.

– Каков этот самый Голос по характеру? – спросил он. – Со мной он никогда не разговаривал. Что за душа стоит позади Голоса?

– Да ты и сам, черт возьми, прекрасно знаешь, – ответил Бенджи. – Это же Амель, дружественный Мекаре дух, вселившийся в Акашу и утративший разум на все это время, все эти эпохи и тысячелетия.

– Да, но каков он по характеру? – повторил Арман.